Нам за это время надо еще кое-что сделать, пока с обоих берегов не полетели густым роем ногайские стрелы.

— Да вроде все изготовили, Богдан, — отозвался Матвей, прикидывая, что же еще можно сделать ради долгой осады?

— Э-э, молодо-зелено, — без обиды в голосе со смехом сказал бывалый атаман. — Вот себе мы на острове три колодца вырыли — молодцы, от жажды не умрем! А как поить коней, скотину? Прикинь, это сколько же надо ведер воды вытащить из глубины, чтобы этакую утробу напоить? А? Или к реке будем гонять на водопой? Так через неделю ни коня, ни овцы живой не останется! Ногаи из зарослей стрелами побьют.

«Ну и голова у Богдана! — восхитился Матвей, — Поумнее иного думного дьяка будет, хотя грамоты и заморских языков не знает!»

— Так что же придумать? — спросил он. — Побьют скотину, придется дорезать и варить.

— Животы разболятся, ежели в неделю столько мяса в утробы напихаем! — засмеялся Барбоша. Он распорядился есаулам оставить у частокола три сотни казаков в карауле, меняться им через два часа, а остальным быть в работах. — Обещал князь-хан дать нам время на размышление, да сами же, братцы-казаки слышали от толмача, что хитер и многоопытен ногайский воевода, как бы и в самом деле какую-нибудь пакость нам не уготовил. А мы теперь же пройдем на восточный край острова. Есть у меня, худородного мужичка, одна мыслишка! На месте и прикинем, годится ли применить в пользу нашего воинства!

Заинтересованный Матвей вслед за старым атаманом спустился с помоста и по утоптанной траве проследовал за ним через городок к восточной оконечности, где у казаков помимо невысокого вала с частоколом была сооружена срубовая башня с бойницами для десяти стрелков в два ряда по вышине, чтобы палить из пищалей встречь речному течению. Остановились у этой башни.

— Видите, казаки, берег здесь не так крут, как на северной и южной оконечности острова. И песчаная полоса всего сажени две.

— Видим, — хмыкнул в усы задумчиво Ортюха Болдырев, все еще не понимая задумки Барбоши. — Так и сюда коней и овец не выгонишь на водопой! В частоколе надобно будет просторные ворота срочно делать, да и ногаи с обеих сторон все равно стрелами достанут, побьют нашу худoбу да и пастухов тоже!

— Ортюха прав, Богдан, — согласился с есаулом и Мещеряк. — В чем твоя задумка? — а сам внимательно смотрел на песок берега и на быструю воду Яика, которая набегала на остров мелкой волной, словно хотел увидеть именно в ней разгадку атаманова замысла.

— А мы вот что сделаем, казаки! — Богдан что-то прикинул про себя, потом поманил к себе рукой есаула Нечая Шацкого, который оборонял восточную сторону острова. Когда есаул спустился по лестнице с башни и подошел к ним, Богдан сказал то, о чем думал в последние часы:

— Возьми, Нечай, полста крепких казаков с заступами, а ты, Матвей, пришли сюда недавних мужиков во главе с Томилкой Адамовым. Он как-то сказывал, что доводилось ему крепостцы ставить на засечной черте, когда ходил по молодости в стрельцах. Твоя работа, Нечай, — прокопать две глубокие канавы от частокола вовнутрь острова для пуска речной воды. А Томилка со своими людьми разроет песчаный берег, ивовыми прутьями укрепит стенки, чтобы песок не затянул входную канаву от реки до частокола. А от частокола канаву раздвоим, чтобы можно было сразу побольше скота поить. И здесь стенки канавы укрепить ивовыми прутьями. Скотина глупа, полезет к воде гуртом, копытами враз землю обрушит. Работать, казаки, с наступления сумерек и всю ночь, чтобы ногайские доглядчики не распознали о наших приготовлениях.

«Ну и смекалист наш старшой атаман! — в который раз подумал Матвей, слушая толковые приказы Богдана Барбоши. — Жаль, очень жаль, что его не было с нами в Сибири! Видит бог, он был бы весьма полезен атаману Ермаку Тимофеевичу!»

— Нечай, тебе быть за главного при рытье водотоков, — повелел Барбоша. — Я скажу Томилке, чтобы потихоньку начали рубить ивовые прутья и сносить сюда. Ну, а мы с тобой, Матвей, будем посменно стоять во главе с караульными казаками. Не очень-то я полагаюсь на слово князь-хана, что он по доброй воле дает нам такой долгий срок на размышление! Знает ведь, что мы не будем сидеть на пенечке, подперев головы руками в бездельном раздумье!

И как в воду смотрел атаман Барбоша, высказывая сомнение в трехдневном мирном стоянии казаков и ногайского войска. Пополудни второго дня караульные казаки с высоких деревьев всполошили городок тремя пищальными выстрелами. Матвей Мещеряк, спешно поднимаясь на помост частокола, вскинул голову и громко спросил:

— Что в степи? Неужто князь-хан сызнова едет к нам для устрашающих разговоров?

Молодой казак, придерживая серую баранью шапку рукой, чтобы не свалилась, просунул голову между ветвей высоченного осокоря, прокричал в ответ, и в голосе слышна была тревога:

— Нет, атаман Матвей! Кабы только со свитой ехал ногайский князь, а то, похоже, со всей ордой!.. Тьма-тьмущая наползает! Будто грозовая туча на хлебное поле! Только молний пока что не приметно!

Матвей расставил ноги пошире, словно уже готовился к отражению вражеского приступа, перевел взгляд с перепуганного казака из числа недавно приставших к его отряду, сидящего на осокоре, в сторону степи — неспешно, легким ходом от дальнего леса, где стояло станом ногайское войско, широко, на всю степь, к Кош-Яику шла конница — колыхались хвостатые копья, легкая, взбитая конскими копытами пыль поднималась над задними рядами, постепенно становилась плотнее и плотнее, скрывая глубину подступающего войска.

— Кажись, началось, — негромко проговорил подошедший атаман Барбоша, сдвигая к горбатому переносью черные густые брови. — Ну так встретим князь-хана казацким гостинцем, коль не хотят с нами мирно жить! Травы в поле да рыбы в реке для нас пожалели! Каким словом аукнется, таким же и откликнется!

От есаулов прибежали посыльные с известием, что каждый из них занял свою позицию на валу городка, готов к отражению приступа.

— Добро! Матвей, ты оставайся здесь, а я пойду к Нечаю Шацкому на восточный конец — а ну как ногаи по Яику на лодках да плотах надумают учинить сплав и высадятся большим числом на остров?

— Иди, Богдан! И дай бог нам силы отбиться ныне! Иначе все сплывем без стругов по Яику в Хвалынское море! — И возвысил голос, чтобы казакам было хорошо слышно: — Разобрались, братцы, по двое! Лучшие стрелки из пищалей бьют по моей команде, напарники вторые пищали тем временем к стрельбе сноровисто готовят! Палить, повторяю, по моему слову, когда ногаи подступятся близко!

На помост поспешно поднялись и встали пообок Матвея Наум Коваль и Марфа — в левой руке она держала свой большой лук, а правой сразу же потянула стрелу из колчана за спиной.

— Не усидела, упрямая, — укорил жену Матвей, но увидел зло прищуренные карие глаза Марфы, легкий румянец от волнения на щеках, не решился прогнать ее с помоста. Марфа смотрела не на мужа, а на вражескую конницу, до которой было не более полуверсты. — Прошу, не подставляй себя под ногайские стрелы!

— Не за тем пришла сюда, Матвеюшка, не волнуйся за меня! — строго ответила Марфа. — Теперь каждая пара рук в деле сгодится!

Высокий ростом Наум Коваль заметно возвышался над частоколом, молча топтался рядом, приноравливаясь с пищалью к стрельбе. Поднял глаза к небу, осмотрел легкие белые кучевые облака.

— Ну и славно — дождя не будет, а то фитили намокнут, доброй стрельбы не получится! — и внимательно стал следить за ногайцами. — Глянь, Матвей, князь-хан делает знаки своим конникам остановиться! Что-то умыслил степной лис в железной броне! Нехорошо, князь, шутишь, людей баламутишь! Умирать, ясно дело, не лапти ковырять, ума много не надо! Подходи поближе, поручкаемся кулаками, поглядим, чья скула крепче!

Матвей и сам приметил, что ногайская конница замедлила бег и перешла на шаг, в сотне саженей от берега остановилась.

— Остерегаются пищального боя, не иначе, — буркнул старый промысловик, недовольно поджимая губы. — Тогда какого рожна в поле выезжали, коль сразу робость спину скрутила!

— Огненные стрелы готовят! — почти выкрикнула Марфа, первая разглядев, что ногаи начали поджигать пучки толченой конопли, намотанные на концы стрел. И почти в тот же миг от войска отделилось несколько сотен всадников с луками и горящими стрелами, во весь опор помчались к берегу, на скаку натягивая тетивы.

— Изготовились! — спокойно подал команду Матвей, понимая, какая угроза казацкому городку может случиться, если эта огненная туча упадет на Кош-Яик. — Бить по коням, чтобы ногаи не приблизились к берегу!

— Господи, спаси и помоги, — перекрестился Наум Коваль, от волнения рваные следы медвежьих когтей на левой щеке из розовых стали белыми. — Почнем бой с супостатами! — Он приложил ствол пищали на частокол между затесанными верхами бревен, прицелился и нажал на спуск фитильного замка. Вспыхнул затравочный порох на полке, громкий звук выстрела, и пищаль сильно толкнула промысловика в плечо. Его выстрел почти совпал с доброй сотней других выстрелов, слившихся в растянутый на несколько секунд залп. Матвей отставил в сторону разряженную пищаль, взял в руки вторую, бросил взгляд в сторону ногайцев: от берега к городку летели горящие стрелы, оставляя за собой еле заметный от скорости дымный след.

— Береги-ись! Прячь головы! — громко выкрикнул Матвей и тут над ним с непривычным шелестом вместо тонкого свиста пронеслась стрела, впилась в ствол осокоря, а другие втыкались либо в ветки, либо в бревна частокола или уносились к землянкам и срубовым строениям городка.

— Моя быстрее полетит! — приходя в азарт боя, зло бросила Марфа, оттянула тетиву со стрелой и разжала пальцы. Один из ногаев, который только что выпустил зажженную стрелу, стоя на месте, торопливо поджигал от дымящегося фитиля новую, но стрела Марфы ударила ему в грудь, пробила кожаный доспех и всадник с луком и дымящей стрелой медленно повалился на землю, под ноги взбрыкнувшего солового[28] жеребца.

— Молодец, Марфуша! — только и успел похвалить жену Матвей. — Казаки-и, изготовсь к стрельбе! Целься получше! Пали!

Второй залп получился более успешным. Ногайские всадники, чтобы зажечь стрелы, волей-неволей принуждены были останавливать коней, на какое-то время бросать поводья, и это давало возможность казакам прицеливаться гораздо точнее.

— Ага-а, басурмановы дети! — кричал неподалеку от атамана восторженным голосом Митяй. — Хорош казацкий горох, да грызть тяжко! А мы вам еще жменьку такого горошка подсыплем!

Несколько десятков сбитых пулями коней неподвижно рухнули вместе со всадниками на взрытую копытами землю, другие, получив раны, вскидывались на дыбы и, не слушаясь поводьев, неслись в разные стороны, а к Кош-Яику вновь устремились сотни огненных стрел. Задымилась сухая трава на валу, в городке слышны были крики — там резервная сотня Ортюхи Болдырева вместе с женщинами, стариками и подростками гасили горящие стрелы на крышах казацких изб, сараев, навесов для скотины. Мальчишки проворно вскарабкивались на деревья и палками сбивали впившиеся в ветки стрелы, чтобы от них не начали гореть деревья. Случись такое, в городке трудно будет найти укромное от пожара место.

— Заряжай пищали, казаки! Гляди, от войска новые зажигальщики вот-вот поскачут!

Для Марфы времени, когда первый отряд ногаев выпустил стрелы по Кош-Яику, хватило для того, чтобы прицелиться и спустить тетиву пять раз. И только две стрелы попали коням не в смертельные места. Марфа положила очередную стрелу на кибить[29] лука, внимательно следила за поведением степняков. На помост поднялся посланный Ортюхой Болдыревым отрок, вихрастый, с потным лицом и мокрым подолом рубахи из домотканого серого полотна.

— Атаман Матвей, есаул Ортюха сказать велел, что в городке пожара не учинилось!

— Как люди? Нет ли стрелами битых? — уточнил Матвей, зная, что на Кош-Яик было пущено до полутора тысяч стрел, хотя добрая треть их упала либо у частокола, не долетев, либо застряла в густых ветках могучих осокорей.

— Немного есть, атаман Матвей, — торопливо выговорил отрок, с опаской посматривая в степь, где ногаи явно готовились к новому нападению. Те, кто уже был у берега, похватали убитых и раненых и отъезжали прочь, освобождая место для тех, кто выстраивался в широкую линию с дымящимися фитилями в руках.

— Кто да кто? — уточнил Матвей, заряжая вслед за первой и вторую пищаль. То же самое делали на помосте и остальные казаки.

— Казацкого десятника Сильвестра стрела в спину до смерти поранила, когда он с крыши навеса над сеном стрелы скидывал, его казаки с крыши мертвым сняли… Трех ребят стрелами на дереревьях поранило, это когда они полезли гасить горящие стрелы, да одну женщину в голову стрелой до смерти убило. Она стрелы водой у своего сруба обливала из ковша. Навес для овец сильно погорел, но сами овцы целы, их в другое место перегнали, ближе к реке Илек…

— Атаман, ногаи наметом иду-ут! — прокричал глазастый Митяй. На этот раз степняки применили другой маневр — запалив туго скрученные тряпочки на стрелах, они на скаку вереницей проносились по краю речного обрыва и не останавливаясь, пускали стрелы в сторону острова.