человечью. Государства, затеивая свои, государственной важности, игрища, принимают вид человеков. Каких? Да вот, хотя бы, таких. Таких, как эти люди:

Слева – 'полковник' Хаус, справа – сэр Уильям Вайзмэн. Они играли в очень сложную игру, правила в которой они устанавливали сами. Фигуры, которые они передвигали по доске, были большими и маленькими. И кого же на той доске только не было… Глаза разбегаются! Были там президенты, были ферзи, были короли. Плыли куда-то ладьи и ржали кони. Были там и пешки, конечно. Без пешек нам ведь никуда. Одной из пешек на доске был и наш старый знакомец Лев Давидович. Или, как он сам себя с несколько неуместной высокопарностью именовал – Леон Бронштейн Троцкий. К пешкам мы еще вернемся, а пока давайте повнимательнее взглянем на руки игроков, манипулирующих фигурами – ручата те ох, как шаловливы – ту фигуру взяли, вот ту – отдали, а вот эту исподтишка вообще под стол смахнули и взамен новую из обшлага рукава достали. Глаз да глаз за ними нужен. Откуда такие ловкачи вообще берутся? Откуда взялся тот же 'полковник' Хаус? Имя это широкой публике почти не известно, и это при том, что, по мнению людей, вопросом интересовавшихся, товарищ Хаус является 'величайшим человеком ХХ века'. И мнение это под собою некоторое основание имеет. Величайший не величайший, но то, что один из величайших – это совершенно точно.

Как разрушаются великие государства мы с вами знаем. Мы все тому свидетели. Все, кто по-русски говорит. И разрушителей мы с вами в лицо знаем. Об этом даже и скучно говорить. Давайте-ка для разнообразия познакомимся поближе с человеком, который великое государство не разрушал, а создавал. 'Полковник' Хаус – это человек, который создал то государство, что известно всему миру под названием Соединенные Штаты. Страна такая существовала, конечно, и раньше, но до 'полковника' было одно государство, после него стало совсем другое. Человек этот был повивальным дедкой, способствовавшим рождению великой державы.

Начнем мы, с вашего позволения, с его отца, ибо без отца, по вполне понятным причинам, не было бы и сына. Поковничьего отца звали Томас Уильям Хаус. Родился Томас в 1814 году в старой доброй Англии в деревушке под названием Сток Сент-Грегори, что в Соммертшире. В 1835 году, в возрасте 21 года он отправился за океан в поисках своего счастья. Корабль, на котором плыл будущий отец настоящего полковника, пришвартовался там же, где причалит и Троцкий восьмидесятью годами позже – у пирса города Нью-Йорк.

Первый год Томас зарабатывал на жизнь, трудясь в пекарне. Работал он на совесть и труд его не остался незамеченным. Владелец нью-йоркского отеля с красивым названием 'Сент- Чарльз' командировал стахановца в незатопленный тогда Новый Орлеан заведовать принадлежащей отелю пекарней. В 1838 году предприимчивый Томас Хаус был уже владельцем пекарни в расположенном не так чтобы очень далеко от Нового Орлеана техасском городе Хьюстоне. Фирму свою он назвал 'Хаус и Лаверидж'. Следует иметь в виду, что Техас в те годы не был американским штатом, а был он штатом мексиканским, потом переходил из рук в руки, провозглашал собственную независимость и от Мексики и от СаСШ, и вообще техасцы, так сказать, оттягивались по полной. Очень быстро выяснилось, что мирный пекарь чувствует себя в этой круговерти как рыба в воде. Несмотря, а может быть и благодаря всеобщей неразберихе он в 1839 году выводит свою фирму на следующий уровень, заключив партнерство с неким Чарльзом Ширном, чья дочь Мэри Элизабет годом позже становится его женой и будущей матерью героя нашего повествования. В этом же году он основывает свой банк. Одновременно с открытием банка он начинает промышленное производство мороженного. Техас, кактусы, мучачос и – мороженное! Очень, очень предприимчивым человеком был наш Томас.

В 1853 году он вторично скидывается со своим тестем и они покупают большой оптовый бизнес 'Стивенс и Компания'. Заключив сделку, они выложили на стол сорок тысяч долларов наличными, о чем начинает говорить весь Хьюстон, где о подобных суммах до того слыхом не слыхивали. Фирма очень быстро становится самым большим оптовиком штата. Хаус становится известным человеком. Ну, и богатым, само собой. Но не таким богатым, каким он стал в результате Гражданской войны.

За время жизни Хауса в Америке Техас, ставший его второй родиной, сменил четыре флага. За заслуги перед Техасом в тот краткий период, что Техас успел побывать 'Республикой Техас', влиятельного техасского гражданина Томаса Хауса следовало наградить. По той прозаической причине, что казна новоявленной 'республики' была пуста, но зато земли в Техасе было навалом, генерал Барлесон премировал Хауса большим участком земли в графстве Корьел. Это положило начало превращению богатства в состояние. На полученном участке была создана хлопковая плантация. Хаус-отец стал миллионером. К хлопку Хаус вообще был неравнодушен еще с тех пор, когда, став владельцем оптовой компании, он, будучи человеком с воображением, изменил известную марксову формулу на товар-хлопок-товар, отдав распоряжение принимать в оплату хлопок вместо денег. Обладание плантацией подтолкнуло его к созданию собственного маленького флота. Разразившаяся гражданская война застала семью Хаусов в портовом Галвестоне, где Томас построил второй дом и купил склад.

Гражданская война пошла на пользу очень немногим южанам, однако Хаус не только сохранил состояние, но еще и приумножил его, оказавшись в нужное время в очень нужном месте. Когда Линкольн организовал блокаду южного побережья, частная флотилия новоявленного плантатора пришлась как нельзя кстати. Его корабли, груженные хлопком, дождавшись безлунных или бурных ночей, проскальзывали между редкой цепочкой кораблей северян и шли в Гавану или Белиз. Там разгружались и обратно везли уже оружие и порох, которые Хаус продавал конфедератам. А кому еще вы прикажете продавать? Северянам, что ли? Так они далеко, а южане – близко. Очень, очень предприимчивым человеком был отец 'полковника' Хауса. И не только предприимчивым, но, что немаловажно, еще и лично храбрым. Когда Юг проиграл, в Хьюстон вошли войска северян. Начались грабежи. Воцарился хаос. Как позже свидетельствовал сам 'полковник': 'Нельзя было дойти до дома соседа без того, чтобы не подвергнуть опасности свою жизнь. И тогда отец взял в руки ружье и встал перед воротами склада, не допустив его разграбления.' Сыновьи чувства понятны, но для себя заметим, что Хаус-отец был ко всему еще и жаден. Ну что такое по сравнению со всеми остальными домами- плантациями-кораблями содержимое одного склада, чтобы из-за него рисковать жизнью?

Кроме кораблей с хлопком, Хаус старший проделывал ту же нехитрую операцию и на железной дороге, отправляя через границу с Мексикой вагоны с хлопком и получая оттуда все то же военное снаряжение. Он вообще хватал все, до чего могли дотянуться его загребущие руки. Уже после окончания Гражданской войны он организовал 'Хьюстонскую газовую компанию', услугами которой начали пользоваться сперва гостиницы, а потом и горожане. Газовое освещение хьюстонских улиц – целиком заслуга этого человека. Он же пустил первый в Хьюстоне трамвай. Он заимел сахарную плантацию в Арколе. Он стал компаньоном в компании, которая владела первым пароходным сообщением между южными портами. Да и вообще чем он только не занимался. Злые языки поговаривали, что он и рабами приторговывал, во что охотно веришь, ознакомившись, пусть и бегло, с биографией этой явно незаурядной личности.

И вот в семье такого человека в 1858 году появился на свет маленький Эдвард Манделл Хаус. Был он младшим, седьмым по счету ребенком. Поскольку детство его пришлось на бурные годы гражданской войны, да еще в Техасе, то нет ничего удивительного в том, что уже в три года Эдвард умел ездить верхом и стрелять. Гражданская война закончилась в 1865 году, а уже в 1866 на юге появились первые организации Ку-Клукс-Клана. В Клан вступили и старшие братья Эдварда. По слухам, членом Клана был и сам Хаус-отец, но, поскольку в дальнейшем его отпрыск стал причастен большой политике, внимание на этой страничке истории семейства Хаусов не акцентируется.

Эдвард был очень непослушным ребенком, кумиром его был брат Джимми, шестью годами старше Эдварда. Джимми был членом банды подростков из семей 'бывших' и 'бывших' зачастую и в имущественном смысле, так как богатство этих семей осталось в прошлом, банда терроризировала округу, причем террор был самым настоящим и привел он к тому, что Джимми остался изуродованным на всю жизнь – в одной из ночных схваток кто-то из защищавшихся 'гопников' выстрелом из ружья снес ему половину лица. Нравы на Юге вообще разительно отличались от таковых на Севере, это с присущим ему мастерством описывал еще Марк Твен. Да и сам 'полковник' в своих мемуарах вспоминает случаи вроде того, как друг сделал замечание другу по поводу положенных на спинку кровати ног в грязных ботинках, следствием чего стала немедленная дуэль на охотничьих ружьях. Выстрелив одновременно закадычные друзья уложили друг-друга наповал. Другой друг, убивший лучшего друга по поводу, мало чем отличавшимся от грязных ботинок, на вопрос, зачем он это сделал, ответил: 'Если бы я не выстрелил, я не смог бы здесь больше жить. Меня бы никто не понял. Гораздо легче было убить или быть убитым.'

Джимми чудом выжил, но после этого происшествия Эдварда, в возрасте всего восьми лет, отправили за океан – он был помещен в закрытую частную школу в Англии. Как утверждается, некоторые из его друзей по этой школе в дальнейшем стали членами так называемого Круглого Стола, организованного небезызвестным Сесилем Родсом.

В 1870 году умерла мать и отец вернул сына домой. В четырнадцать лет ему выдали путевку в жизнь – жизнью оказались частные школы в Вирджинии, а затем в Коннектикуте. Отец Эдварда Манделла Хауса жил и умер англичанином, однако его сын родился американцем и, что чрезвычайно важно, американцем-южанином, 'янки из Коннектикута' откровенно презиравшим. В первой же школе на 'рабовладельца' немедленно наехали старшие мальчики. Дедовщина это ведь отнюдь не русское изобретение и существует она в любом закрытом сообществе не только мальчиков, но и девочек. Новичку попытались указать на его место в школьной иерархии. Ответом на это стал некий 'инцидент'. История умалчивает в чем именно инцидент заключался, но результатом его стало то, что Эдварда больше никто и никогда не трогал. В этом нет ничего удивительного, если учесть, что в багаже, который четырнадцатилетний ученичок таскал за собой из школы в школу, находились револьвер и охотничий нож.

Таким было детство будущего 'делателя королей'. Как как-то заметила обожавшая сорванца нянька, старая суеверная негритянка: 'Тебе удалось остаться целым и невредимым только потому, что ты седьмой сын седьмого сына.'

В 1877 году Эдвард Хаус стал студентом Корнеллского университета. Этому предшествовали следующие обстоятельства. В возрасте семнадцати лет он оказался в Нью-Хэйвене, в школе Хопкинса, в которой его, по замыслу отца, должны были подготовить к поступлению в Йейл, престижный не только сегодня, но и уже в конце XIX века. В школе Хопкинса Эдвард нашел своего первого на Севере друга.

Мальчишки понравились друг-другу с первого же взгляда, а дружба в этом возрасте, как то каждому из нас известно, отличается особой крепостью и беззаветностью. Друга звали Оливером Мортоном и был он сыном человека по имени Оливер Перри Мортон. Товарищ Мортон старший занимался тем, что по жизни был сенатором от штата Индиана. Слово 'политика' Эдвард Хаус, слышал, конечно же, и раньше, но благодаря Мортону младшему он в эту самую политику окунулся с головой, что было очень даже понятно – предстояли очередные президентские выборы, а сенатор Мортон рассматривался как одна из возможных кандидатур на этот пост от республиканской партии и вполне естественно, что его сын ни о чем другом не мог ни говорить, ни думать. Своей одержимостью он заразил и Эдварда.

Южанин Хаус, в отличие от северянина Мортона, был демократом (настолько, насколько в 17 лет вообще возможно быть приверженцем той или иной политической партии), но горячие споры на политические темы дружбе отнюдь не вредили. Мир политики, реальной, замечу, политики, а вовсе не газетного ее варианта, увлек Хауса до такой степени, что он забросил учебу (в школе он был последним по успеваемости) и они, напару с сыном сенатора, при первой же возможности ехали в Нью-Йорк, в штаб-квартиру республиканской партии, а то, бывало, добирались и до Вашингтона, до этого, по выражению Хауса, the center of things, где его тепло принимали в сенаторском доме и где он опять же становился свидетелем закулисных политических интриг. Затесавшись в свиту Мортона, друзья проникали на заседания Сената и, сидя там, Хаус получал настоящее образование, как он выражался позднее – 'я учился в школе, которая была куда престижнее школы Хопкинса и учеба в ней была куда как интереснее.'

Что он оттуда вынес? Вот две вещи, которые сразу же бросились ему в глаза и понимание которых навсегда изменило его жизнь. 'Первое и второе.' Первым, что заметил наблюдательный сын предприимчивого отца было следующее – 'Сенатом манипулировали два-три человека, все остальные были всего лишь картонными фигурами.' Второе – 'я с изумлением обнаружил, как мало публичных людей были в состоянии связно выражать свои мысли.' Хаус был с Юга, а южане в любой стране это люди, которые любят красиво и цветисто