— Не стоит. Это дела семейные — сами разберемся. К тому же, мне кажется, что он вряд ли сегодня будет ночевать дома.

Жора встал и направился к двери. Виталий нерешительно посмотрел на Алину, потом сказал:

— Погоди, я тебя отвезу.

Жора начал отнекиваться, но больше для приличия, и в его голосе слышалось плохо скрываемое облегчение. Он бы и сам попросил Виталия об этом, но не решался — не хотел показывать, насколько ему не по себе при мысли от возвращения в одиночестве в темноте по засыпающему городу. Случившееся с Алиной не шло у него из головы. Кто знает — не поджидает ли и его сейчас у подъезда помятый 'рекорд' с потушенными фарами? Жора попытался вспомнить Лешкино лицо, но не смог — в автобусе он практически не обращал на него внимания. Помнил только, что тот был очень худым, и ему было лет семнадцатьвосемнадать. Почти ребенок. Снаружи. А внутри сидит в засаде хитрый и опасный матерый зверь. Это пугало больше всего. Маньяк был бы не так страшен, если б оказался хотя бы Евсигнеевым. Хуже всего, когда тьма выбирает себе трогательнобеззащитную оболочку.

— Ты посидишь одна минут пятнадцать? — Виталий присел на корточки рядом с диваном и тронул Алину за руку. Она бодро кивнула. — Здесь хорошая дверь, можешь не беспокоиться — никто не вломится. Я быстро.

— Вы только поосторожней — этот псих наверняка где-то рядом.

Вместо ответа он снисходительно улыбнулся и выпрямился, потом вышел из гостиной, а вместо него заглянул Жора — уже в куртке.

— Пока, Аль. До завтра.

— А завтра с новыми силами в бой?!

— А то! Георгий Вершинин так просто не сдается! — Жора подмигнул ей здоровым глазом. — Как сказал Джордж Оруэлл, самый быстрый способ закончить войну — это потерпеть поражение. А меня такой способ отвертеться вовсе не устраивает!

Алина внимательно на него посмотрела.

— А мы уже ведем войну, Жора?

Тот, посерьезнев кивнул.

— Теперь да. Там мы ее проиграли, но уж теперь…

— Там была ничья.

— Не уверен, — задумчиво произнес Жора и исчез. Секундой позже хлопнула дверь. Алина некоторое время молча смотрела на опустевший дверной проем, словно Жора все еще стоял там и ждал ее ответа. Потом встала, тихо ступая прошла на кухню и вернулась в гостиную, крепко сжимая в руке широкий столовый нож. Снова села на диван, а нож положила рядом, глядя на него. Серебристый блеск остро отточенного металла успокаивал — еще больше, чем надежная входная дверь. Она снова вспомнила пронзивший ее слепящий свет фар и ту мысль, которая суетливо толкнулась у нее в мозгу — глупая, нелепая, страшная. Может, ее и не было вовсе? Может, она ей почудилась?

Жора не прав, хотя он просто не знает… Может, они и выиграют эту войну, но она, Алина, проиграет вне зависимости от исхода. Она уже проиграла — еще неделю назад, на старой скамейке возле акациевой изгороди — тихий и безнадежный проигрыш под шум осеннего ветра и плеск древней реки.

Когда Виталий вернулся, в квартире было очень тихо — даже Мэй не выбежала навстречу с привычным гавканьем, цокая когтями по полу. Сбросив ботинки, он быстро вошел в гостиную, но там никого не было. Вначале он хотел окликнуть Алину по имени, но тут же передумал, решив, что та, утомленная всем происшедшим, просто заснула. И все же он чувствовал легкую, непонятную тревогу. Ее пальто висело в прихожей, он увидел его сразу… и все же, кто знает, что могло взбрести ей в голову. Вдруг она воспользовалась его отсутствием и ушла? Либо чтобы в очередной раз доказать свою независимость, либо…

Не дав мысли продолжиться, он быстро вошел в спальню и, к своему облегчению, увидел Алину. Она лежала на середине кровати поверх одеяла, свернувшись на боку и поджав босые ноги. Ее руки, выглядывавшие из рукавов слишком большого для нее халата, казались очень тонкими. Рядом, на одеяле лежал столовый нож, хищно поблескивая острым лезвием. Алина ровно дышала и, казалось, спала, но, обойдя кровать, Виталий увидел, что ее глаза широко раскрыты и безжизненно смотрят в никуда. Их выражение не изменилось, даже когда он оказался на линии ее взгляда, и Виталий, порывисто наклонившись, тронул ее за плечо, испугавшись сам не зная чего. Алина вздрогнула, и в ее взгляде появилась успокоившая его осмысленность.

— А? Ты уже вернулся?

— Да. Ты не слышала, как я вошел?

Алина покачала головой и села, обхватив руками согнутые колени. Полы халата разошлись, и она машинально подтянула их обратно. Сейчас она казалась очень маленькой, беззащитной и испуганнонесчастной, словно девочка, потерявшаяся в темноте и бредущая на ощупь, выставив перед собой руки.

— Зачем тебе нож? — Виталий взял его и переложил на тумбочку. Алина пожала плечами.

— Сама не знаю. С ножом как-то спокойней. Но теперь он мне больше не нужен… Ты ведь сегодня… больше никуда не уйдешь?

— Нет. Ложиська спать. Уже поздно, и тебе нужно отдохнуть, потому что у нас завтра трудный день.

Алина усмехнулась — как-то вымученно, потом посмотрела на него.

— Да… Только… Я понимаю, что это прозвучит… смешно, но ты не мог бы… посидеть со мной… пока я не засну? Я постараюсь сделать это побыстрее.

— Почему это мне должно быть смешно? — спросил Виталий почти сердито. — Конечно посижу, почему нет? И засни, когда заснется.

Алина кивнула, явно обрадованная, и забралась под одеяло, не снимая халат. Движения ее были замедленными и какимито болезненностарушечьими. Виталий обошел кровать и сел на нее, потом расстегнул ворот рубашки и лег поверх одеяла, закинув руки за голову и глядя в потолок. Он слышал, как Алина возится рядом, устраиваясь поудобней. Потом она внезапно села и снова обхватила согнутые ноги поверх одеяла. Виталий вопросительно посмотрел на нее.

— Что такое?

— Нет, вряд ли я смогу заснуть!

— Конечно сможешь! — произнес Виталий более ворчливо, чем собирался. — Чем меньше ты будешь об этом думать, тем быстрее заснешь!

Алина посмотрела на него так, словно он ударил ее, и Виталий вздрогнул, узнав это выражение глаз. Точно так же она посмотрела на него там, в коридоре, когда он в идиотском порыве заявил, что она сама виновата в поведении Евигнеева. Она начала отворачиваться, одновременно опускаясь на подушку, но Виталий протянул руку, приподнявшись, и, придержав ее за плечо, повернул к себе.

— Рыжик, я знаю, как ты испугалась. Ну что ты? Я же все понимаю.

— Я знаю, что глупо веду себя, — сказала Алина со знакомыми нотками вызова, старательно отводя взгляд, — но…

— Конечно глупо. Особенно, когда говоришь, — Виталий легко потянул ее за плечо, чуть передвинувшись. — Иди сюда… Ну же… Иди ко мне…

Алина подвинулась, высвободив руки из-под одеяла, перекатилась на бок, и он обнял ее — осторожно, как ребенка. Она просунула левую руку ему под мышку, а правую прижала к его груди, и сквозь тонкую ткань рубашки он чувствовал, какие холодные у нее пальцы.

— Замерзла?

— Мне страшно, — приглушенно проговорила Алина ему в рубашку. — Господи, как же мне страшно!..

Он сразу же понял, что это 'страшно' относится не только к умчавшемуся в темноту 'рекорду', но и к наступающему дню, и к полузнакомым лицам найденных людей и скрытым пока еще лицам тех, кого предстоит найти, и даже к нему самому. Виталий ничего не ответил. Ему нечего было ответить. Он только молча гладил ее по затылку и ждал, пока она успокоится.

— Наверное, ты был прав, — прошептала она. — Наверное, не нужно было мне…

— Не был, — Виталий наклонил голову и прижался подбородком к ее волосам.

— Но ты же говорил…

— В свое время я вообще наговорил черт знает каких глупостей! — резковато произнес он. — Не вспоминай о них больше. Аль, я только хочу тебя об одном попросить… Наверняка мы еще не раз погрыземся… и ты так устроена, и я тоже… Но я тебя очень прошу, как бы ты не взбеленилась — не убегай больше. Не уходи больше одна, пожалуйста. Тут Евсигнеев вовремя подвернулся… а не будь его… А я, дурак, далеко тебя вел — надо было ближе ехать!..

Алина приподняла голову, и только сейчас он заметил, что она плачет.

— Ну ты же не знал!.. Это я…

— Никакой больше деликатности, рыжик, поняла? — отрезал Виталий немного сердито. Алина кивнула, потом немного недоуменно спросила:

— Почему ты называешь меня 'рыжиком'? Я ведь больше не рыжая.

— Я тебе еще там объяснил, что цвет волос тут не при чем. Аль, ты хорошо поняла, что я сказал?

— Да.

— Потому что… снова… во второй раз… — Виталий замолчал, глядя поверх ее головы, потом сказал: — Спи.

Выражение ее лица стало непонятным, потом она опустила голову и снова уткнулась лицом ему в грудь и больше не сказала ни слова. Виталий чуть поддернул одеяло, и Алина сразу же испуганно вздрогнула, очевидно, решив, что он хочет уйти.

— Тихо, тихо. Спи.

Он снова положил пальцы ей на затылок, почувствовав, как она сразу успокоенно расслабилась. Ее пальцы на его груди потеплели, и вскоре Алина уснула, тепло дыша ему в рубашку, но Виталий не отпускал ее, боясь разбудить неосторожным движением. Потом закрыл глаза и спустя несколько минут уснул и сам. Мэй, устроившаяся рядом с кроватью, спала уже давно.

Воскресный день выдался на удивление солнечным и теплым — надвигающаяся зима сдала завоеванные позиции — то ли из милости, то ли по недосмотру, и на улицах Волжанска хозяйничала ранняя осень, отогревая замерзших ворон, простуженно галдящих на верхушках огромных тополей. Над Волгой кружили взъерошенные мартыны, оглашая окрестности пронзительными криками, и, казалось, сама река, играющая мириадами бликов под невысоким солнцем, повеселела и быстрее катила свои воды вдоль берега, неся на широкой спине мусор, бревна, суда и суденышки. В палисадниках неспешно кивали головами под легким ветерком отходящие хризантемы.

В парке из-за теплой погоды было людно. Они пристроились на скамейке возле фонтана'одуванчика', уже отключенного до весны. Все прочие скамейки были заняты — везде, куда не кинь взгляд, виднелись гомонящие дети, коляски, собаки, газеты, журналы, шишбеш, расстегнутые пальто и куртки, блеск солнечных очков и бутылки с пивом. Вдалеке грохотали по рельсам трамваи, и в этом грохоте тоже было нечто бодрое и праздничное. Натянутое над парком полотно неба безмятежноголубого цвета не было тронуто ни единым мазком облака.

— Не придет, — сказал Виталий, потягивавший из бутылки минеральную воду, и, подняв солнечные очки на лоб, вопросительно взглянул на Алину. — Не зря ли сидим? Может, перейти к более действенным мерам?

Алина, млевшая в теплых солнечных лучах, словно кошка, осторожно проверила, надежно ли закрывают распущенные волосы разодранную щеку, потом лениво покачала головой.

— Подождем еще. Десять минут — не показатель. Если, конечно, ты не против.

— Я-то, может, и против, только разве меня тут слушают? — иронично заметил Воробьев, опустил очки на глаза и отвернулся, разглядывая шумную компанию молодежи неподалеку. Алина украдкой покосилась на него. С самого утра Виталий вел себя с прежней отстраненной дружелюбностью, и иногда ей казалось, что и его вчерашние слова, и то, что она