Алина подождала, пока проедут машины, и перебежала через дорогу. До дома осталось всего несколько дворов. На всякий случай она быстро оглянулась — не крадется ли кто следом с дурными намерениями? Но никто не крался — следом шли только две пожилых женщины, свернувшие в первый же двор.

Она выбросила окурок и, поежившись, зашагала быстрее. Вдалеке прогрохотал поздний трамвай — скорее всего, шестнадцатый. Неподалеку в кустах урчали и страдальчески завывали коты, из глубины дворов то и дело доносились взрывы и взрывчики — кто-то старательно упражнялся с петардами, в последние годы ставших настоящим бедствием для тех, кто ценит спокойствие и личную безопасность. В одном из домов громко работал телевизор, крича голосом Стругачева:

— Где эта сволочь?!..

В другое время она бы улыбнулась, вспомнив эту сцену из 'Особенностей национальной охоты', но не сейчас. В ней до сих пор все кипело от злости и обиды, причем Алина никак не могла понять, на кого злится больше — на Виталия или на саму себя. К этому примешивалось странное глухое отчаянье — с каждым часом она все больше осознавала, что рядом — совершенно чужой человек, которому глубоко безразличны все мысли, поступки, эмоции и порывы, упакованные в обертку из костей и плоти и все вместе называемые Алиной Сухановой. Безразличны, если только это не мешает делу.

И все сейчас подругому, Алина — и жизнь другая, и мы другие. Я другой!

Слева потянулся высокий бетонный забор, ограждавший автостоянку, и Алина, покрутив головой по сторонам, шагнула на широкую дорогу. Машин не было видно, и она небрежно пошла наискосок, погруженная в свои мысли.

Когда она достигла середины выщербленной асфальтовой ленты, мрак, теснившийся в одном из ручейков узкой дворовой дороги вдруг ожил, открыв ослепительно яркие глаза автомобильных фар, раздался пронзительный визг колес, и на дорогу, заложив крутой вираж, вылетел пыльный светлый 'рекорд' и, набирая скорость, целеустремленно помчался вперед. Длинные ослепительные лучи пронзили испуганно развернувшуюся человеческую фигуру, словно иглы зазевавшуюся бабочку.

Алина на мгновение оцепенела, тупо глядя на надвигающиеся слепящие огни и потеряв счет времени. Она сваляла дурака, отказавшись поехать вместе с Виталием. Господи, какого же она сваляла дурака! На мгновение в голове мелькнула нелепая мысль.

А может, так и лучше?

Развернувшись, она бестолково дернулась тудасюда, словно кошка, оказавшаяся на пути стаи разъяренных псов, потом все же побежала в нужном направлении — не туда, где тянулся бетонный забор, а к тротуару, который сейчас казался очень далеким, словно противоположный берег Волги. Почему-то, она почти не сомневалась, что добежать не успеет.

Шума двигателя второй машины Алина не услышала и так и не поняла, откуда она взялась — скорее всего, вынырнула с противоположного конца двора. Она лишь успела увидеть летящие по встречной фары, а потом под ногами оказался тротуар. 'Рекорд' с охотничьим азартом прыгнул следом, без труда перемахнув через низенький бордюр.

Мчавшаяся навстречу машина — старенький пыльный 'москвич' — вдруг резко развернулась, отчаянно визжа шинами, и на развороте с грохотом врезалась в бок 'рекорда'. Алина с отчаянным криком бросила свое тело вперед и уже в полете почувствовала промчавшуюся совсем рядом волну теплого воздуха. Потом она ударилась об асфальт, от удара ее перекувыркнуло, и Алина замерла, оглушенная, инстинктивно прикрыв голову руками и чувствуя под щекой бугристый холод камня.

'Москвич' еще не успел набрать достаточную скорость, но удартаки отбросил 'рекорд' в сторону от намеченной цели, прилично смяв ему крыло. Пока 'москвич' ошеломленно урчал двигателем, словно приходил в себя от собственной дерзости, 'рекорд' проворно дал задний ход, выбираясь на обочину. Алина, приподняв голову, увидела это и проворно поползла в сторону от тротуара, цепляясь скрюченными пальцами за твердую землю, вломилась в кусты и застыла там, хрипло, со свистом дыша и глядя, как чуть не убившая ее машина разворачивается резким рывком. Потом 'рекорд' мигнул фарами, словно издевательски подмаргивая на прощание, и с ревом помчался вниз по дороге, уходя в темноту, а сверху уже летел знакомый 'лендровер', гоня перед собой полукруг яркого света. 'Москвич' дернулся и начал неторопливо, даже как-то лениво выбираться с тротуара, со скрежетом волоча по асфальту полуоторванный бампер. Перед Алиной, сжавшейся под сомнительной защитой акациевых кустов, мелькнуло лицо водителя, и она изумленно открыла глаза. Это лицо она ожидала увидеть здесь меньше всего.

Джип притормозил рядом с 'москвичом', и из него выскочил Виталий. Даже не взглянув в сторону помя-той машины, он обмахнул взглядом пустой тротуар и темную чащу кустов за ним, потом закричал, и в его крике был отчетливый ужас.

— Аля!

Алина слабо пискнула из кустов и хрустнула ветвями. Виталий бросился к ней и извлек ее на слабый фарнофонарный свет — исцарапанную, ободранную, залитую кровью, с сухими листьями и веточками в всклокоченных волосах. Он убрал волосы с ее лица, и на него глянули два испуганных глаза.

— Алюшка!.. ты… как?!.. чего?!.. живая?!..

У нее в груди что-то пискнуло, и она крепко обхватила его за шею руками и, дробно, мелко стуча зубами, уткнулась ему в плечо, размазывая по темной ткани плаща кровь из разодранной щеки. Виталий тоже обнимал ее — как-то суетливо, словно она рассыпáлась на части, и он пытался удержать их все вместе. Потом замер, успокаивающе поглаживая ее спутанные волосы и глухо бормоча:

— …рыжикрыжик… тише… все…

— Вввв… — сказала Алина и еще глубже вжала лицо в его плечо. Ее продолжало колотить. Сейчас она не чувствовала боли — все заслоняло ни с чем не сравнимое ощущение ослепительного счастья, еще не до конца осознанного, — счастья продолжающейся жизни. Долей секунды позже защипала и запульсировала ободранная об асфальт щека, и она с трудом подавила накатившее желание засмеяться. Еще никогда она не испытывала радости от ссадин и царапин. Это было замечательно, что она могла чувствовать, как болит разодранная щека. Это было замечательно, что она может стоять на коленях и вжимать эту разодранную, но живую щеку в чужое плечо, а не лежать на дороге исковерканной окровавленной остывающей грудой. Алина вспомнила волну теплого воздуха, пронесшуюся совсем рядом, и сжалась в обнимающих ее руках. До сих пор ей казалось, что у смерти холодное дыхание. Лезвие, так реально полоснувшее ее по горлу там, было очень холодным.

Водитель 'москвича' тем временем, выбрался наружу, все еще ошеломленно мотая головой, смахнул кровь с рассеченного лба, после чего торопливо принялся коекак прилаживать на место бампер, постоянно настороженно оглядываясь по сторонам. С особой тревогой он смотрел в сторону жилых домов, в которых, несмотря на поздний час, светилось еще немало окон.

Справившись с бампером, он сделал шаг вперед, пьяно покачиваясь, потом резко произнес:

— Жаль нарушать вашу идиллию, но, блин, давайте все слезысопли потом! Линять надо! Наверняка кто-нибудь уже ментов вызвал… после такого грохота! Куда я теперь с такой проблемной тачкой?!..

Виталий осторожно приподнял Алину, которая тут же судорожно вцепилась в него, вдруг испугавшись, что если отпустит, то он сразу же исчезнет, и спаситель'москвич' исчезнет тоже, а из полумрака уходящей вниз дороги выглянут бесшумно подкравшиеся глазафары безумного 'рекорда', вернувшегося за своей добычей. Воробьев потянул ее вперед, заставив сделать несколько шагов, потом, наклонившись, подхватил на руки и понес к 'лендроверу'.

— Поезжай за нами, — бросил он на ходу водителю 'москвича', наблюдавшему за ним с кривой усмешкой, утирая кровь, струящуюся из глубокой ссадины на лбу. — Я сейчас все устрою.

Тот кивнул, и спустя несколько секунд обе машины, развернувшись, укатили в сторону противоположную той, куда умчался помятый 'рекорд'.

Прижимая носовой платок к щеке, она внимательно смотрела на троих мужчин, беседующих возле больших железных ворот. Сигарета прыгала в ее пальцах, просыпая пепел ей на колени. На левом тонкая ткань брюк была продрана, и в прореху выглядывало яркокрасное пятно содранной кожи.

Отвернувшись, Алина сжала пальцами запястье, пытаясь унять дрожь в руке, потом взглянула на испорченные брюки и с тоской подумала: 'Новый костюм!' Тут же на нее опять накатило безудержное желание засмеяться. Не выдержав, Алина все же хихикнула, потом откинулась на спинку кресла и закрыла глаза, но под веками тотчас вспыхнуло видение стремительно растущих круглых огней, похожих на глаза надвигающегося чудовища. Ее ресницы дрогнули, и она вытянула шею, изучая в зеркало свое лицо, еще не утратившее мертвенной бледности, на которой кровь казалась особенно яркой. Глаза затягивал тонкий, словно предзимний лед, прозрачный ужас. На какойто момент Алине показалось очень странным, что она до сих пор видит это лицо — словно на самом деле машина всетаки догнала ее, и теперь она снова проснулась… как тогда, и теперь из зеркала на нее опять должно смотреть другое лицо.

Ее хотели убить.

Ни к чему списывать происшедшее на какогонибудь безумного лихача, пьяного или обкурившегося какойнибудь дряни. В действиях 'рекорда' не было ничего безумного — в них была расчетливая целенаправленность — такая же, как в движениях хищника, нападающего на подстереженную добычу. Ее хотели убить.

Почему именно ее?

Глупый вопрос, Аля. Потому что только ты видела их лица. Они сообразили, что переход из сна в реальность какимто образом разблокировался, восстановился в ее памяти, и почувствовали опасность. Потому что и разъярившиеся подопытные свинки могут быть опасны, особенно, если вдруг превратятся в тигров.

Она взглянула на недокуренную сигарету, сморщила нос и бросила ее в приоткрытое окно. Порыв ветра тотчас подхватил ее, и крошечный огонек закувыркался в воздухе, рассыпая искры, покатился прочь и исчез. Наблюдая за этим, Алина заметила, как Виталий пожал руку своему знакомому, и тот развернулся и направился к своей машине. Она поспешно отвернулась, не желая видеть, как Виталий и его спутник идут к джипу.

Открыв дверцу, Воробьев сел на свое место и с заботливой тревогой взглянул на нее.

— Ну, ты как? Ничего? Сейчас домой поедем.

— Надеюсь, меня забросите? — поинтересовался второй пассажир, садясь на заднее сиденье и оставляя дверцу чуть приоткрытой, придерживая ее ногой. Алина вздрогнула от звука его голоса, потом подняла голову и встретилась с его насмешливым, изучающим взглядом в зеркале. Впрочем, если изучал он с искренним интересом, то насмешка казалась немного натянутой — сквозь нее просвечивали опаска и еще что-то, потаенное и недоброе.

— Почему ты меня спас?

— Это вместо 'спасибо'? — ехидно поинтересовался Евсигнеев и закурил. — Я, между прочим, из-за тебя тачку раздолбал. И починить ее будет стоить очень неплохо.

— Я уже сказал, что оплачу ремонт, — холодно произнес Виталий, глядя перед собой суженными глазами. — Через день будет как новая. А теперь выкладывай!

— Что конкретно?

— Как ты нас нашел? Я не давал тебе домашнего телефона.

— Я запомнил номер твоей тачки, — Алексей откинулся на спинку дивана, потом повернул голову, изучая музыкальную систему. — Остальное — дело связей и времени. Подъехал к твоему дому и ждал, пока вы не вернулись. Потом поехал за вами до этого 'Седьмого неба'. Вы там когонибудь нашли или так, оттянуться решили?

— Свои вопросы задашь потом.

— Ладно, ладно, — Алексей приподнял раскрытые ладони, сжимая в зубах дымящуюся сигарету, потом усмехнулся. — Только давайка сменим тон, а, красавец?! Нечего меня за сявку держать! Если б не я — не сидела бы тут твоя подруга!

— Я тебя уже поблагодарила, — сквозь зубы сказала Алина, глядя в отраженные ненавистные глаза. Она слишком хорошо помнила их взгляд, когда он поднимал руку, фиксируя прицел на ее переносице.

— О благодарности, — Алексей чуть дернул уголком рта, — мы поговорим отдельно. Короче, значит так — за вами ехал не только я. Этот 'опелек' все время гденибудь рядом тусовался. На площадке перед баром вас подождал — в уголке, скромненько. Я его быстро приметил — очень уж нагло он за вами катил. Странно, что ты его не заметил. Раз уж вы затеяли такое дело, тебе бы следовало почаще оглядываться себе за спину, поскольку, как ты понял, дело серьезное.