«Газик» останавливается у чугунной ограды старого городского кладбища. Сразу у входа направо возвышается памятник. На мраморной стеле золотой барельеф и прощальные слова: «Мужеству отважных должное отдаем». У подножия бело от цветов. Белые астры, белые хризантемы. За оградой могилы сидят на встроенных вдоль дорожек скамьях, стоят под деревьями люди. Большинство из них в милицейской форме. Бросается в глаза их особый, парадный вид. Так каждый год 10 ноября, в День милиции, здесь собираются его друзья.

На одной из скамеек, окруженная плотным кольцом детей и женщин, — Анна Петровна Беломестных. Мать.

Каждое утро с шести утра до восьми сидит она на этой скамейке. В дождь — под зонтиком, в мороз — с грелкой для ног. Ей 69 лет. Но она еще работает.

До этого утра, когда пришло известие о гибели сына, Анна Петровна Беломестных не замечала своего возраста. Была бессменным председателем месткома, вечерами спешила на репетиции хора ветеранов. Хор до сих пор славится в Даугавпилсе, до сих пор вспоминают зрители его лучшую солистку Анну Петровну Беломестных. А пироги и блины, которые готовила она по праздникам, кто только не едал: и друзья Генриха, и подруги из хора, и сослуживцы из госбанка.

И все это в один час оборвалось. Пуля, вылетевшая из пистолета убийцы, рикошетом ударила в сердца многим. Почернела, застыла в горе великом мать: как жить, зачем жить дальше?

Принято считать, что горе на людях, разделенное с другими, — полгоря. Так оно и не так. На суде в переполненном зале ей было легче. В перерывах между заседаниями к ней подходили совсем незнакомые люди, стояли молча или говорили о том, что разделяют ее горе, просили сказать, чем они ей могут помочь.

Но были и другие минуты, короткие минуты отчуждения, когда она говорила в перерыве невестке и внукам: «Вы идите, я посижу здесь. Никого не могу видеть». Вот в такую минуту к ней подошел отец подсудимого Павла Степанова.

— Мы родители, — сказал он, — никто нас так не поймет, как мы друг друга.

Она готова была понять. Она знала, что самую большую боль, или радость, или позор могут принести родителям только их дети.

— Вам уже никто не может помочь, — говорил отец Степанов, — вашего сына уже нет в живых, и ничто не сможет его воскресить. Пожалейте живых. Они молодые. У них жизнь впереди.

— Как мне их пожалеть?

— Скажите, когда придет ваш черед давать показания, слово в их защиту. Вы мать. Ваше слово много значит.

Она глядела на него и не видела его лица. Она понимала и не понимала его просьбы. И она сказала:

— Убили меня вместе с Геной. Нечем мне вашего сына пожалеть.

Они ехали после суда из Риги все в одном вагоне. И что-то берегло ее от новых испытаний: ни разу не встретилась даже взглядом с родителями тех, кого увели из зала суда под конвоем. Но это испытание поджидало ее.

Даже писатель в самой драматической истории порой не придумает такого, что иногда преподнесет жизнь.

Она вышла на работу через несколько дней после суда. Управляющий перевел ее временно на более легкий участок. К ней подходили люди, протягивали пенсионные книжки.

Операция была несложная. Она не видела лиц: брала из руки книжку, доставала карточку, книжку — карточку, книжку — карточку... Эта работа отвлекала от дум. Когда руки с пенсионной книжкой в окошке не было, она доставала из сумочки платок, прикладывала к глазам, и тогда кто-нибудь из ее товарищей говорил:

— Анна Петровна, голубушка, не надо...

И вдруг рука, протянувшая ей пенсионную книжку, дрогнула. Она подняла глаза, выплаканные, застланные горем глаза. И увидела лицо отца Юрия Коляды. Отец и мать. Отец убийцы и мать убитого.

Пенсионная книжка выпала из рук. У нее не было сил придвинуть ее к себе. Мужчина резко повернулся и пошел к двери.

Кто-то из сотрудников отнес ему и книжку и деньги домой. А через два дня она сама увидела на столбе объявление. Коляда сообщал, что срочно поменяет свое жилье на любой город, на любых условиях.

И ей опять выпало увидеть, и опять случайно, как через месяц ехал контейнер с вещами к станции, как следом за ним в такси покидал город старший Коляда.

Более ста тысяч жителей в Даугавпилсе. И не так уж часто на улице случайно встречаются знакомые. Город большой. Но этим двоим в нем было не разминуться. Суд продолжался. И он приговорил того, кто не хотел видеть падения своего сына, кто своим авторитетом отводил от него расплату за мелкие преступления и довел до великого, покинуть этот город.

А когда прошло два года и самая острая боль матери улеглась, и к ней пришли силы улыбаться людям, ходить в гости к друзьям и родне, она еще раз стала участником этого незримого суда, который творит жизнь, пока не смыты до конца на земле следы преступления. А эти следы не смыть ни дождями, ни слезами. Они живут, пока жива память.

Девчонка в клетчатом платье шла по скверу и катила перед собой коляску с грудным младенцем, своим первенцем. У девчонки было ясное лицо, а мальчишка в коляске спал. Мать шла навстречу и глядела на эту девчонку с коляской впереди как на свою далекую молодость. Пусть у тебя, девочка, будет все хорошо. Пусть растет твой малыш здоровым и умным. Дай бог тебе дождаться внуков и правнуков. И не дай бог пережить своего сына. Так думала мать. И вдруг девчонка, поравнявшись с ней, бросила малыша в