Порой фотограф-ротозей Забудет снимкам счет и пленкам И снимет парочку друзей, На Капри, с беленьким козленком,— И тут же, пленки не сменив, Запечатлеет он залив За пароходною кормою И закопченную трубу С космою дымною на лбу. Так сделал нынешней зимою Один приятель мой. Пред ним Смешались воды, люди, дым На негативе помутнелом. Его знакомый легким телом Полупрозрачно заслонял Черты скалистых исполинов, А козлик, ноги в небо вскинув, Везувий рожками бодал… Хоть я и не люблю козляток (Ни итальянских пикников) — Двух совместившихся миров Мне полюбился отпечаток: В себе виденья затая, Так протекает жизнь моя. Я вижу скалы и агавы, А в них, сквозь них и между них — Домишко низкий и плюгавый, Обитель прачек и портных. И как ни отвожу я взора, Он все маячит предо мной, Как бы сползая с косогора Над мутною Москвой-рекой. И на зеленый, величавый Амальфитанский перевал Он жалкой тенью набежал, Стопою нищенскою стал На пласт окаменелой лавы. Раскрыта дверь в полуподвал, И в сокрушении глубоком Четыре прачки, полубоком, Выносят из сеней во двор На полотенцах гроб дощатый, В гробу — Савельев, полотер. На нем — потертый, полосатый Пиджак. Икона на груди Под бородою рыжеватой. «Ну, Ольга, полно. Выходи». И Ольга, прачка, за перила Хватаясь крепкою рукой, Выходит. И заголосила. И тронулись под женский вой Неспешно со двора долой. И сквозь колючие агавы Они выходят из ворот, И полотера лоб курчавый В лазурном воздухе плывет. И, от мечты не отрываясь, Я сам, в оливковом саду, За смутным шествием иду, О чуждый камень спотыкаясь. Мотоциклетка стрекотнула И сорвалась. Затрепетал Прожектор по уступам скал, И отзвук рокота и гула За нами следом побежал. Сорренто спит в сырых громадах. Мы шумно ворвались туда И стали. Слышно, как вода В далеких плещет водопадах. В страстную пятницу всегда На глаз приметно мир пустеет, Айдесский, древний ветер веет, И ущербляется луна. Сегодня в облаках она. Тускнеют улицы сырые. Одна ночная остерия Огнями желтыми горит. Ее взлохмаченный хозяин Облокотившись полуспит. А между тем уже с окраин Глухое пение летит; И озаряется свечами Кривая улица вдали; Как черный парус, меж домами Большое знамя пронесли С тяжеловесными кистями; И, чтобы видеть мы могли Воочию всю ту седмицу, Проносят плеть и багряницу, Терновый скорченный венок, Гвоздей заржавленных пучок,
