слова:

— Смотрите, тут еще один...

Они сидели на лавочке возле цветочной клумбы. Новиков спросил про внучку старого Гуляма. Переводчик несколько раз повторил вопрос. Но Ширахмат только покачал головой, будто давая понять, что это дело касается только лично его и никого больше. Потом заговорил, зажестикулировал со страстью и отчаянием. Переводчик лишь успевал переводить отдельные фразы:

— Пегобородый не будет ходить по земле... Род Пегобородого не увидит птицу Улар... Это говорю я, Ширахмат... Маномархан и Нурмамат взывают к мести... Тигр всегда возвращается туда, где он оставил кровь жертвы...

И вдруг неожиданно, после паузы, сказал по-русски:

— Шурави — хорошо, басмач — плохо. Черт возьми! — И показал жестом, как трясется в руках автомат.

В этот момент к ним подошел, прихрамывая, мальчик лет семи, с культей вместо руки. Смеясь, он что-то стал рассказывать Ширахмату, тот в ответ заулыбался. Лицо его смягчилось, стало похоже на мальчишечье. А Новиков не мог вымолвить ни слова: что такое, почему, неужели война коснулась и этого маленького человечка?..

Переводчик сказал:

— Это Удут. Подорвался на итальянской мине. Доктор Ремез вернул ему жизнь...

Новиков уже не раз слышал о таких минах в пластмассовом корпусе, на которые не реагирует миноискатель. Знал, что натаскивают собак, чтобы их обнаруживать. Мина слепа и жертву не выбирает. Вот так и этого мальчугана подкараулила однажды утром. Еще одна судьба попала в водоворот необъявленной войны. И сколько их еще будет, таких судеб...

Мимо прошла медсестра, Удут кинулся к ней с криком:

— Мама Лена!..

«Мама Лена» белозубо рассмеялась, взяла его целую руку в свою. Он зашагал рядом с ней, с довольным и важным видом.

А Новиков, распрощавшись с Ширахматом, стал расспрашивать врачей, медсестер, выздоравливающих об этом мальчугане: как он попал в медицинский батальон, кто и где его нашел? Заодно интересовался и песней «Гранатовый цвет». Песню некоторые из раненых слышали. А кто ее написал и о ком — не ведали...

Вечером Новиков сидел в небольшой комнатенке, предназначенной для командированных. Неровно светила настольная лампа. Новиков невольно обратил на нее внимание, потому что раньше таких не встречал. Желто-лимонный абажур из пластмассы, с красивой резной насечкой, свободно вращался на дюралевой стойке. Похоже, лампа была самодельной, но сделана весьма искусно...

Итак, история маленького афганского мальчика по имени Удут, который крикнул у цветочной клумбы русской медсестре:

— Мама Лена!..

Старик бежал по дороге, бороденка его тряслась. Время от времени он невнятно бормотал что-то и всхлипывал, прижимая к себе завернутого в тряпье ребенка.

Впереди него семенил мальчик лет двенадцати. Иногда оборачивался, говорил несколько слов деду. Тот замолкал, но через минуту-другую снова начинал призывать на помощь все небесные и земные силы. Он совсем забыл, что тропа ведет их к «неверным». Если аллах бессилен спасти жизнь маленького Удута, пусть помогут шурави, эти непонятные люди, у которых волосы цвета рисовой соломы и глаза как вода в горном ручье.

— Командор, командор, — заговорил мальчонка, обращаясь к дежурному по КПП. Торопливо начал объяснять, показывая на деда и маленького брата.

Сержант понял все без объяснений. Тут же вызвал дежурную машину и позвонил в медицинский батальон.

Случай оказался сложным. Шестилетний Удут был без левой руки, ступня ноги раздроблена, лицо посечено осколками, живыми на нем казались только огромные безумные глаза. Но самое главное, как показал рентген, было другое: проникающее ранение живота. С операцией нельзя было медлить ни минуты.

Какую дозу наркоза дать истощенному мальчику? И каким образом, если нет подходящей по размеру интубационной трубки? И хирургических инструментов для детского организма тоже нет.

За операционный стол встали пятеро: ведущий хирург капитан медицинской службы Ремез, капитан медицинской службы Дьяченко, операционная сестра Лена Лушникова, анестезиолог врач Дроздовский и сестра Надя Диденко. Интубационную трубку сделали из подсобного материала: обрезали катетер.

Но едва началась операция, как анестезиолог сообщил, что давление упало до минимума. Срочно понадобилась кровь. Но крови необходимой группы в запасе не оказалось.

— Возьмите мою, — предложила медсестра Вера Кондусова.

А дед Удута в это время сидел на полу в приемном покое и шептал молитву. Пусть аллах возьмет его жизнь, но сохранит внука. Он не знал, да и не мог знать, что в этот самый момент жизнь затеплилась в теле мальчика, что пятьсот граммов крови русской девушки заставили порозоветь его лицо.

— Гемодинамика стабильная, — сказал анестезиолог.

Операцию можно было продолжать.

Чем измерить нервное напряжение хирурга? Каким микрометром выверить точность движения его чутких, вооруженных режущим инструментом пальцев? Крошечные пластмассовые осколки прорезали кишечник. Опять мина итальянского производства, самая вредная из тех, что применяют душманы. Руки медиков удаляли осколки, обрабатывали, зашивали. Еще дважды пришлось переливать кровь Удуту. Ее дали выздоравливающие советские солдаты. Старик между тем продолжал молиться.

Операция длилась около пяти часов.

— Хоть бы проснулся! — сказала Лена Лушникова.

Она уже знала по опыту: если человек проснется на столе, значит, будет жить.

И вдруг Удут открыл глаза, пробормотал несколько слов и снова впал в забытье. Его отправили в реанимационное отделение.

Мальчик пришел в себя на третий день. С ужасом огляделся вокруг, закричал и смолк.

— Проснулся, маленький, — подошла к нему Лена.

Но стоило ей наклониться над ним, как он опять заверещал, как крольчонок. Она отпрянула, заплакала, хоть и притерпелась к людским страданиям. Такая уж женская натура — жалостливая. Она сама была матерью. В Новосибирске у нее осталась с дедом и бабкой шестилетняя Наташка. И Лена вдруг с ужасом представила дочь на месте этого афганского мальчика. Прокляла мысленно войну и всех, кто ее развязывает.

Но не время было давать волю чувствам. Ее ждала работа, надо было разнести больным лекарства, сделать перевязки, в том числе и этому маленькому человеку с опухшим лицом.

А он ничего не понимал, ничего не хотел, ничего не ел. Ремез посоветовал накормить мальчика привычной для него едой. Девчата, взяв охрану, поехали в дукан, купили дыни, арбуз. От дыни Удут не отказался. Но разве это пища для ослабленного организма?

И все же было заметно, что мальчик постепенно привыкает к новой обстановке. Из всех он выделял Лену Лушникову. Водил по палате глазищами, провожая каждый ее шаг, и, дождавшись, когда она сядет к нему на кровать, слабо улыбался. Ей он, хоть и с плачем, доверялся во время перевязок. Из Лениных рук впервые отхлебнул с ложечки куриный бульон. Это было целое событие.

Вскоре Удута перевели в общую палату, туда, где лежали наши солдаты.