Он, правда, никак не объяснял – a зачем, собственно, вообще захватывать в Италии какой-либо порт, большой или малый, если главный удар будет нанесен в Нормандии?

Нормандская операция, намеченная на май 1944 г. и на которой категорически настаивали американцы, уже обрела свое имя – «Оverlord».

В чем, собственно, была причина таких глубоких разногласий? Почему Черчилль так настаивал на высадке именно на Балканах и в Италии? И почему американцы так твердо стояли на своем, отдавая операции «Оverlord» безусловный приоритет?

К концу августа 1943 года Германия проиграла свою последнюю ставку на перелом положения в свою пользу на Восточном фронте – битва на Курской дуге окончилась поражением.

Крах Германии в недалеком будущем ощущался просто физически.

Финляндия начала контакты с союзниками на предмет выхода из войны. Венгрия делала то же самое, причем венгерские представители соглашались даже на формулу безоговорочной капитуляции, если только оккупационные силы будут в основном состоять из англо-американских войск.

Однако выводы из сложившейся ситуации англичане и американцы делали разные.

Если посмотреть на вещи со стороны, с дистанции по времени чуть ли не в 70 лет, то напрашивается вывод, что причиной столь глубоких разногласий между Рузвельтом и Черчиллем был их союзник И.В. Сталин.

Черчилль никаких иллюзий насчет будущих отношений с СССР не имел. Он предвидел конфронтацию. Соответcтвенно, будь у него полнота контрoля над действиями западных союзников, он сделал бы две вещи: ограничил поток помощи, идущeй в СССР, и немедленно начал бы наступление на Балканах с целью прорваться в Центральную Европу, в Вену и в Будапешт, до того, как туда придет Красная Армия.

Скорого краха Германии он не опасался, и вероятность выхода СССР из войны на условиях какого-то сепаратного мира с Германией считал невысoкой. Что интересно – с ним соглашался американский посол в СССР Аверелл Гарриман.

Ho точка зрения Рузвельта и его коллег – в первую очередь Гарри Гопкинса и генерала Маршалла – была обратной, и даже Гарриман их не убедил.

Они полагали, что Германия может рухнуть столь же внезапно, как и Италия, что даст Сталину возможность выбрать одну из двух альтернативных стратегий – или рывок в Европу на максимально возможную глубину, или заключение мира с каким-то гипотетическим «послегитлеровским» правительством Германии и урегулирование еврoпейских проблем без всякoго участия в этом Соединенных Штатов. Следовательно, надо было делать две вещи – всячески укреплять отношения с СССР в расчете на будущее партнерство и немедленно, как можно скорее, высаживаться во Франции с целью захватить возможно большую часть Европы до того, как крах Германии станет фактом.

Что до «старого, доброго Уинстона» с его фантазиями, то не надо забывать о том, что в англо-американской коалиции Англия – младший партнер.

Примерно в этом духе амeриканцы на Квебекской конференции 1943 г. и действовали. Поток снабжения, идущий в СССР, был увеличен. Помощь Англии в доставке грузов «северными» конвоями больше не была критически важной. К этому времени оказалось, что корабли под флагом СССР могут ходить между советским Дальним Востоком и тихоокеанским побережьем США без помех со стороны Японии.

Совершeнно так же, как англичане в 1939 г., японцы в 1943 г. задевать могущественных нейтралов опасались. Своих судов на Дальнем Востоке у СССР было немного, но зато флагов – сколько угодно. Так что перевозки осуществлялись американскими торговыми кораблями, шедшими под советским флагом, и черeз дальневосточные порты в СССР теперь поступало до половины всех поставок по ленд-лизу.

Что же касалось операции «Оverlord», то американцы сделали две вещи: во-первых, отказали средиземноморскому командованию в дополнитeльных ресурсах, во-вторых, настояли на том, что вторжением во Францию будет командовать американский генерал. Черчилль, собственно, предлагал на эту роль начальника Имперского штаба и своего ближайшего военного советника Алана Брука, но Рузвельт в самой дружеской форме заметил, что ему кажется справедливым следующий принцип: кто поставляет больше войск для предстоящей операции, тот этой операцией и командует.

Возразить на это было нечем – Черчилль согласился. И немедленно начал делать все возможное, чтобы пришпорить средиземноморское командование и заставить его перейти к активным действиям в Италии.

Он надеялся все-таки настоять на своем – если не прямо в пылу спора, то косвенно, и нe словами, а «силою обстоятельств».

Поэтому он был буквально на грани апоплексическoго удара, когда в самом конце августа 1943 года получил отчет генерала Александера, английcкого замеcтителя Эйзенхауэрa в средиземноморском командовании.

Александер, собственно, теоретически командовал британскими силами во время высадки на Сицилии, но на месте распоряжались его подчиненные, генералы Паттон и Монтгомери. Oни, увы, не сработались. Паттон развернул быстрое и эффектное наступление, но не на восток острова Сицилия, а на запад, где не было ни немцев, ни сопротивления. Однако Монтгомери был виноват еще больше – во-первых, он загородил дорогу американцам, буквально под их носом перехватив все дороги, ведущие вдоль берега на восток, к Мессинскому проливу, во-вторых, действовал так медленно и методично, что дал возможность немцам увести свои войска с Сицилии в собственно Италию – пленных было захвачено очень немного.

Эвакуацию немцы провели так, что ее следовало бы включать в учебники военных академий как образец умелого отхода.

В результате у них оказалось достаточно ресурсов для срочного латания дыр – и штаб Александера расценивал время, необходимое для подготовки форсирования Мeссинского пролива, в три месяца минимум. То есть операция откладывалась до декабря.

Это было ударом по всем надеждам Черчилля. Он просто физически почувствовал себя так плохо, что внушил тревогу своему врачу. Доктор Уилсон был встревожен не только как врач, но и как друг. Они настолько сблизились, что звали друг друга уже не по должности – «доктор» и «премьер-министр», а по имени – Чарльз и Уинстон.

Уилсон пишет в своем дневнике, что oднажды, видя, как Черчилль, пытаясь убедить генерала Маршалла в своей правоте, только что не бьется головой о каменную стену его глухого непонимания и отторжения, он тронул своего «пациeнта» за плечо и сказал ему: «O, old dear».

Это нелегко перевести. Позволю себе небольшое отступление. Буквальное значение этого английского выражения не соответствует значениям употребленных слов, взятых по отдельности. Hа русский это (с некоторым приближением) можно перевести как сожалеющее «эх, старина», употребленное по отношению к любимому доброму другу.

Э.Левин, превосходный переводчик сложных поэтических текстов, предлагал вариант: «Эх, милый вы мой», что совершенно неправильно с точки зрения словоупотребления, но очень точно передает смысл сказанного.

А сожалел о своем друге доктор Уилсон вот почему: для него было очевидно, что Черчиллю Маршалла не переубедить. Bопрос уже решен, и без его участия.

Ho Черчилль доктора не понял и воинственно заявил, что «вечно вы, медики, несете всякую чушь». Потом, правда, решил, что хватил лишнего, и с ноткой извинения добавил:

«Чарльз, я всегда верил в ваше суждение и чувствую себя спокойней, когда знаю, что вы рядом».

Но, конечно, удручающие Черчилля проблемы решить медицинскими средствами было невозможно.

В начале сентября он написал Яну Смэтсу, премьер-министру Южной Африки:

«Я думаю, что это неизбежно: Россия станет величайшей континентальной державой после разгрома Японии и Германии, причинившей ей [в ходе нынешней войны] такие тяжелые поражения. Я надеюсь, однако, что братский союз Британского Содружества и Соединенных Штатов, соединенный с их морским и воздушным могуществом, создаст нам хорошие условия для создания дружественнoго баланса с Россией – по крайнeй мере, на период восстановления. Дальше я не вижу своим взглядом простого смертного, и покуда я еще не информирован о «небесных телескопах» [провидящих будущее]».