отдал распоряжение, эсминец дал несколько залпов по берегу – и пошел на полной скорости в море. До немецких позиций было только 6 километров, и адмирал не хотел простирать свою вежливость до таких прeделов, когда риск получить снаряд-другой в борт корабля, на котором находился премьер-министр Великобритании, становился реальным.

Черчилль понимал всю условность своего «участия в сражении», но был счастлив, как дитя, получившее леденец. Он даже написал об этом своей жене. По-видимому, это было его единственной удачей в июне 1944 г. Американские военные отвергли все его предложения о cтратегии ведения войны. Черчилль настаивал на десанте позади немецких линий обороны в Италии. Вместо этого объединенный штаб союзного командования распорядился о направлении всех имеющихся десантных средств в Тунис, для подготовки операции «Anvil» – высадке на юге Франции. Заодно 5 дивизий выводились из итальянской кампании для использования в этой операции.

Английские штабные во главе с генералом А.Бруком доказывали, что отвлечение войск из уже ведущейся и успешной наконец итальянской кампании ставит под угрозу ее успех и нарушает важный принцип стратегии – концентрации сил на решающем направлении. Они надеялись в случае успеха прорваться к сентябрю в район Триеста.

Черчилль шел даже дальше: он надеялся продолжить наступление в направлении на Любляну и дальше, на Вену и Будапешт.

Алан Брук объяснил своему увлекающемуся лидеру, что к Триесту удастся подойти только в сентябре, а дальше надо будет воевать зимой и в Альпах:

«Против нас будет не один противник, а три: немцы, горы и погода».

Но объединенный штаб отказал Черчиллю и без того, чтобы справиться о мнении Алана Брука. Американские генералы были совершенно согласны с тем положениeм, что «первым требованием стратегии является концентрация сил на решающем направлении», и что разделение ресурсов нежелательно, но «ненужным отвлечением» они считали именно итальянскую кампанию.

Bсе, что только возможно, следовало концентрировать на операции «Оverlord». Высадка у Марселя ее поддерживала, а наступление в Италии – нет.

В конце июня дешифровщики Блентчли Паркс снабдили Черчилля сильным аргументом – они перехватили директиву Гитлера, переданную по радио в штаб командующего в Италии фельдмаршала Кессельринга.

Как оказалось, фюрер опасался именно такого курса развития событий, который предлагал Черчилль:

«Прорыва союзников в Северную Италию, с неисчислимыми последствиями для всего южного фронта обороны Рейха».

Черчилль обратился лично к Рузвельту. Он послал ему длинный меморандум с подробным изложением всего того, что он тщетно пытался втолковать Маршаллу и Эйзенхауэру, и с указанием, что перехваченная радиограмма подтверждает: это именно то, чего Гитлер и боится. Он просил Рузвельта вникнуть в вопрос самому и вынести свое собственное суждение.

Рузвельт ответил – тоже лично, хотя и не сразу. Вникать в вопрос лично он вежливо отказался, опять сославшись на свое «нежелание мешать специалистам делать свое дело».

У него с Черчиллем был совершенно разный стиль руководства. Черчилль, человек, наделенный огромной энергией, большим опытом и колоссальной верой в себя, непрерывно влезал в самые узкотехнические детали в самых разных сферах деятельности, от управления флотом и до разведки. Рузвельт предпочитал давать общие директивы, не вмешиваться в каждодневную деятельность своих командиров и оценивать их по интегральным показателям за определенный период времени. Кроме того, он и сам считал, что лучшее – враг хорошего. Он даже в письме Черчиллю по поводу спора между итальянской кампанией и операцией «Оverlord» написал:

«Насколько он помнит геометрию, кратчайшее расстояние между двумя точками – прямая».

И что такой прямой для него выглядит линия от Нормандии до Берлина. Черчилль смотрел на политику, как на науку посложней геометрии – но 3 aмериканские и 2 французскиe дивизии, назначенные к высадке на юг Франции, из итальянской кампании были изъяты. К ним добавили еще две французских дивизии из Алжира – и группировка для высадки на юге Франции оказалась готова. Эйзенхауэр приводил и такое соображение: если решено использовать французские войска на Средиземноморье, то им следует сражаться не в Италии, а во Франции.

Доводы американцев были сильнее – они контролировали и десантные суда, и едва ли не все снабжение союзных армий.

В начале июля дела на фронтax войны шли вполне удовлетворительно. Черчилль телеграммой известил Сталина, что в Нормандии на плацдарме уже размещено около 1 миллиона человек, немецкие контратаки отбиты, и следует ожидать дальнейших успехов.

Адмиралтейство, в свою очередь, проинформировало премьер-министра, что атака немецких подлодок на судоходство у побережья Нормандии не принесла особого вреда, а служба Блентчли Паркс установила, что из 43 лодок, направленных против транспортов, 18 на базы не вернулись, а еще 12 вернулись с такими сильными повреждениями, что вернуться в строй смогут только через несколько месяцев.

Разведка отчиталась в блестящем успехе – операция по созданию призрачной группы армий FUSAG под командой Паттона продолжала давать результаты даже три недели спустя после высадки в Нормандии. Hемецкое командование все еще рассматривало Нормандию как отвлекающий маневр и ожидало «основного удара» в районе Па-де-Кале.

Наконец, впервые за всю войну сработало стратегическое взаимодействие с русскими армиями. 23 июня 1944 года Красная Армия начала грандиозное наступление в Белоруссии – операцию «Багратион».

Советские войска задействовали почти два с половиной миллиона человек, на этот раз обильно оснащенных и танками, и артиллерией, и транспортом – и уже через неделю Минск был освобожден. Германскому командованию оказалось крайне трудно маневрировать своими резервами, eмy надо было затыкать дыры сразу в двух местах – в Белоруссии и в Нормандии.

Черчилль, однако, в записке, направленной Идену, сообщил ему, что «нам предстоит разрешить тяжелые проблемы». Проблемы состояли, например, в возобновившихся бомбежках Лондона. Немецкая авиация не могла прорываться к Лондону, и уже давно. Но ракеты Фау-1 делать это могли – их каждый день выпускалось 50–60 штук, и примерно две трети долетали до цели. Обстрелы начались 13 июня, через неделю после высадки в Нормандии. Гитлер собирался использовать Фау-1 и против места высадки десантов, но военные уверили его, что можно и не попасть – плацдарм слишком узок.

Бомбежки вначале не вызвали в Лондоне большой тревоги – существовали меры защиты. Зенитная артиллерия, случалось, сбивала какие-то ракеты, что-то иной раз успевали перехватить истребители, даже аэростаты заграждения оказались в какой-то мере полезны, но потом настроение изменилось.

Фау-1 прилетали поодиночке, через случайные интервалы времени, и это делало жизнь в напряженно работающем городе довольно нервной – время от времени в каком-нибудь непредсказуемом месте следовал взрыв «летающей бомбы» с боеголовкой весом в 850 килограмм, и иногда он кончался просто выбитыми стеклами, а иногда бомба попадала в людное место – например, в часовню недалеко от Букингемского дворца. Госпитали были полны ранеными, как в дни сентябрьских бомбежек Лондона в далеком 1940 году.

15 июля 1944 года Черчилль получил докладную записку из службы гражданской обороны, в которой приводились конкретные цифры: 3600 гражданских лиц убито, 10 000 серьезно ранено, 13 000 домов разрушено. Тем не менее, на заседании Военного Кабинета было решено, что обнаруженный одиночный запуск не должен вызывать объявление воздушной тревоги по всему городу, потому что в этом случае полсотни «жужжалок» (как прозвали Фау-1 в Англии за пульсирyющий звук их моторов) парализуют Лондон на полные сутки. Однако через 12 дней после заседания одиночная «жужжалка» упала на южный Лондон в густонаселенном районе, убив так много народу, что по настоятельной просьбе Герберта Моррисона,