— Да, теперь я хочу просить вас о помощи.
— Все, что будет вам угодно! — уверенно произнес Nikolas.
— Обещайте, что постараетесь не бывать у нас, это поможет и мне и вам. Если вы действительно любите меня, как говорите, то исполните это. Поверьте, так будет лучше для всех, — сейчас она сама верила в это.
Мещерский молчал, играя скулами.
— Обещайте же.
— Хорошо, — медленно произнес Nikolas. — Насколько я понимаю, вы отказываете мне от дома…
Лизавета Сергеевна окончательно расстроилась:
— Вы сами убедитесь, что время и разлука излечивают от всего!
— Да, конечно, — холодно ответил Мещерский и, поклонившись, вышел.
«Вот и все», — подумала Лизавета Сергеевна. Облегчения она не испытывала, только все ту же тяжесть, которая давила на сердце. И даже открытие, что письмо, прочитанное ею пред отъездом из имения и принесшее ей столько горя, писалось Мещерским не Кате, а, скорее всего, отцу, нисколько не смягчило этой тяжести…
Нина приехала очень скоро, будто только и ждала, когда за ней пришлют. Началась веселая суматоха: столько всего надо было рассказать, показать. Но главный разговор отложили на вечер. Лизавета Сергеевна еще никак не могла решить, что делать с Ниной, ей необходимо было с кем-то посоветоваться. Она еще раз прошлась по дому, дала кое-какие распоряжения. Нужно было помочь Палаше разобрать вещи, похлопотать об ужине. А главное — заглушить окончательно мысли о Nikolas, об обиде, нанесенной ему…
Первый визит нанесла Марья Власьевна Аргамакова, дама из породы всемогущих московских тетушек, заправляющих в обществе всеми делами, и семейными, и государственными. Она доводилась дальней родственницей покойному генералу; в шестьдесят лет была бодра, деятельна и легка на подъем. Прослышав от тетушки Алины о возвращении Львовых и, как всегда, не дожидаясь приглашения, Аргамакова явилась с визитом, или на разведку.
Дом наполнился ее громким, властным голосом, Марья Власьевна успевала все подмечать, всем дать указания, включая и самих хозяев. С порога она одновременно выругала, впрочем. довольно добродушно, дворника за пыль, своего лакея за нерасторопность, расцеловала девочек и достала из ридикюля какие-то безделушки в подарок, Аннет сунула горсть конфет. Завидев спустившуюся из своих покоев хозяйку, Марья Власьевна встретила ее громкими замечаниями:
Что это ты, мать, все в девушку рядишься? Корсеты, локоны, цветочки, бантики! Тебе уж в пору чепец с лентами да за вязанье! Ну, здравствуй, — они расцеловались по московскому обычаю. — Однако хороша, хороша, деревня пошла на пользу. Ну, с невестой вас!
Лизавета Сергеевна не выразила удивления, зная, как быстро разлетаются по Москве все новости и слухи. Приглашая гостью в столовую, куда уже принесли самовар, она спросила:
— Одобряете ли выбор, Марья Власьевна? Я долго сомнвалась, но доктор Крауз видится мне очень порядочным и деловым, к тому же с капиталом.
Аргамакова по-хозяйски расположилась за чайным столом, подгоняя прислугу. Маша, как всегда, помогала разливать чай.
— Позволь, как же, давеча я слышала у Ахросимовых, что жених — молодой Мещерский, племянник Авдотьи Федоровны?
Лизавета Сергеевна уронила ложечку на пол, а Маша перелила чай, не повернув вовремя кран у самовара.
— Вовсе нет, он просто гостил у нас, — пролепетала хозяйка.
— Гостил? А? — непонимающе уставилась на нее Марья Власьевна.
Тут вступила Маша:
— Марья Власьевна, я выхожу за Крауза, свадьба на Покров.
— Что ж, матушка, из наших никого не нашлось, что за немца идешь?
Маша строго взглянула на Аргамакову:
— Он из наших, немец только по фамилии.
— Все равно немец, будь хоть в десятом колене. Вон тут, на Остожье, у немцев-профессоров Заведение лечебных вод, кажется. Не его ли? Все с ума посходили, лечатся. А откуда, спрашивается, в Москве минеральные воды? Чай, не Кавказ…
— Так искусственные же, — отвечала Лизавета Сергеевна.
Однако марья Власьевна вернулась к интересующему ее вопросу.
— А Мещерский-то все был бы лучше. Он и богат, и родовит, и хорош собой. Или не приглянулся? — Марья Власьевна пихнула Машу в бок.
— Я Ивана Карловича люблю, — твердо ответила Маша и, покраснев, посмотрела на маменьку.
Аргамакова обняла ее и громко расхохоталась:
— Ну-ну, не сердись, душа моя! Бог с ним, пусть будет Иван Карлович. Только досадно мне, что такого жениха упускаете. На нашей ярмарке невест его быстро приберут к рукам. А у вас еще невесты подрастают.
Лизавета Сергеевна обожгласт чаем. Чтобы перевести разговор в другое русло, она сказала:
— Кстати, о Нине. Мне необходим ваш совет, Марья Власьевна.
Накануне этого визита на переговорила с Ниной и обещала скоро дать решительный ответ на ее просьбу отпустить в Петербург. Плохо спала ночь и все думала, как поступить. Страшно за дочь, которая выросла дома среди любящих и родных людей. Нина доверчива, слишком чувствительна и искренна. К тому же еще влюблена, судя по всему, и именно это стало основной причиной ее тяги к Петербургу.
За лето, правда, Нина изрядно повзрослела и изменилась, сказывалась дружба с княжной Ольгой. Нина читала Бальзака, бредила двором и была где-то далеко. Лизавету Сергеевну тревожило это, хотя она понимала неизбежность ухода детей из дома в положенный срок. Знала, что невозможно прожить за них жизнь и уберечь от ошибок. Это их жизнь, их ошибки. Зная прекрасно настойчивый нрав дочери, Лизавета Сергеевна понимала, что можно только помочь, но не изменить. Во власти матери было запретить, отказать, но это, скорее всего, только усугубило бы отчуждение. Оставалось молиться, чтобы Господь уберег девочку от страшных разочарований, от светского разврата, от опустошения, от соблазнов, от измены самой себе. Оставалось надеяться, что воспитание, полученное Ниной, дало ей неплохую жизненную основу, и это ей поможет…
Нину придется отправить в Петербург. Нелегко далось матери такое решение. Но оставалось еще конкретное его воплощение. Кто повезет Нину, кто будет хлопотать там, при дворе? Девочка уверяла, что княжна Ольга ждет ее с нетерпением и будет говорить о ней с Александрой Федоровной, но этого, безусловно, мало.
Такими заботами Лизавета Сергеевна поделилась с Аргамаковой, надеясь на добрый совет. И правильно сделала: оказалось, что Марья Власьевна дней через десять собиралась в Петербург по своим делам. В ее планы входило остановиться у родственницы, княгини Павловской, что тоже было на руку. Все устраивалось как нельзя лучше.
— Ты, матушка, займись гардеребом для девицы: чай, в столицу везем, императрице представлять, чтоб не выглядела купеческой дочкой. Покажем, что и мы здесь не лыком шиты. Собери все необходимое, да пошли человека на Мясницкую, в дилижансовую контору, пусть узнает, ко каким дням в Петербург отбывают, — вдохновенно распоряжалась Марья Власьевна, а Лизавета Сергеевна наблюдала за Ниной, лицо которой, обычно отрешенное, теперь осветилось живейшей радостью. Нина все поняла и благодарно улыбалась маменьке.
Дни понеслись. Сборы Нины в дорогу, подготовка к свадьбе. У детей начались классы. К Пете пригласили университетских профессоров: на будущий год он держит экзамен на естественный факультет, по примеру Николеньки Мещерского. Петя много занимается, а по вечерам частенько наведывается в уютный домик на Остоженке, где живет у своей тетушки Nikolas. Он старается об этом меньше говорить, чувствуя, как все непросто с Мещерским.
Визиты родственников и знакомых, магазины и модистки, выезды на ближние дачи, если задастся погода, — привычный ритм, привычная размеренная жизнь…
