Лизавета Сергеевна поцеловала его в макушку.

— Я боюсь, Николенька. Боюсь ошибки, боюсь этой страсти, этого безумия. Не ошибаемся ли мы?

— Нет. Не случись этого сегодня, я бы сошел с ума. Выходит, ты — мой спаситель.

— Не кощунствуй, дружочек, — прикрываясь одеялом, она подняла с полу сорочку, накинула пеньюар. — Тебе пора. Умойся, я солью тебе воду. — Она взялась за тяжелый кувшин и придвинула таз.

— Нет, я пойду искупаюсь. И надо это убрать, — он провел рукой по обросшей щеке.

— Поздно, тебя заметят, — не согласилась дама.

Умывшись и одевшись, Nikolas отправился восвояси. На прощание он сжал ладонями ее лицо, нежно поцеловал в губы и спросил:

— Я еще приду сюда?

Лизавета Сергеевна ничего не смогла ответить на это. С приходом дня все опять становилось запутанным, неясным.

Наскоро приведя себя в порядок, прибрав постель и открыв окно, Лизавета Сергеевна вызвала горничную. С ее помощью она причесалась и оделась к завтраку. Когда все было готово, хозяйка предупредила Палашу, что Nikolas «вернулся».

— Ну, так известное дело: они с барчуком на озеро пошли.

— Как? — Лизавета Сергеевна, уже встав, снова село в кресло.

— Да оченно просто. Я еще было удивилась: холодно и вода, как лед. А Петя и отвечают: «Нам это как раз и надо!»

— Ничего не понимаю, — пробормотала Лизавета Сергеевна и отправилась в столовую, куда постепенно стекался сонный народ. Все были в сборе за исключением Пети и Nikolas. Переглянувшись с доктором, который был серьезен и замкнут, как обычно по утрам, хозяйка непринужденно объявила:

— Думаю, вас обрадует известие, что Nikolas Мещерский вернулся.

— Наконец-то! Чудесно, чудесно! — захлопала в ладоши Аннет.

Маша удивленно подняла брови и спросила:

— И где он?

— Возможно, отдыхает после дороги, — предположил Крауз.

— Да нет же! Маменька, они с Петей ушли на озеро закаляться в холодной воде, — радостно сообщила Аннет.

У Лизаветы Сергеевны пропал аппетит. Что-то здесь нет так, очень уж скоро дети все узнали. Когда же в столовой, наконец, объявились недостающие в прекрасном расположении духа и разрумяненные купанием и прогулкой, Лизавета Сергеевна впилась вопросительным взглядом в Мещерского. Тот ответил ей нежной улыбкой и набросился на холодную телятину и Маврины пироги с восхитительным, здоровым аппетитом, равно как и Петя.

— По нашим приметам сегодня не будет дождя, — уверенно сообщил осведомленный Петя в промежутках между едой. — Можно устроить верховую прогулку или пикник.

— Только не верховую прогулку! — воскликнула Лизавета Сергеевна, а Nikolas лукаво улыбнулся. Решили устроить обед где-нибудь на озере, поиграть в горелки или лапту, испечь на костре картошку.

После завтрака Лизавета Сергеевна призвала к себе младших детей и напрямик спросила, как они узнали о возвращении Nikolas? Дети замялись, переглядываясь, затем Аннет не выдержала и выпалила:

— Маменька, ты только не сердись, но мы знали, что Nikolas здесь.

— Как?!

— Это только я и Петя, ей-Богу, маменька, больше никто!

— Рассказывайте.

Слушая их сбивчивую, путаную речь, Лизавета Сергеевна в который уже раз подумала с сожалением: «Как мало мы, родители, знаем о своих детях! Они живут какой-то своей, сложной жизнью, и получается, мы ничего о ней не знаем…»

Дети, перебивая и дополняя друг друга, поведали следующее. Когда разъехалась молодежь, и в доме поселилась тишина, они заскучали. Маменька постоянно была занята и чем-то озабочена, Маша сердилась на Крауза и занималась только им, кузены играли в карты… и все так. Аннет как-то упросила Петю поиграть с ней в прятки на втором этаже и в поисках удобного места нарушила негласный запрет — вошла в маменькину спальню. Она очень удивилась, обнаружив там спящую в креслах Палашу. Бесшумно прокравшись мимо нее, Аннет спряталась за ширму. Тут она услышала какие-то звуки со стороны кровати. За пологом, который был задернут, явно кто-то скрывался. Это, конечно, не могла быть маменька: девочка только что встретила ее в гостиной. Заинтригованная и испуганная Аннет осторожно приоткрыла полог и застыла от изумления. Менее всего она готова была видеть здесь Мещерского. Nikolas смотрел на нее улыбающимися глазами, но был страшно бледен, а грудь его — перевязана. Будучи вполне сообразительным ребенком, Аннет обо всем догадалась. Nikolas приложил палец к губам, призывая молчать. Девочка кивнула головой и, гордая, что несет с собой взрослый секрет, выскользнула из комнаты.

Но оказалось, что обладать секретом одной — трудно и совсем неинтересно. И вот однажды, когда Петя в очередной раз попенял Мещерскому за его несвоевременное исчезновение, она не выдержала и, заставив Петю побожиться, что не продаст, открыла свою тайну. Петя, конечно, тут же захотел увидеть Мещерского своими глазами и убедиться, что это не розыгрыш, на которые Аннет была большая мастерица. Они выбрали момент, когда все оказались заняты, и проникли в маменькину спальню. Nikolas обрадовался Пете. потому что скучал по нему. С тех пор дети часто навещали больного, скрашивая его одиночество и заточение.

— И вы мне ничего не сказали! — с горьким упреком воскликнула Лизавета Сергеевна.

— Маменька, прости нас, мы хотели, — серьезно ответил Петя, — но Nikolas просил ничего не говорить, потому что это тебя расстроит.

— Ах, этот Nikolas…

Дети были полны раскаяния и сожаления, она видела это, и отпустила их с Богом, больше ничего не сказав. Однако при первом удобном случае выговорила Мещерскому:

— Вы втянули детей в интригу!

— Это получилось совершенно случайно! Лиза, не сердись, не смотри на меня так холодно, — он попытался обнять даму, но Лизавета Сергеевна, испуганно оглянувшись по сторонам, выскользнула из его рук.

— Мещерский, вы невыносимы, — сказала она с безопасного расстояния. В голосе дамы уже не чувствовалось напряжения, она едва сдерживала улыбку. — С вами невозможно говорить серьезно.

— Так лучше поцелуй! — Nikolas опять приблизился так, что Лизавете Сергеевне пришлось спасаться за роялем (это происходило в гостиной). Затем последовала беготня за креслами, когда же Мещерский настиг свою жертву, открылась дверь, и в гостиную заглянула Маша. Она удивленно спросила:

— Что вы делаете? Я слышала такой шум.

— Разучиваем танец, — нашелся Nikolas. — Я показываю вашей маменьке фигуры польского. Вот так, мадам, чуть-чуть ближе, обнимите меня…

Маша исчезла. Лизавета Сергеевна свалилась в кресла от хохота. Мещерский воспользовался этой брешью в обороне и украл нежнейший поцелуй.

— Подите прочь, коварный повеса. Вы ввергнете меня в беду, — говорила дама, — А ну как вздумается сейчас кому-нибудь войти, что сочините вы на сей раз?

Мещерский и тут нашелся:

— Что вам стало плохо, и я решил ослабить шнуровку, вот здесь… И вот здесь…

— Нет, вы окончательно несносны, — Лизавета Сергеевна спаслась бегством. Оглянувшись посмотреть, нет ли погони, она увидела, как Мещерский, страшно побледнев и схватившись за грудь, оседает в креслах.

— Что? Что? — немедленно бросилась к нему Лизавета Сергеевна.

— Дышать… трудно, — еле выговорил Nikolas и потерял сознание.

Мужественная дама немедленно послала за доктором, его нашли не сразу, за это время Лизавета Сергеевна пережила все стадии отчаяния и страха, пытаясь привести юношу в чувство. Явившийся доктор