чистую рубашку, спустился в вестибюль и вышел на улицу. До часа связи оставалось тридцать пять минут. Я вошел в телефонную будку за углом (автомат уже починили) и позвонил. Подошел Валдманис. Он поднял трубку сразу, как будто ждал моего звонка. «Есть что-нибудь новое?» — спросил я. «Да», — сказал он. И сообщил, что в результате проверки, которую я просил сделать, мы вышли на Кентавра. Кентавр под наблюдением. «Вышли в цвет, как говорят 'клиенты' капитана Сипариса, — радостно гудел в трубке голос начальника горотдела. — Вы были правы. Я эту линию не принял всерьез, а вы рассчитали точно. Ювелирно точно…»

Я прислонился плечом к стене будки. «Давно все выяснилось?» — «Час назад». — «Обувь проверили?» — «Утром, когда он вышел из дому, устроили лужу возле бочки с квасом. Он наступил…» На сырой земле за контейнером для мусора в свое время был обнаружен четкий след. Он был под трупом Ищенко, поэтому его не затоптали. Его мог оставить только убийца, когда затаскивал труп; никому в голову не придет просто так лезть за контейнер, это был след взрослого человека. Обувь всех подозреваемых была проверена в начале следствия. Это ничего не дало… «Совпало со слепком?» — спросил я. «Совпало». — «Порядок, — сказал я. — Порядочек». — «Вам пришло сообщение из республиканского комитета. Ларионов, судя по всему, провернул громадную работу. Старался выяснить, не связан ли Кентавр в настоящее время с иностранной разведкой». — «Ну?» — «Похоже, не связан». — «Значит, берем сегодня». Мы обсудили детали. «В одиннадцать машина будет там», — уточнил Валдманис. Я сказал, что подойду к горотделу в пол- одиннадцатого — это рядом, от горотдела пойдем пешком — и повесил трубку.

«Так, — сказал я себе. — Та-ак, сеньор Вараксин». И стал насвистывать. Мне хотелось заорать во весь голос, или пройтись на руках по тротуару, или отколоть еще какую-нибудь штуку. «Спокойно, старший лейтенант, — сказал я себе. — Еще спокойней. Это чисто нервное. Сейчас пройдет».

Я вернулся в гостиницу и едва избежал встречи с Иваном Сергеевичем. Увидев его, я встал за колонну. Он меня не заметил и прошел в свою комнату. Он вовсе не походил на седоусого юнкера, хозяина гостиницы, который на момент возник в моем воображении в день приезда. Я стал подниматься по лестнице. «Не ушел, — думал между тем я. — Не ушел, подлец. И не мог уйти. Странную ему дали кличку: Кентавр. Человек с туловищем коня».

В коридоре я столкнулся с Пухальским. Он молча посторонился. Я вошел в номер и сел на подоконник. Внизу, возле входа в гостиницу, бродили по асфальту голуби. Когда Пухальский вышел, они взлетели. А человек в серой кепке, надвинутой на глаза (он сидел неподалеку на бульваре), поднялся и пошел в ту же сторону, что Пухальский. «Хватит вам заниматься темными делишками, гражданин Пухальский, — подумал я. — Хорошего понемножку».

— Передай газетку, я почитаю, — попросил Войтин. Он лежал, закинув ноги в туфлях на спинку кровати.

— Пожалуйста.

— Слушай… — сказал он и замялся.

— Что?

— Нет, ничего.

И опять мне показалось, что он какой-то странный сегодня: как будто его бьет озноб. Глаза у него лихорадочно блестели.

— Питаться пойдете?

— Нет. Не хочу. Есть не хочется, а то бы пошел.

— На нет суда нет.

Я снова спустился вниз и побрел по бульвару. Это было теперь труднее всего: протянуть время до одиннадцати часов. На другой стороне я увидел книжный магазин — он был уже открыт — и зашел. Я люблю копаться в книгах. «Ты как Карл Маркс», — обычно иронизирует по этому поводу Тамара. В магазине царила полутьма, пахло клеем и типографской краской от новых книг. На прилавке лежал Катаев — «Маленькая железная дверь в стене», последняя повесть Бакланова, стихи А. Имерманиса. Все это я уже купил дома. Я взял сборник рассказов Льва Толстого: там были «Холстомер» и «Отец Сергий».

В кафе, ожидая заказа, я листал книгу. Меня всегда поражало в «Сергии» то место, когда бывшему блестящему красавцу офицеру, а теперь нищему лысому старику, проезжие подают милостыню. Они говорят между собой по-французски — о нем, он все понимает, а делает самое простое: берет двадцать копеек. Всю жизнь он боролся со своей гордыней. Всю жизнь обманывал себя. А теперь не только все понял рассудком, но и стал другим: ясным и кротким человеком. «А Войтин тоже горд, — почему-то подумал я. — Очень горд…»

Вернувшись в гостиницу, я поднялся на второй этаж. Сегодня дежурила Быстрицкая. Она слегка смутилась, увидев меня.

— Раечка, привет! — сказал я, устраиваясь на диванчике рядом с ее столом. — Я вам подарок принес.

— Мне? Ой, спасибо! А какой?

— Вот. — Я протянул ей Толстого.

— Спасибо большое, — сказала она не особенно уверенно.

— Сейчас что! Скажете, когда прочтете.

— Прочту обязательно. Как ваши успехи, товарищ детектив. Хм!

— Насчет Ищенко-то? — переспросил я.

— Да.

— Обдумал ваше сообщение, товарищ Рая Быстрицкая.

— И?

— Ничего не могу понять.

— Может, тот его из-за долга убил?

— Может быть. А с Семеном вам надо быть честной. Он, мне кажется, всерьез любит вас.

— Да? — сказала она и поправила прядку на лбу.

— Да.

— Но он такой ску-учный. Сидит, молчит все время.

— Эх, Раечка! — сказал я. — Погубят вас трепачи.

— Не погубят. Я хитрая.

Сегодня она была совсем в другом настроении, чем вечером. Ох, женщины, женщины!

— Дай-то Бог!

— Вы сейчас на Ищенко очень похоже сказали. Между прочим, он, по-моему, в Бога верил.

— С чего вы взяли? — спросил я. Для следствия уже не имело значения: верил Ищенко в Бога или нет. Но мне было просто по-человечески любопытно.

— Когда он спешил на то свидание, мы проходили мимо церкви. У нас тут только одна православная, остальные для католиков… Так он на нее перекрестился.

— Напрасно, — сказал я. — Наукой доказано, что Бога нет. Есть мы — люди…

Когда я поднялся в номер, Войтина я уже не застал. Он ушел.

Было двадцать минут одиннадцатого, когда я вышел из гостиницы «Пордус». Небо над черепичными крышами побелело от жары. Ни малейшего дуновения ветерка не чувствовалось на бульваре. Город вымер.

Совсем недавно, в такой же вот светлый и жаркий день, по времени приблизительно через полчаса, был убит Тарас Михайлович Ищенко. Сегодня через час его убийца будет сидеть напротив следователя по другую сторону стола и отвечать на положенные вопросы:

«Ваша фамилия? Имя? Отчество? Год рождения?..» И он будет просить разрешения закурить. Или он не курит? «Курит», — вспомнил я.

Идти на задержание мне было совсем не обязательно: ребята Валдманиса отлично справились бы без меня. Но это был логический конец моей работы здесь, и мне было приятно самому поставить точку.