Я вернулся в номер.

Вероятно, что-то было написано у меня на лице, потому что Пухальский спросил:

— Что это с вами? Вы сияете, как блин на сковородке.

Я снова был на работе.

— С девчонкой на бульваре перемигнулся. Может, встречусь вечерком, — проинформировал его я. — Вы как по этой части?

— Я? Да так… А вчера?

— Все было о'кэй! Вы женаты?

— Имею супругу и двоих детей. Но, как в том анекдоте, знаете… — Он рассказал «солдатский» анекдот. Я посмеялся.

— Завтракать?

— Сейчас пойдем. Подождите минутку, — сказал Пухальский.

— А что?

— Мне позвонить надо.

— В коридоре есть телефон.

— В коридоре? Нет, я спущусь и позвоню из автомата.

— Как раз по пути.

— Нет, вы подождите меня здесь. Я через минуту вернусь.

— Зачем же вам подниматься?

— Ничего, я быстро. Подождете?

Я пожал плечами.

— Валяйте.

Он вышел.

Кажется, это было что-то вроде моего «почтового ящика» на бульваре. Поэтому я пристроился у окна за занавеской и стал ждать, когда Пухальский выйдет из подъезда. Но он пересек улицу и действительно сунулся в телефонную будку. Значит, не хотел, чтобы я что-то услышал. Ладно… Он вернулся, в отличие от меня, озабоченным.

— Все в порядке?

— Что? Нет, не совсем в порядке, — произнес он рассеянно. — Слушайте, у меня к вам есть деловое предложение. Так, пустяк. Вы ведь, кажется, нуждаетесь в деньгах?

— Еще как! — сказал я быстро. Но спрашивать ничего не стал.

— Пошли в кафе, — решил Пухальский.

Мы выбрались на улицу. Светлое и жаркое утро превращалось в день. Возле «Флотского универмага» стояла очередь. Проехала поливальная машина. Мы обогнали группу туристов, которые, озираясь, шествовали по старой мощеной улице. Они высоко поднимали ноги, чтобы не сбить туфли о булыжники, и говорили по-французски. Пухальский окинул их внимательным взглядом.

— Неплохо одеваются, черти! А? Европа! — закричал я.

— Тише, — сказал Пухальский.

— Так они ж по-русски ни бум-бум… Пойдем туда, где вчера сидели?

— Там яичницы не подают. А я привык утром кушать яйца. Очень полезно, так англичане кушают.

— Так они вроде едят всмятку? И вообще они пробавляются утром овсяной кашей, если не ошибаюсь?

— Вы много читаете, Боря, — сказал Пухальский. — Мне это в вас нравится.

Я чувствовал, что он еще не решил окончательно: стоит ли связываться со мной насчет этого «делового предложения». Но, вероятно, что-то случилось. Отказал винтик в налаженной машине, и выбирать не приходилось. Это был мой козырь. Но и переигрывать мне нельзя. Чем проще, тем лучше.

— Читаю от скуки. Иногда. А вообще предпочитаю книгам жизнь. И терпеть не могу «книжных червей».

— Книги бывают интересней жизни, — туманно сказал Пухальский.

— Ха! Так это смотря какая жизнь! — понес я. — Я о чем говорю: чтоб можно было выпить и закусить. Понятно, надеюсь? Девочки меня любят. Не обижаюсь. У меня в Москве есть костюм американский с полоску. Я иду: каждый мускул напряжен, руки-ноги стальные, в зубах — хорошая сигарета, а в глазах черти прыгают. Ну, знаете, это: «Ты мне скажешь тихо: «Добрый вечер», я отвечу: «Добрый вечер, мисс»… — «откровенничал» я. Потом сразу замолчал, как бы спохватившись: не наговорил ли я лишнего? Мы свернули за угол.

— Что ж! — сказал Пухальский. — Нам сюда, Боря.

Это было милое кафе в современном национальном духе: уютный интерьер со стенами «под дерево», гравюры, висячие светильники. «Там, где чисто, светло». Я вспомнил старика из этого рассказа. Он каждый вечер сидел один допоздна в таком вот, наверное, кафе. И пил. Ему было некуда уйти от самого себя. «А ведь Пухальский тоже одинок, — подумал я. — Характер, занятия…» Мы облюбовали столик, сели, и некоторое время я молчал. Потом спросил, узнал ли Пухальский о мебели для профессора.

— Сделаем, — коротко бросил он.

— А договорились?

— Договорился.

Значит, он с кем-то говорил по телефону. Или встречался. Потому что на фабрике он со вчерашнего дня быть не мог: у них «пятидневка».

— Дорого?

— С побочными расходами четыреста пятьдесят. Тому дать, другому. Потянет ваш профессор?

— А чего ж! У него учебник недавно вышел, тугрики должны быть. Так что пребольшое спасибо вам!

«Где может быть Войтин?» — продолжал мучиться я.

— Потом поблагодарите. Сейчас — услуга за услугу.

— Да? — я придвинул свой стул.

— Дело ерундовое, оплата царская. Это даже не мне надо, а одному человеку.

«Осторожничает», — мельком подумал я. И сказал:

— Как пионеры, всегда готов!

Пухальский не торопясь намазал хлеб маслом. Откусил. Прожевал. Я ждал.

— А дело вот какое… Вы сегодня свободны?

— Сегодня и каждый день.

— Надо отвезти чемоданчик. Здесь, поблизости. И отдать одному человеку. И все.

Это мог быть ход конем. Пухальский убил Ищенко, а хочет быть арестованным за спекуляцию. Ему дают срок, он уходит со сцены — и концы в воду. Следствие, возможно, зайдет в тупик. Поэтому он обращается к первому попавшемуся человеку с этой просьбой. Он думает: «Тот пойдет и донесет на меня». Но для Кентавра это, пожалуй, грубая работа. А если он учел и это? Органы не будут копать вглубь, решил он, и его оставят в покое по делу Кентавра. Нет. Это было слишком сложно уже для Пухальского. «Как ни странно, в его пользу говорит именно случай с пиджаком», — подумал я. Кроме того, он приглядывался ко мне с определенной целью, а я ему подыгрывал. Я сказал:

— Гоните ваш чемоданчик.

А если я ошибаюсь? То, что он спекулянт, это ясно. Приехал сюда обделывать свои темные делишки. Но не это же меня интересовало. Мог ли он быть Кентавром? «В совершенстве знает немецкий язык, крепок физически…» Пить он бросил, но раньше, по его собственным словам, пил. Наколка. Пробел в биографии в 43 —44-м годах: до сих пор не удалось выяснить, чем он занимался и где находился в то время. Но пиджак! На основании тех данных, что были у меня, пиджак можно было объяснить только одним способом. По нему выходило, что Пухальский в истории с Ищенко ни при чем. Но чего-то я мог не знать. А это «что-то» могло уложить все факты совсем в другой комбинации. В комбинации: Пухальский — это Кентавр. Правда, у Пухальского не было никакого алиби на время убийства. Даже сомнительного. А Кентавр должен был бы подумать об алиби. Но это в стандартном варианте. А если он способен на тонкую игру? Если в нужный момент он «вспомнит» о том, что алиби у него все-таки есть? «Нет, я не могу пока принимать