— Странный какой-то… — сказал Семен. — Конечно, фирма «Голубков и К°», прямо скажем, не голубиная. Но все же… Время шло, они ждали и ждали… Гроза ходила кругами, понемногу приближаясь, обкладывая со всех сторон небо, и перед предстоящим полетом это настраивало не на самый оптимистичный лад. Они бродили вдоль самолета, присаживались на широкие колеса шасси, поглядывали на зловещее темное небо, на мрачного провожатого, нет-нет да и выглядывавшего из толстого брюха самолета.

— Прямо хозяин тут… — бормотал Олег. — Конвоир, блин… Наконец часа через полтора, когда стояла уже глубокая ночь, где-то вдали послышался приближающийся звук автомобильного мотора и рокот шин по бетону.

По серебристому фюзеляжу «ила» скользнули пятна света — Артист и Муха одновременно обернулись и зажмурились. Какая-то машина летела к ним из темноты, будто пропарывая их насквозь горстью ярчайших белых и желтых фар. Вот она ближе, ближе… — А это ваш экипаж, — сказал, подходя, немногословный подполковник.

Машина подкатила и замерла. Они пригляделись. Во тьме чуть поблескивали обводы белого внедорожника. Это был английский «лендровер», полностью оборудованный согласно стандартам международных ралли — со множеством фар, с запасками и канистрами на крыше, с какими-то надписями по бортам и на капоте. По острому запаху нитрокраски легко было догадаться, что все картинки и буквы нанесены на кузов совсем недавно, буквально считанные часы назад. Из машины выскочил взмыленный водитель.

— Кому агрегат?

— Вот им, — подойдя, сказал подполковник и, обернувшись к Олегу, коротко приказал:

— Развернитесь и въезжайте в самолет.

Муха уселся за руль. Впервые оказавшись за рулем такой изумительной игрушки, он забыл обо всем. Плавно тронувшись с места, он осторожно въехал в брюхо самолета. И в это время, сначала редко, а потом все чаще, все сильней и громче застучали капли дождя.

— Ну, вот и все, — сказал подполковник. — Располагайтесь, пристегивайтесь.

Гроза приближалась. Молнии уже сверкали в разных концах неба, гром грохотал почти беспрерывно. Шум ливня, колотящего по обшивке самолета, казался еще сильнее в гулком пространстве фюзеляжа.

— Неужто попремся прямо в ураган? — проговорил Муха, с тревогой глядя на Артиста. — Я не согласен.

— Ты же слышал, он сказал — при любых условиях, — хохотнул Артист. — И вообще, лейтенант Мухин, вы меня изумляете. Вы же должны являть образец мужества.

— Ну да, — сказал Муха, — на земле. А там… — и он опасливо ткнул вверх, где разверзлись хляби небесные.

— Погоди, пойду справлюсь у вагоновожатого. Артист поднялся и, миновав жестко закрепленный белый «лендровер», а также высокие штабеля картонных коробок с чем-то полезным для «свободного Туркменистана», отправился вперед, в пилотскую кабину. Он вежливо постучал, но за шумом дождя его, кажется, не услышали. Семен постучал громче, и тогда дверь отворилась. То, что он увидел, поразило его.

В левом пилотском кресле командира, с наушниками на голове, сидел не кто иной, как их скупой на слова сопровождающий.

— Простите, — опешил Артист, — я что-то ничего… не соображу… Тут совсем близко грянул гром, за стеклами кабины на доли секунды как будто вспыхнул и снова погас яркий солнечный день.

«Провожатый» обернулся, строго-вопросительно глядя на Семена.

— Я… хотел спросить, — крикнул Семен. — Так вы, значит… Тот сбросил наушники, чтобы слышать говорящего.

— Я говорю, — начал опять Семен, — не пора ли нам в путь? — и постучал по своим часам. — Как бы не опоздать.

— А-а… — сказал молчун. — Не терпится? И впервые губы его тронуло нечто похожее на улыбку.

К Семену обернулся второй пилот:

, — Не бойтесь. И можете успокоить своего друга.

Прямо в бурю вас никто не повезет.

— Между прочим, я и не боюсь, — с некоторым апломбом заявил Семен. — Если что меня и волнует, так только сохранность государственного имущества, — и он похлопал по косяку двери пилотской.

— Зато мы боимся, — сказал подполковник. — Так что ждите… Гроза не стихала долго, еще часа два. То отходила, то возвращалась опять.

Артист с Мухой устроились на жестких откидных лежаках.

— Неплохо начинается наше путешествие, — заметил Семен. — Как считаешь?

— Говорят, если какое дело дождичком обмоет — к удаче, — не очень уверенно обнадежил Олег. — А пока делать нечего, давай-ка посмотрим наши карты. Что там за трасса. Одно дело — по телеку балдеть, и совсем другое… Пакет с картами и пояснительными записками по всем остающимся этапам маршрута лежал на заднем сиденье «лендровера».

— Тут, конечно, за час не изучишь, — сказал Олег. — Люди с этими картами годами работают. На места выезжают, каждый поворот, каждый спуск и подъем проходят.

Линия маршрута была извилистой, как запутавшаяся тонкая нитка. Кое-где она втекала в полоски шоссе, но куда чаще проходила пунктиром, рядом с которым имелись уныло-невнятные пометки: «Дорога не разведана», «Рельеф не установлен», «Ориентир нуждается в уточнении».

— Ну и как такие пометочки следует понимать? — спросил Артист.

— Хм, — почесал в затылке Муха. — Скорее всего, там вообще ни фига не проедешь.

— И что тогда? — спросил Артист.

— А тогда просто делают то, что и все. Тыкаются куда придется, в конце концов находят мостик или брод — ну и проезжают… А часики-то стучат, всюду по трассе — контрольные пункты, не отметился — и привет! Впарят штрафные. Только нам ведь с тобой победы и фанфары ни к чему.

— То есть как? — поднял голову Артист. — Лично я проигрывать не собираюсь.

Только теперь, склонившись над картой, Семен, кажется, в полной мере осознал, какую сложность представляет этот их предстоящий маршрут.

Снова рядом громыхнул гром, весь корпус огромного самолета задрожал, словно на его крылья обрушились тяжелые камни. Семен печально вздохнул.

— Ты чего? — повернулся к нему Мухин.

— Бедная моя мама, — сказал Семен Злотников, — если бы она знала… — А лапа? — улыбнулся Мухин.

— О папе и не говорю… — сокрушенно покачал головой Артист.

Все вещи на этом свете пахнут по-своему — машины, книги, собаки, травы, самолеты… Пастух и Боцман вдыхали сложную авиационную смесь запахов каких-то пластиков, специальной резины, гидрожидкости, виниловых шлангов, каленой стали и дюраля.

— О чем думаешь? — шепнул Хохлов.

— Обо всем сразу, — помолчав, отозвался Пастух. — О жене, об Ольге… Думаю, как там ребята. Видно, круто им… Где-то мы оплошали. А ты?

— А я думаю, как у них тут с герметикой, в этой бочке с крыльями. Если герметизируют только верхний этаж, нам тут с тобой, Серега, на высоте крышка. Ни кислорода, ни давления. И температура под минус пятьдесят.

— Дай подняться на высоту, — сказал Пастух. — Ближе к Господу Богу. Авось выручит и спасет рабов своих, воинов.

Боцман не ответил и поднес палец к губам. В задраенном фюзеляже шаги и голоса разносились гулким эхом, как в горной пещере.

— Взлетаю через десять минут… — донесся уверенный начальственный басвероятно, командира экипажа.

В ответ донеслось невнятное бормотание, однако отдельные слова с трудом можно было разобрать: «…сопровождающие», «…спецохрана».