падал.

«Господи! Это же водопад, чувак!»

Второе приводнение оказалось даже жестче первого, Планшетов ушиб плечо. Пока из совершенно бесполезных слепых глаз сыпались искры, поток потащил его вдоль ущелья, превращенного проливным дождем в русло бурной горной реки.

По пути снова то и дело попадались валуны, вполне подходящие для фатального столкновения. Но, его миловало Провидение, так что и на этот раз обошлось. Оставив позади полноводный каньон, Юрик, ни жив, ни мертв, очутился в живописной долине, по центру которой волновалось новорожденное озеро величиной со школьное футбольное поле.

Довольно скоро течение прибило Планшетова к берегу, поросшему густыми зарослями каких-то кустов, они были усеяны колючками, ему показалось – целиком из них состояли. Совершенно не держась на ногах, Планшетов выкарабкался на сушу, цепляясь за зеленую поросль, как отечественный олигарх за госбюджет. И пополз, собираясь убраться как можно дальше от берега, прежде чем иссякнут последние силы. Двигаясь на четвереньках, он преодолел, должно быть, метров пятьдесят довольно крутого откоса, не позволив себе ни одной передышки. Ушибленное колено болело немилосердно, сердце колотилось где-то в районе гортани, но озеро разливалось, преследуя его. А он не собирался утонить. По-крайней мере, не сегодня.

Только очутившись на возвышенности, Юрик разрешил себе остановиться, и немедленно растянулся в грязи, совершенно не беспокоясь этим обстоятельством. Правда, теперь его донимала боль от укуса. Она не только вернулась в руку, но и принялась стремительно распространяться к предплечью.

«Паршивые дела, чувак», – пробормотал Планшетов, растирая виски. Под теменем тяжело ухал пульс, со зрением тоже творилось нечто совершенно ненормальное. Оно вроде бы восстановилось после мрака пещеры, но теперь окружающие предметы начали расплываться перед глазами, как будто он внезапно схлопотал конъюнктивит.

«Черт, не могу навести резкость…», – пожаловался себе Планшетов. Больше было все равно некому. Он смотрел на мир через неисправный бинокль. Сразу закружилась голова. В довершение этим бедам ноги стали ватными. Да и руки быстро слабели. Яд резво распространялся по всему телу вместе с кровью. Кряхтя, Юрик поднес пострадавшую ладонь к носу, с такого расстояния он еще мог хоть что-то разглядеть.

Зрелище оказалось отталкивающим. На месте укуса был абсцесс. Кисть распухла, пальцы походили на сосиски, которые забыли вовремя вынуть из кипятка. Дыры от зубов саднили как ожог крапивы, только гораздо сильнее. Да и все плечо ныло невыносимо, Планшетов точно не знал – от укуса или неудачного приводнения.

«А какая разница, чувак?»

«Разница о-го-го, какая, чувак, – «успокоил» себя Планшетов. – Оценишь, когда яд парализует конечности. А потом подберется к сердцу».

Страх смерти вытеснил из его головы мысли о пропавших товарищах, если они и были там в последние полчаса. Даже о возможном преследовании Планшетов почти не беспокоился. Более или менее трезво взвесив шансы быть обнаруженным, Юрик смело отмел опасения на этот счет. Во-первых, горная река отнесла его на порядочное расстояние, и гребаный пещерный город находился теперь черти где. Во-вторых, ливень бушевал с прежней силой, дороги превратились в непролазное месиво, и уцелевшим после взрыва охотникам, как думал Юрик, ничего не оставалось, кроме как дуть по домам, сушить одежду, греться у очагов и, вполне естественно, пить водку, а еще лучше – коньяк, закусывая дольками лимона.

«Даже если у туземцев под рукой геликоптер, они могут смело расслабиться, засунуть его себе в жопу вместе с обоими винтами и пилотами, и посмотреть, что из этого выйдет, – решил Планшетов. Это была его предпоследняя мысль о молодчиках Витрякова. – При видимости «0» в горах летать стремно, все равно ни черта не найдешь, кроме, конечно, приключений на собственную задницу».

Отбросив, таким образом, опасения по части погони, Юрик решил заняться рукой, тем более, она продолжала опухать как воздушный шарик, который забыли отсоединить от насоса.

«Пора выгребать в цивилизацию, – совершенно справедливо определился Планшетов, – пока я в этой сраной дыре не окочурился, среди колючек».

Как случается сплошь и рядом, совершенно правильное намерение уперлось в полное отсутствие средств, подходящих, чтобы исполнить задуманное. Его ноги отказались не только ходить, но и вообще держать тело, это был весьма прискорбный факт. После нескольких неудачных попыток подняться Юрик растянулся в грязи.

Мохнатые, косматые тучи, похожие на вывалявшихся в болоте гигантских овец, набегали с севера, цеплялись брюхами за вершины холмов, опорожняли боевой запас прямо Планшетову на голову и уступали место следующим. Тугие струи молотили его по плечам и затылку, Планшетов никак на это не реагировал. Он лежал, прикрыв глаза, и пытался сообразить, что за тварь его все-таки цапнула, и чего ему соответственно теперь ждать.

Планшетов слабо разбирался в змеях и на вид бы не отличил бы эфу от гюрзы, а щитомордника, например, от жарараки.[44] Хоть и предполагал все же, что ареал обитания последней, экзотической сволочи находится где-то далеко, под небом тропических широт, в гребаных джунглях. Он очень надеялся, что стал жертвой обыкновенной отечественной гадюки, яд которой не намного опаснее осиного, если только вы не ребенок или, скажем, ваш организм не ослаблен болезнью либо изнурен голодом. При упоминании голода его желудок слабо заурчал, напомнив, что пустует как минимум сутки.

«Сутки не срок, чувак», – обнадежил себя Планшетов, и продолжил размышлять о гадюке, которая в сравнении с всевозможными сородичами из террариума казалась чуть ли не милым домашним животным вроде хомячка.

«Да, это была гадюка», – почти убедил себя Планшетов, но состояние бы на это не поставил, тем более что в пещере было темно.

«Какого хрена меня тогда колбасит так, словно я наступил на высоковольтный кабель?»

Это был пренеприятный вопрос.

В университете, который Планшетов так и не удосужился окончить, проучившись всего два полных курса, биологию читали достаточно глубоко. Но, во-первых, это было давно, во-вторых, Юрик слушал в пол уха, так что, даже то, что осело в голове, впоследствии выветрилось оттуда за ненадобностью. Правда, в бурные постперестроечные годы, последовавшие за крушением коммунистического режима и развалом большой страны, ему довелось по крупицам восстанавливать кое-какие из полученных на биофаке знаний, причем, дело напрямую касалось змеиных ядов. Не потому, что Юрик поступил на работу в зоопарк, ничего подобного. Он затесался в длинную цепочку посредников, занятых контрабандой и перепродажей на черном рынке змеиных ядов, главным образом, кобры и гюрзы. Впрочем, семи пядей во лбу от посредников не требовалось – яды везли с Кавказа и из Средней Азии, белесые кристаллы были запаяны в стеклянные капсулы, товар сопровождался сертификатами качества. Что, впрочем, не гарантировало покупателей от фальшивок, продавцов от силовых вариантов взаиморасчетов вместо расплаты долларами, а тех и других – от наездов со стороны милиции, которая тоже была не прочь поучаствовать в деле.

Кроме того, знания по части змеиных ядов, которые в свое время пришлось обновить Планшетову, имели весьма условное отношение к медицинской диагностике и клинике процессов, проистекающих в организме после того, как туда попал змеиный яд. Юрик смутно припоминал кое-что о существовании нескольких групп ядов. Одни, вроде бы, содержали парализующие нервную систему ферменты, другие разрушали ткани и кровь, вызывая сильные отеки. Картины отравления, соответственно, тоже были разными. В первом случае отказывали конечности, и дело доходило до паралича дыхания, который означал мучительную смерть, во втором речь шла об угнетении кровеносной системы, а с ней целой кучи органов, без которых долго не живут, и в этом, по мысли Юрика, тоже не было ничего смешного. Он не чувствовал ног, следовательно, схлопотал хорошую долю яда первой группы. Вместе с тем, его пострадавшая рука напоминала теперь медицинскую перчатку, надутую при помощи компрессора, это значило… значило…

«Что тебя цапнуло целых две змеи, чувак!»

«Гип-гип, ура, тушь, перед вами местный чемпион по части укусов. Фото на