безжалостно топая по цветам, выпестованным садовниками Бонифацкого с величайшим тщанием. Спустя минуту к ним присоединились Качок и Желтый телохранитель Бонифацкого, затем за дело взялись еще несколько бандитов.

– Тьфу ты черт, – фыркнул Желтый, когда они вытаскивали из кузова очередного покойника. – Горелым мясом воняет, б-дь.

– А ты как думал?! – зашипел Жора. – Пацаны в джипе сгорели. Чем вонять должно, по-твоему?! Фиалками, блядь?!

Никто не рассчитывал на такие потери, брезента естественно не хватило всем. Когда им попался полностью обгоревший труп со скрюченными в позе боксера конечностями, обуглившейся маской вместо лица и съехавшими на затылок остатками шевелюры, передернуло даже самых выдержанных. Желтый зажал кулаком рот, отвернулся, секунду или две боролся с тошнотой, проиграл и опустошил желудок густой струей, мощной, как гейзер на Камчатке.

– Твою мать! – выругался Качок. – Я сейчас тоже блевану. – И он отошел, утирая побежавшую по подбородку слюну.

Между тем, худшее было впереди. За тремя обгоревшими трупами последовали тела бандитов, которые по разным причинам упали со скалы. Одних сбросил в пропасть Планшетов, других подкараулил на карнизе Протасов, с гранатами. Ветер поднял старый выцветший плед, и бандиты узрели труп Мотыля. На тело было страшно смотреть, казалось, в нем не осталось ни единой целой косточки. При падении Мотыль несколько раз ударялся об уступы, шею вывернуло под невероятным углом, фрагмент затылка отсутствовал, в руках и ногах добавилось с полдесятка новых суставов, они стали гуттаперчевыми.

– Чем его сгребать?! Лопатой?! – протянул Качок, зеленея.

– Рот прихлопни, – посоветовал Громила в камуфляже. – Только утром с Мотылем базарили. Он еще жаловался, что Леонид Львович его прямо с подруги снял…

– Тэпэр нэ дотрахает, – глубокомысленно заключил Моджахед.

– Он курицу гриль с собой прихватил, – сказал Жора совсем потерянно. – И пол-литра спирта. Предлагал отметить, как все закончится.

– Еще, видать, и не переварил… – предположил Качок. Желтого телохранителя Бонифацкого снова вывернуло наизнанку.

Они кое-как выгрузили из микроавтобуса Мотыля, уложили под стеночкой. Затем настала очередь немногословного противника Планшетова, хорошо знакомого братве под прозвищем Боец. Труп Бойца был в удручающем состоянии, его тело разорвало пополам. Когда они справились и с этим, дело дошло до трупов головорезов, обрушившихся в пропасть вместе с карнизом стараниями Протасова, даже у Жоры, который это уже видел, опустились руки. Качку стало дурно, и он куда-то ушел.

– Зачем было их сюда тащить? – шатаясь, спросил Желтый. Он ни к кому конкретно не обращался.

– Спросишь у Леонида Львовича, – пресек разговоры Жора. – Ладно, пацаны, подайте мне во-он тот скребок.

Андрей, окаменев от ужаса, следил за жуткой мозаикой, выложенной боевиками у самой стены. На фоне живописной, будто на открытке природы штабель изуродованных трупов смотрелся чудовищным фотомонтажом, заказанным конкурентами, чтобы навсегда отпугнуть туристов.

Последним боевики вытащили из микроавтобуса труп крупного мужчины с головой, поросшей короткими рыжеватыми волосами. Тело прекрасно сохранилось.

– Это кто? – спросил Моджахед, прищурив глаз. – Я его нэ знаю.

– Киевский, – пояснил Жора. – В пещере нашли. Они его бросили.

– Одын?! – Моджахед выставил перед собой палец, потом выразительно посмотрел на груду трупов под стеной. Соотношение потерь было очевидно не в пользу витряковцев, разница бросалась в глаза.

– Профессионалы, – признал Жора неохотно, – правильно Мотыль говорил.

– На х… его сюда перли? – возмутился Качок. – С нашими? Ну, на х…? Вообще без руля!

Жора, закусив губу, адресовал его к Витрякову:

– К Огнемету все вопросы, усек?!

– Я это говно таскать не буду! – возмутился Качок и разжал пальцы. Тело с глухим стуком упало на мощеную камнем дорожку. – Бля буду, не буду. Желтый, державший труп с другой стороны, тоже его выпустил.

– Правильно. Пускай бы его вороны склевали на х…!

Поскольку это было последнее тело, Жора, кряхтя, ухватил труп за ноги и поволок к остальным мертвецам. Рыжий затылок покойника подпрыгивал на брусчатке, руки задрались над головой, словно он хотел сдаться, но не успел. Андрей на своем наблюдательном посту закусил губу и до боли стиснул решетку. Он узнал Вовчика. Он не мог ошибиться.

Падая, Планшетов не удержался и пронзительно завопил. Не всем достает мужества и выдержки, чтобы лететь в пропасть молча, как это делали, если, конечно, верить легенде гладиаторы Спартака, спускавшиеся с Везувия по сплетенным из лозы веревкам, чтобы ударить в тыл ничего не подозревающим римлянам. Боевики, услыхав этот вибрирующий отчаянный вопль, едва не надули в штаны от неожиданности, испугавшись, пожалуй, не меньше стремительно удаляющегося Планшетова.

Сказать, что Планшетову было страшно, означает только даром напрячь связки. В подобных ситуациях сердцу полагается проваливаться в пятки. Планшетов, впоследствии, был готов оспорить эту расхожую поговорку, утверждая, что его «мотор» в тот момент выпрыгнул из груди через щель между двумя ребрами. За сердцем последовало сознание, метавшееся под черепом в поисках спасения, как пассажир по салону падающего камнем самолета. В общем, разные составляющие его естества рванули из тела, которое полагали обреченным, как крысы с тонущего корабля, мало заботясь тем, есть ли где-то обетованная земля, что готова их пригреть. Все это длилось считанные мгновения, которые Планшетов не считал, целиком превратившись в крик. Потом Юрик спиной ударился о воду, с перепугу показавшуюся ему усеянным валунами дном расщелины. Он даже не услыхал плеска, в момент касания сработал механизм биологической защиты от эмоциональных перегрузок, и выключил Юрика. К счастью, всего на секунду, и он не успел захлебнуться. Ледяная вода обожгла его, приведя в чувство. Сообразив, что тонет, Планшетов захлопнул рот и рванул на поверхность. Там клокотали буруны, зато был кислород. Юрик хватал его перекошенным ртом.

Беснующиеся потоки сшибались между собой, с грохотом ударяли в стены, рассыпались тысячами брызг и, шипя, откатывались, чтобы вступать в единоборство снова и снова. Планшетова ежесекундно обдавало пеной с такой силой, словно ее подавали из брандспойта. Свирепое течение подхватило Юрика и он полетел, кувыркаясь как несчастный окунь, которого засосало в турбину ГЭС.

«Вот так аттракцион»! – мелькнуло у него, пришло некоторое облегчение, как- никак, пока все шло более или менее, ведь он остался жив. До сих пор Юрику не случалось побывать в аквапарке, водные горки он видел пару раз по телевизору, в передаче Крылова,[43] причем экран был черно-белым. Впрочем, то чем мог похвастать любой самый забойный аквапарк, не шло ни в какое сравнение со стремниной, игравшей Юриком в ватерполо. Невиданная болтанка заставила его забыть даже о змеином укусе, или кто там его прикусил. Его перебрасывало из омута в омут, его вращали водовороты и с головой накрывали волны, а он, изо всех сил стараясь не нахлебаться воды, еще и защищал голову, которой ежесекундно грозила трепанация.

Пару раз его таки припечатало к скале, и он расшиб коленную чашечку о какой-то зловредный выступ. Боль пронзила ногу, как спица, которую воткнули в костный мозг. Юрик разинул рот, и только по счастливой случайности не захлебнулся. Оттолкнувшись уцелевшей ногой, он поплыл дальше, виз по течению.

Радуясь, что пока дышит.

В общем, то ли Планшетов родился в рубашке, то ли вытянул контрамарку, обеспечивавшую свободный вход через ворота, из которых его постоянно выталкивало. У любого самого счастливого кота уже подошли бы к концу все жизни, какие только есть в запасе, Юрик побил рекорд.

Был момент, пожалуй, самый критический. Поток устремился под массивные своды и совершенно выдавил воздух. Юрика швырнуло вперед, как пыж по стволу ружья. Он стиснул зубы и зажмурился, ожидая, что сейчас либо задохнется, либо расшибется в лепешку. Одно из двух.

Вместо этого мгла исчезла, Планшетов сообразил, что летит по воздуху. После долгого пребывания под землей он ощущал себя кротом, на которого навели прожектор. В вихре водяных струй он снова куда-то