старшее ее почти на двадцать лет, и которого она сразу загнала под каблук. Впрочем, моя жена знала об этом только со слов своей матери Жаклин, со старшей сестрой она ни разу не виделась. Старший сын тоже был без головного убора, но волосы подрезаны короче. Одет в ярко-красное блио с золотой каймой по подолу, синюю шелковую рубаху и коричневые штаны, заправленные в черные сапоги, острые носы которых загнуты больше, чем у отца. Ремень у него был из прямоугольных золотых пластин встык, на которых чередовались мужские лики, наверное, святых, и с большой бляхой с крестом, в центр которого был вставлен небольшой рубин. Жоффруа де Виллардуэн-младший был женат на Агнесс, дочери Латинского императора Пьера де Куртене, погибшего в плену у Феодора Ангела. На второй дочери императора был женат Феодор Ласкарис, у которого, по легенде, я служил до возвращения в Путивль. Детей у Жоффруа- младшего не было. Скорее всего, княжество перейдет Вильгельму, которому скоро стукнет пятнадцать и он будет посвящен в рыцари. Это был худощавый юноша с выпирающими передними зубами. Даже когда рот был закрыт, выглядывали кончики верхних зубов. У Вильгельма волосы темнее и длиннее, чем у отца и брата, и завиты на концах. Он еще не бреется, лицо в подростковых угрях. Если бы не одежда, принял бы его за девушку. На нем пурпурная шелковая рубаха с очень широкими рукавами, узкие, в обтяжку темно- красные штаны из парчи, перевязанные под коленями желтыми лентами и напоминающие панталоны, и темно-синее блио из тонкой шерсти с прямоугольным вырезом, вышитым золотыми нитками в виде поющих птиц, видимо, соловьев. Подпоясан широким ремнем, сплетенным из шелковых прядей красного, желтого, зеленого, синего, черного и белого цвета. Носки башмаков загнуты еще больше, чем у брата. Мне показалось, что при ходьбе они должны упираться в лодыжку. Глядя на Вильгельма, мне приходило на ум слово «безынициативность».

Я поприветствовал тестя на его языке. Жоффруа де Виллардуэн, князь Ахейский, по инерции ответил мне на греческом с сильным акцентом, а потом перешел на родной язык, спросив:

— Откуда ты так хорошо знаешь наш язык? Алике научила?

— Не только. Воевал с вами, защищая Константинополь в Варяжской гвардии и служа у Феодора Ласкаря, — ответил я, мило улыбнувшись.

— Пути господни неисповедимы! Вчера — враг, сегодня — родственник! — произнес князь Ахейский, улыбнувшись, и обнял меня за плечи.

Я тоже обнял его. От князя пахло легким перегаром. Затем обнялся с его старшим сыном, плечи которого были мягче, но перегар от Жоффруа-младшего исходил такой же. Вильгельм разрешил обнять себя. От него пахло ладаном.

— Я представлял тебя другим, — признался князь Жоффруа, когда мы поднимались по винтовой каменной лестнице на второй этаж.

— Более диким? — иронично спросил я.

Не зря, выходит, я укоротил бороду и усы и выбрил щеки а ля граф де Рошфор, каким видел его в французском фильме «Три мушкетера». С такой бородкой я стал выглядеть аристократичнее, если такое слово применимо для данной эпохи.

— В общем, да, — честно сказал Жоффруа де Виллардуэн, что было так не похоже на француза. Обычно они никогда не говорят тебе о твоих недостатках. Предпочитают позлословить о них в своем кругу. — Монах рассказал, что ты живешь далеко на востоке, на границе со скифами.

Скифами ромеи, а вслед за ними и латиняне, называли любых кочевников причерноморских степей. Все образованные люди читали Геродота или хотя бы слышали, о чем он писал. А писал он о том, что в причерноморских степях живут скифы. Правда, с тех пор прошло тысячи полторы лет, но, чтобы понять это, образованности уже не хватало.

— Я воспитывался при дворе Ромейского императора, меня готовили в правители провинции, среди которых могла быть и Ахея, — рассказал я.

Для всей Европы, Северной Африки, Ближнего Востока и многих других территорий Константинополь до сих пор, не смотря на захват латинянами, является культурной столицей мира. Тем более, для этих самых латинян, в большинстве своем не умеющих читать и писать.

— Об этом монах ничего не сказал, — сообщил тесть. — Больше часть его рассказа была о твоем богатстве.

— Хорошо было бы быть такими богатыми, как о нас думают! — шутливо произнес я.

— Ты прав! — весело произнес князь Жоффруа.

Было заметно, что я начинаю ему нравиться.

Мы миновали второй этаж, пол в котором был мраморный и чистый, в котором не гуляли сквозняки и не воняло дымом и немытыми телами, а на столе не было кучи костей и прочих объедков. То ли французы за шестьдесят лет научились жить культурнее, то ли, что скорее, греки научили только тех, кто перебрался к ним на жительство. На третьем этаже пол тоже был мраморный и выстеленный коврами, правда, старыми, кое-где дырявыми. Стены расписаны сюжетами из греческой мифологии. Фрески странным образом напоминали иконы. Наверное, иконописец подхалтурил в свободное от основной работы время. На противоположной от лестницы стене был прибит большой, метра два высотой, деревянный крест, покрашенный в черное, по обе стороны от которого висело по два щита. На красных полях щитов был нарисован желтый крест с раздвоенными, как у ласточки, концами, только внутри закругленными. Подобный крест я видел у тамплиеров. Не знаю, имели ли какое-то отношение к ордену Виллардуэны, но таков был герб князей Ахейских. Под деревянным крестом располагался невысокий помост. На нем стояли два кресла с низкими спинками, на которых тоже был изображен герб. Сиденья обтянуты красной материей. Справа и слева от помоста располагались скамьи с наклоненными немного назад спинками и обтянутыми коричневой материей сиденьями. У правой стены находился камин поменьше тех, что я видел в донжонах. Его давно не топили, поэтому источал легкий запах пересохшей сажи и еще чего-то до боли знакомого. Мне сразу почему-то вспомнился замок Беркет. Даже стало грустно.

С галереи по деревянной лестнице, перила у которой поддерживали балясины в виде купидонов, к нам спустились княгиня Жаклин и ее невестка Агнесс. Обе женщины были, скорее всего, ровесницами своих мужей. Старшая когда-то была красива. Младшая никогда не была и не будет. У обеих длинные золотые сережки с жемчужинами, только у старшей по две в каждой, а у младшей по три. Одеты в белые кисейные туники и парчовые юбки, вышитые золотом: у старшей в виде кленовых листьев, у младшей — каких-то птиц, то ли фениксов, то ли павлинов. Рубахи из белого шелка с алыми каймами по краям рукавов, сужающихся к кисти, и подолу, который у младшей был зубчатый. На головах белые поневы, полностью скрывавшие волосы и придерживаемые тонкими золотыми обручами, такими же, какой был на Алике в день нашей встречи, только у Агнесс имел спереди пять небольших бриллиантов в ряд. На ногах вышитые золотом коричневые кожаные башмачки с закругленными носами и золотыми застежками в виде бабочек. Застежки у обеих женщин были одинаковые. Наверное, поссорились.

Жаклин и Агнесс обменялись со мной приветствиями на греческом. Женщины легче учат иностранные языки, ведь для них жить — это болтать. Все вместе мы проследовали к помосту. Князь и княгиня сели в кресла на помосте, жена слева от мужа. Наследник с женой и княжеская свита сели на скамью слева от помоста. За шестьдесят лет рыцарское общество сильно эмансипировалось. Если присутствие на встрече княгини раньше допускалось в исключительных случаях, то о невестке и речи быть не могло. Я со своей свитой сел справа от помоста. Сиденья были набиты конским волосом. В это время слуги начали складывать напротив помоста привезенные мною дары. Сначала принесли самое легкое — меха и ткани. Меха положили в том месте, где падал из окна солнечный свет. Лучи придали меху, особенно соболиному и черно-бурой лисы яркость, воздушность. Обе женщины смотрели заворожено. Оторваться смогли только, чтобы перевести взгляд на положенные рядом, колоритные, индийские ткани.

Жоффруа де Виллардуэн по пути узнал всё, что его интересовало, и посмотрел на жену, давая ей слово. Поскольку Жаклин никак не могла налюбоваться тканями, сердито гмыкнул.

Жена встрепенулась и задала вопрос:

— Как прошло путешествие?

— Неплохо. Море было спокойным, ветер попутным, — ответил я и перешел к тому, что ее больше интересовало: — Алике передала вам послание. — Я повернулся к Савке, который стоял рядом со скамьей и держал шкатулку из черного дерева, украшенную золотом, и приказал: — Отдай княгине.

Савка подошел к помосту и, низко поклонившись, вручил шкатулку Жаклин. Получилось у него довольно элегантно, хотя никто его этому не учил. Лакеем рождаются. Княгиня сперва полюбовалась