свет в северо-восточном углу Нового дворика; директриса не выходила из собственного дома до окончания неразберихи, и весь её домашний штат мог это засвидетельствовать; за двух швейцаров ручались их собственные жёны, но фактически эти швейцары никогда и не были под подозрением, поскольку различные более ранние инциденты происходили тогда, когда их видели на посту; медсестра и санитарка в больнице также были вместе всё время. Мисс Хадсон, студентка, которую считали «возможным кандидатом», была на кофейной вечеринке, когда всё началось, и была оправдана; мисс Лидгейт также, к большому облегчению Харриет, — была в Квин-Элизабет, пользуясь гостеприимством третьекурсниц; она только что поднялась, чтобы пожелать спокойной ночи, и отметила, что уже пропустила своё обычное время идти ко сну, когда свет погас. Затем она оказалась в толпе и, как только смогла выбраться, побежала в свою квартиру, чтобы спасать корректуры.
Другие члены преподавательского сообщества оказались не в таких удачных местах. Случай мисс Бартон был и захватывающим, и таинственным. По её словам, когда в Тюдор-билдинг похитили предохранитель, она сидела и работала. После попытки включить настенный выключатель она выглянула из окна, заметила фигуру, спешащую через дворик, и немедленно бросилась вдогонку. Фигура заставила её дважды пробежать вокруг Бёрли, а затем внезапно набросилась на неё сзади, толкнула на стену «с исключительной силой» и вырвала из руки фонарик. Прежде, чем она смогла опомниться, злодейка погасила свет в Бёрли и выбежала вновь. Мисс Бартон не могла дать описание этой женщины, за исключением того, что на ней было «что-то тёмное» и она бежала очень быстро. Она не видела лица. Единственным свидетельством в пользу этой истории было то, что у мисс Бартон был большой синяк на лице в месте, которым она, по её словам, ударилась об угол здания. Она оставалась лежать на месте в течение нескольких минут после удара, а к тому времени волнение охватило уже весь Новый дворик. Здесь её, конечно, какое-то время видели вместе с парой студенток. Затем она побежала искать декана, нашла её комнату пустой, выбежала снова и присоединилась к Харриет и остальным у западной лестницы. Историю мисс Чилперик было в равной степени трудно проверить. Когда в Тюдор-билдинг раздался крик «Вот она бежит!», она была среди первых, кто выскочил наружу, но, не имея фонарика и будучи очень взволнованной, чтобы замечать, куда идёт, она оступилась и упала на ступеньках террасы, немного подвернув ногу. Поэтому она опоздала на представление. Она пришла вместе с толпой в Квин-Элизабет, была увлечена бегущими через портик и прибежала прямо к зданиям Нового дворика. Ей показалось, что она слышала шаги где-то справа, и она последовала за ними, а когда свет погас, она, плохо ориентируясь в этом здании, некоторое время беспорядочно бродила, пока, наконец, не нашла выход во дворик. Казалось, что после того, как мисс Чилперик покинула Тюдор-билдинг, её вообще никто больше не видел — таким уж она была человеком.
Казначей сидела у себя, работая над счетами за семестр. Свет в её здании погас одним из первых, но её окна выходили наружу на дорогу, а не во дворик, поэтому она ничего не знала о случившемся до заключительной стадии. Когда стало темно, она пошла (по её словам) в резиденцию экономки, поскольку именно там находились распределительные щитки. Экономки не было ни в спальне, ни в офисе, но когда мисс Аллисон пошла её искать, та появилась из помещения со щитками и объявила об исчезновении главного предохранителя. Затем казначей и экономка присоединились к толпе во дворике.
Отчет мисс Пайк о её передвижениях оказался самым невероятным. Она жила выше казначея и работала над статьёй для журнала научного общества. Когда у неё погас свет, она чертыхнулась, достала пару свечей из запаса, который она держала именно для таких чрезвычайных ситуаций, и спокойно продолжила работу.
Мисс Берроус утверждала, что принимала ванну, когда погас свет в Бёрли, и, по странному стечению обстоятельств, обнаружила, что в спешке оставила полотенце в спальне. Она не держала отдельного личного комплекта в ванной комнате, поэтому была вынуждена пробираться на ощупь в халате, натянутом на мокрое тело, вдоль прохода в свою спальню и там вытираться и одеваться в темноте. Это заняло на удивление много времени и, когда она присоединилась к основной группе, веселье в основном было уже закончено. Не имелось никаких доказательств, кроме бесспорного наличия мыльной воды на полу в ванной комнате.
Комнаты мисс Шоу находились выше квартиры экономки, а её спальня выходила на Сейнт-Кросс-роуд. Мисс Шоу легла спать и, будучи очень усталой, спокойно спала, ничего не зная о случившемся до самого конца. Та же самая история была рассказана миссис Гудвин, которая возвратилась в колледж только в конце дня и легла, вся вымотанная уходом за больным. Что касается мисс Хилльярд и мисс де Вайн, живущих над мисс Лидгейт, то у них свет не гас, а их окна выходили на дорогу, в результате они вообще не заметили ничего необычного, объяснив неясный шум во дворике естественным буйством студенток.
Только после того, как Пэджет напрасно просидел около пяти минут около «мышеловки», Харриет сделала то, что должна была сделать с самого начала, то есть попыталась пересчитать преподавателей. Она нашла их всех там, где они и должны были находиться. Но собрать их всех в одну освещённую комнату и удерживать там было нелегко. Она оставила мисс Лидгейт в своей комнате и пошла искать остальных, прося, чтобы они шли прямо в комнату мисс Лидгейт и оставались там. Тем временем прибыла директриса и обратилась к студенткам, также прося их оставаться на местах и сохранять спокойствие. К сожалению, как раз в тот момент, когда стало казаться возможным проверить, кто где находится, кто-то не в меру любознательный оторвался от остальных и появился в Старом дворике, с упоением объявляя о разрушениях в Холле. Немедленно столпотворение возобновилось. Доны, которые вели себя как ягнята, загнанные в овчарню, внезапно потеряли головы и, как бараны, умчались со студентками в темноту. Мисс Берроус убежала с криком «Библиотека!», а экономка с призывом спасать собственность колледжа устремилась за ней. Декан вскричала: «Остановите их!», после чего мисс Пайк и мисс Хилльярд одновременно рванули к дверям и исчезли. В последующем беспорядке все терялись по двадцать раз, и к тому времени, когда предохранители были заменены и сообщество наконец собралось и было пересчитано, ничего поправить было уже нельзя.
Удивительно, сколько, оказывается, можно сделать всего лишь за несколько минут. Харриет вычислила, что Холл, вероятно, был изуродован прежде всего, потому что находился в отдельном крыле, где шум вряд ли привлёк много внимания, а всё, что там было совершено, можно было сделать за несколько минут. От отключения первых ламп в Тюдор-билдинг до последних ламп в Новом дворике прошло, скорее всего, меньше десяти минут. Третья и самая продолжительная часть плана — разгром в погружённых во тьму комнатах, заняло приблизительно от четверти часа до получаса.
Директриса, обратившись к населению колледжа после молитвы в часовне, вновь благородно предложила преступнице выйти вперёд и признаться, обещая в противном случае принять все меры, чтобы найти её и наказать. «У меня нет намерения, — сказала доктор Бэринг, — вводить какие-либо ограничения или наказания для всего колледжа за действия одного безответственного человека. Я прошу любого, у кого есть какие-либо предложения или любые доказательства, проясняющие личность этой глупой хулиганки, подойти в частном порядке к декану или непосредственно ко мне и конфиденциально всё сообщить».
Она добавила несколько слов о солидарности членов колледжа и быстро ушла с серьёзным лицом и развевающейся позади мантией.
Стекольщики были уже на месте, восстанавливая поврежденные окна. В Холле экономка прикрепляла на местах портретов, у которых были разбиты стёкла, опрятные таблички со словами: «Портрет мисс Мэтисон: Директор 1899-1912. Временно снят для чистки». Разбитую посуду подмели с травы Старого дворика. Колледж вновь готовился обратить к миру безмятежное лицо.
Ничьё настроение не улучшилось, когда была обнаружена напечатанная записка, состоящая из «ХА! ХА!» и вульгарного эпитета и приклеенная поперёк зеркала в профессорской незадолго до обеда. Насколько было известно, комната пустовала с 9 часов. Горничная профессорской, войдя во время ленча с кофейными чашками, была первой, кто увидела записку, которая к тому времени уже полностью высохла. Экономка, у которой после волнительной ночи пропал ночной горшок, обнаружила его в профессорской стоящим в центре каминной доски .
Настроение в профессорской после этого эпизода немного изменилось. Языки стали острее, внешний лоск начал осыпаться, подозрения стали высказываться вслух, и только мисс Лидгейт и декан, невиновность которых была доказана, оставались невозмутимыми.
— Как неудачно для вас, — едко повторяла мисс Пайк, — обращаясь к мисс Бартон. — И в случае в библиотеке, и во время последнего мятежа вы оказывались на месте первой, но, к несчастью, не смогли
