— Всё, — сказал он со слабой усмешкой, — выглядит довольно жалостно. Теперь дело за вами. Уж постарайтесь для меня!
«Возможно, — думала Харриет, — Питер знает, как обращаться со своим племянником. Мальчик привык беззастенчиво считать своими деньги других людей, и, вероятно, если бы Питер просто гарантировал уплату по векселю, Сейнт-Джорд подумал бы, что дядя — простак, и продолжил бы подписывать бумаги как ни в чём ни бывало. А вот теперь он вынужден был остановиться и подумать. И в нём было нечто, чего не хватало самой Харриет, — такой вид добродетели как благодарность. То, как легко он принял благодеяние, могло бы показаться признаком неглубокого чувства, но, тем не менее, он не пожалел себя, чтобы через боль набросать небольшую записку».
И только в своей комнате после обеда в Холле, когда она приступила к письму Питеру, она поняла, какая сложная задача стояла перед нею. Изложить краткое объяснение её знакомства с лордом Сейнт- Джорджем и дать отчёт о несчастном случае было детскими игрушками. Трудности начались с вопроса о финансах юноши. Первый вариант шёл легко, изложение было немного юмористическим и давало понять благотворителю, что его драгоценные утешительные бальзамы были направлены на то, чтобы попытаться вправить мозги получателю там, где потерпели поражение другие средства. Она даже получила удовольствие, пока писала. Однако перечитав, она обнаружила, что письмо создавало впечатление какого- то нарочитого нахальства. Она разорвала его.
Студентки создавали сильный шум своим топотом и смехом в коридоре. Харриет про себя послала им проклятья и сделала новую попытку.
Второй проект начинался натянуто: «Дорогой Питер, я пишу от имени Вашего племянника, который, к сожалению…»
Этот вариант, когда он был закончен, создавал впечатление, что она не одобряла как дядю, так и племянника, и стремилась в максимально возможной степени отделить себя от их дел.
Она разорвала его, послала студенткам новое проклятье и сделала третий заход. В законченном виде этот вариант напоминал динамичную и горячую молитву от имени молодого грешника, но содержал удивительно мало благодарности и раскаяния, которые ей было поручено передать. Ошибка четвертого варианта заключалась в уклоне в противоположную сторону, в результате он выглядел просто неискренним.
— Что, чёрт возьми, со мной происходит? — сказала она вслух. (Проклятье этим шумным детям!) Почему я не могу на простом английском изложить заданную тему?
Когда она сформулировала проблему в виде такого простого вопроса, интеллект приступил к академическому решению и выдал: «Потому что, как ни пиши, всё это ужасно уязвит его гордость».
Ответ был, конечно же, правильным.
То, что она должна была сказать, если не вдаваться в обтекаемые формулировки, было: «Ваш племянник вел себя по-дурацки и непорядочно, и я это знаю; он в плохих отношениях с родителями, и я это тоже знаю; он посвятил меня в свои дела и, что гораздо хуже, в ваши, хотя у меня на это нет никакого права; фактически, я знаю очень многое из того, чего вы предпочли бы, чтобы я не знала, и вы никак не можете этому помешать».
Получалось, что впервые со времени их знакомства у неё была власть над Питером Уимзи, и она могла сунуть его аристократическим носом в грязь, если бы захотела. Поскольку Харриет искала такую возможность в течение пяти лет, казалось странным, что она не спешит использовать её в своих интересах.
Медленно и чрезвычайно осторожно она начала вариант № 5.
«ДОРОГОЙ ПИТЕР,
Не уверена, знаете ли Вы, что Ваш племянник находится в больнице, поправляясь после ужасной автомобильной аварии. У него вывихнуто правое плечо, а голова ужасно рассечена, но он идёт на поправку, и ему повезло, что остался жив. Очевидно, он въехал в телеграфный столб. Я не знаю деталей, а Вы, возможно, уже получили известия от его родителей. Я встретила его случайно несколько дней назад, и услышала о несчастном случае сегодня, когда зашла с ним увидеться».
Пока неплохо, а теперь деликатная часть.
«Один из его глаз забинтован, а другой ужасно распух, поэтому он попросил, чтобы я прочитала ему письмо, которое он в тот момент только что получил от Вас. (Пожалуйста, не думайте, что его зрение повреждено, я спросила у медсестры, — она говорит, что он отделался порезами и ушибами.) Не было больше никого, кто бы мог прочитать ему это письмо, поскольку его родители покинули Оксфорд этим утром. Так как он не может писать сам, он попросил меня переслать Вам вложенную записку и сказал, что он искренне благодарит Вас и сожалеет о случившемся. Он ценит Ваше доверие и сделает всё, как Вы просите, как только почувствует себя лучше».
Она надеялась, что в письме не было ничего оскорбительного. Она начала было писать, «благородно сделает, как Вы просите», но затем стёрла первое слово: упоминать о благородстве значило подчёркивать его отсутствие. Её сознание, казалось, стало обнажённым нервом, чувствительным к самым лёгким намёкам на инсинуацию в её же собственных словах.
«Я оставалась с ним недолго, поскольку он действительно в плохом состоянии, но меня уверили, что с ним всё будет хорошо. Он настаивал на том, чтобы написать эту записку самостоятельно, хотя полагаю, я не должна была ему это позволять. Я навещу его снова прежде, чем покину Оксфорд, — исключительно по своей воле, поскольку он совершенно очарователен. Я надеюсь, что Вы не возражаете против этих моих слов, так как, уверена, Вы и сами это знаете.
Ваша,
ХАРРИЕТ Д. ВЭЙН»
«Я, кажется, предпринимаю для этого дела слишком большие усилия, — подумала она, когда тщательно перечитала послание. — Если бы я поверила мисс де Вайн, то могла бы начать воображать… — чёрт бы побрал этих студенток. Нет, ну кому сказать, что мне потребовалось два часа, чтобы написать такое простое письмо!»
Она решительно вложила письмо в конверт, написала адрес и наклеила марку. Известно же, что никто, наклеив марку в два с половиной пенса, никогда не вскроет конверт вновь. Дело было сделано. Теперь в течение нескольких часов она может посвятить себя Шеридану Ле Фаню.
Она довольно успешно проработала до половины одиннадцатого, волнение в коридоре утихло, слова текли гладко. Время от времени она отрывала взгляд от статьи, подбирая нужное слово, и глядела через окно на огни Бёрли и Квин-Элизабет, горящие с другой стороны дворика напротив её окон. Многие из них, без сомнения, освещали весёлые вечеринки, как вон тот, в пристройке, другие предоставляли свою помощь людям, которые, как и она, были заняты неуловимым поиском знаний, покрывая бумагу чернилами и, время от времени, пытались найти нужное слово. Она чувствовала себя частью сообщества, занятого общим делом. «Уилки Коллинзу, — написала Харриет, — в его рассмотрении сверхъестественного всегда препятствовал фатальный зуд… — (может ли препятствовать зуд? Да, а почему нет? Пока можно оставить так) — …фатальный зуд стремления объяснить всё. Его юридическому образованию… — Чёрт, слишком длинно!.— …препятствовала фатальная привычка адвоката объяснить всё. Его монстры и глюки… — нет,
