— Очень хорошо, — сказала Харриет. — Я здесь. Что дальше?

Мистер Джукс уставился на неё.

— Я так понимаю, — продолжала Харриет, — вы видели, что мистер Помфрет помог мне залезть на стену Шрусбери вчера вечером, когда я забыла свой ключ. А что вы там делали, между прочим? Слонялись с какой-то целью? Тогда вы, вероятно, видели, что я вышла снова, поблагодарила мистера Помфрета и пригласила его войти и полюбоваться зданием колледжа при лунном свете. Если вы прождали достаточно долго, то видели, что я вывела его назад. Ну и что из этого следует?

— Не очень-то красивые дела, — сказал Джукс, несколько смутившись.

— Возможно, — сказала Харриет. — Но если старшие сотрудники колледжа желают войти в свой собственный колледж неортодоксальным способом, я не вижу, кто может этому помешать. И уж во всяком случае, не вы.

— Я не верю ни одному слову, — сказал Джукс.

— Ничем не могу помочь, — отрезала Харриет. — Декан видела мистера Помфрета и меня, поэтому она поверит. А вам, вероятно, не поверит никто. Почему вы не рассказали этому человеку всю правду сразу, мистер Помфрет, и не облегчили его совесть? Между прочим, Джукс, я только что сказала декану, что нужно будет установить острые штыри на эту стену. Для нас-то это удобный путь, но стена действительно не слишком высока, чтобы остановить грабителей и других нежелательных лиц. Таким образом, ваши прогулки в этих местах больше ничего не дадут. В последнее время из комнат пропала парочка вещей, — добавила она, что частично было правдой, — и это одна из причин, чтобы уделить этому пути особое внимание.

— Я к этому не имею никакого отношения, — сказал Джукс, — и не собираюсь рисковать своей репутацией. Если всё так, как вы говорите, то я последний человек, желающий создавать проблемы такой леди, как вы.

— Я надеюсь, что вы не передумаете, — сказал мистер Помфрет. — Возможно, требуется сделать что-нибудь, чтобы вы запомнили получше.

— Никакого насилия! — закричал Джукс, отступая к двери. — Никакого насилия! Не прикасайтесь ко мне!

— Если я когда-нибудь увижу вас здесь снова, — сказал мистер Помфрет, открывая дверь, — то спущу с лестницы и протащу через дворик. Понятно? Тогда прочь!

Одной рукой он распахнул дверь, а другой энергично потащил Джукса через проём. Шум падения и проклятья свидетельствовали, что выход Джукса с лестничной площадки был достаточно стремительным.

— Гм-м! — воскликнул мистер Помфрет, когда вернулся. — Ей-богу, это было здорово! Вы держались изумительно. Как вы до этого додумались?

— Всё было довольно очевидно. Я подумала, что это блеф. Я не верю, что он мог узнать мисс Кэттермоул. Интересно, как он вышел на вас.

— Он, должно быть, следовал за мной, когда я вышел. Но ведь я не входил через это окно, поэтому как же он…? А! Когда я разбудил Брауна, похоже, он выглянул в окно и сказал: «Это ты, Помфрет?» Неосторожная скотина. Я с ним поговорю… Знаете, похоже, что вы работаете всеобщим ангелом- хранителем. Просто прекрасно иметь такой острый ум, как ваш.

Он уставился на неё преданными глазами. Харриет засмеялась, и в это время в комнату вошёл Роджерс, неся чай.

Мистер Роджерс был на третьем курсе, это был высокий, тёмноволосый, живой юноша, исполненный лёгкого раскаяния.

— Вся эта беготня и нарушение правил — паршивая штука, — сказал мистер Роджерс. — Почему мы так поступаем? Потому что кто-нибудь говорит, что это забавно, а остальные верят. Почему нужно этому верить? Без понятия. Нужно смотреть на вещи более объективно. Действительно ли это красиво? Нет. Тогда не будем так поступать. Между прочим, Помфрет, как насчёт того, чтобы исключить Кулпеппера?

— Полностью за, — сказал мистер Помфрет.

— Да, Кулпеппер — вонючка. Отвратительный субъект. Но станет ли он лучше, если мы его исключим? Нет, дорогой мой Сократ, не станет. А будет намного хуже. Если уж исключать кого-нибудь, это должен быть кто-то прочно стоящий на ногах, кто-то, кто выдержит разоблачение, например такой, как ты, Помфрет.

— А ты попробуй! — предложил мистер Помфрет.

— В любом случае, — продолжил мистер Роджерс, — исключение является бесполезной и устаревшей мерой. Я не сторонник современного повального увлечения демонстрацией недостатков. И не хочу в этом участвовать. Я хочу исправиться. С этого момента я рассматриваю только ценность вещи самой по себе, не обращая внимание на давление общественного мнения.

В такой приятной манере, признаваясь в грехах и обещая исправиться, мистер Роджерс изящно перевёл беседу на темы, представляющие общий интерес, и около 5 часов отбыл, бормоча что-то извиняющимся тоном о работе и тьюторе, как если бы они были довольно неделикатными, но естественными потребностями. С этого момента мистер Помфрет внезапно стал очень торжественным, каким иногда бывает очень молодой человек, оставшись наедине с женщиной старше себя, и рассказал Харриет очень многое о собственном отношении к жизни. Харриет слушала с таким большим интеллектуальным сочувствием, какое только смогла изобразить, но слегка расслабилась, когда явились три молодых человека, чтобы позаимствовать пиво у мистера Помфрета, и остались спорить, не обращая внимания на хозяина, о Комиссаржевском.[52] Мистер Помфрет слегка разозлился и, в конечном счёте, продемонстрировал свои права перед гостьей, заявив, что пришло время идти в Новый колледж к старине Фаррингдону. Его друзья позволили им уйти с умеренным сожалением и, прежде, чем Харриет и её эскорт покинули комнату, успели завладеть их креслами и продолжили спор.

— Очень способный парень, этот Марстон, — сказал мистер Помфрет достаточно дружелюбно. Наделал много шума в O.U.D.S.,[53] а на каникулах ездил в Германию. Я не понимаю, чего так все посходили с ума с этим театром. Мне нравится хорошая игра, но я не понимаю всего этого насчёт стилистической интерпретации и плоскостей видения. Вы-то, наверное, всё понимаете.

— Ни словечка — бодро заявила Харриет. — Смею утверждать, что и они не понимают. Во всяком случае, я твёрдо знаю, что мне не нравятся пьесы, где все актёры всё время снуют вверх и вниз по лестничным пролётам, или где освещение сделано так мастерски, что ничего невозможно увидеть, или где вы всё время задаётесь вопросом, для чего может использоваться символическая карусель в центре сцены, и так далее. Меня это отвлекает. Я предпочла бы пойти в Холборн-Эмпайр и насладиться обычным зрелищем.

— Правда? — задумчиво произнёс мистер Помфрет. — Может быть, вы сходите со мной на шоу в каникулы?

Харриет дала очень неопределённое обещание, которое, тем не менее, привело мистера Помфрета в восторг, и они оказалась в гостиной мистера Фаррингдона, в которой, как сардины, были упакованы студенты обоего пола, ведущие бой за херес с пирожными, но не имеющие возможности двигать локтями.

Толпа была такой, что Харриет так и не удалось встретиться взглядом с мисс Флексман до самого конца вечера. Однако мистеру Фаррингдону удалось протолкнуться к ним, приведя с собой группку юношей и девушек, которые желали поговорить о детективной беллетристике. Они, казалось, прочитали очень много подобной литературы и весьма мало какой-либо другой. Школа детективной беллетристики, подумала Харриет, могла бы собрать с этих первокурсников богатый урожай. Похоже, что мода на психоанализ, доминировавшая в её годы, уже прошла: она инстинктивно чувствовала, что всем хочется действия и чего- то конкретного. Ушли в прошлое довоенная серьёзность и послевоенная усталость, появилось огромное желание энергичных действий, хотя были разногласия, каких именно. Детективный роман без сомнения был приемлемым, потому что в нём происходило нечто опредёленное, а что именно, было заранее решено автором. Харриет пришла к выводу, что все эти юноши и девушки намерены посвятить себя тяжёлой работе на очень неблагодатной почве. Она почувствовала себя даже несколько виноватой перед ними.