девчонка и, возможно, сделала намного лучше. — Должно же было быть что-то взамен», — предположила она и задала вопрос в лоб.

— Стоило ли? — переспросила миссис Бендик. — О, да, конечно стоило. Эта работа стоит того, чтобы её делать. Ты служишь земле. И это, — её слова звучали убедительно, — тяжёлый и строгий труд, но гораздо более прекрасный, чем нанизывание слов на бумагу.

— Я вполне допускаю, — сказала Харриет, что плужный лемех благороднее бритвы. Но если бы у вас был талант только для того, чтобы стричь, не лучше ли быть парикмахером — и хорошим парикмахером — и использовать прибыль (если хочется), чтобы заниматься пашней? Неважно, насколько работа грандиозна, — это ваша работа.

 — Получается, что сейчас именно это — моя работа, — сказала миссис Бендик. — Нельзя возвратиться к прошлому. Теряешь связи, и мозг ржавеет. Если бы вы тратили время на стирку и готовку для семьи, окучивание картофеля и кормление коров, вы бы поняли, что такие вещи тупят лезвие бритвы. Вы не должны думать, что я не завидую вашей лёгкой жизни, — я завидую. Я приехала на встречу из сентиментальности, но лучше бы мне было держаться подальше. Я на два года старше вас, но выгляжу на все двадцать. Никого из вас ни в малейшей степени не интересуют мои дела, а ваши кажутся мне просто сотрясением воздуха. Похоже, вы не имеете никакого отношения к реальной жизни. Вы живёте в мечте. — Она замолчала, а потом её сердитый голос смягчился. — Но это, по-своему, прекрасная мечта. Сейчас мне странно думать, что когда-то я занималась научной работой… право, не знаю. Может быть, вы и правы, в конце концов. Наука и литература способны пережить цивилизацию, которая их породила.

— процитировала Харриет. Она задумчиво посмотрела на солнечный луч. — Любопытно, потому что я думала точно о том же, только в другой связи. Знаете что? Я чертовски восхищаюсь вами, но считаю, что вы неправы. Я полагаю, что каждый должен делать свою работу, какой бы тривиальной она ни была, а не убеждать самого себя делать чью-нибудь другую, пусть очень благородную.

Когда она это говорила, она вспомнила мисс де Вайн: здесь открылся новый аспект убеждения.

— Это очень хорошо, — ответила миссис Бендик, — но люди иногда «выходят замуж» за чужую работу.

Верно, но Харриет предложили возможность «выйти замуж» за работу, настолько близкую к собственной, что никакой разницы практически не было. И достаточно денег, чтобы сделать любую работу излишней. И вновь ей незаконно предоставили преимущества, о которых другим приходилось лишь безнадёжно мечтать.

— Полагаю, — сказала она, — что брак — действительно важная работа, правда?

— Да, это так, — сказала миссис Бендик. — Мой брак счастливый, если говорить о самом браке. Но я часто задаюсь вопросом, не был бы мой муж счастливее с женой несколько другого типа. Он никогда не говорит об этом, но мне интересно. Я думаю, он понимает, что мне многого не достаёт, и иногда сердится на это. Я не знаю, почему я вам это рассказываю, я никогда никому об этом не говорила, и мы никогда не были близко знакомы, не так ли?

— Не были, и я не проявила должного сочувствия. Фактически, я была отвратительно груба.

— Пожалуй, — сказала миссис Бендик. — Но у вас слишком красивый голос, чтобы вы были действительно грубой.

— Ну, спасибо! — сказала Харриет.

— Наша ферма расположена на валлийской границе, и все окружающие говорят на самом отвратительном местном монотонном диалекте. Знаете, что заставляет меня сильнее всего тосковать по этому дому? Культурная речь. Дорогой, старый, злоупотребляемый оксфордский акцент. Забавно, правда?

— Я думала, что шум в Холле больше напоминал клетку, полную павлинов.

— Да, но вне Холла можно найти людей, которые говорят правильно. Многие не говорят, конечно, но некоторые говорят. Вот вы говорите, а кроме того, у вас прекрасный голос. Помните в прежние дни Хоровое общество Баха?

— Ещё бы. Вам удаётся послушать музыку на валлийской границе? Валлийцы умеют петь.

— У меня немного времени для музыки. Я пытаюсь учить детей.

Харриет использовала это открытие в своих интересах, чтобы задать некоторые вопросы о домашней жизни. В конце концов, она покинула миссис Бендик в подавленном настроении, как будто увидела победителя Дерби, тащившего телегу с углём.

Воскресный обед в Холле был неофициальным. Многие на нём не присутствовали, назначив встречи в городе. Те, кто пришёл, садились куда и когда хотели, приносили еду от служебных окошек и уничтожали её, собираясь в болтающие группы везде, где могли найти место. Харриет, захватив для себя ломоть холодной ветчины, оглянулась в поисках партнёра по столу и была рада увидеть Фиби Такер, которая только что вошла и получила от скаутов кусок холодного ростбифа. Они объединись и уселись в дальнем конце длинного стола, который шел параллельно главному и под прямым углом к другим столам. Оттуда они наблюдали за всем залом, включая сам главный стол и ряд служебных окошек. Пока её глаза переходили от одного обедающего к другому, Харриет продолжала спрашивать себя, кто? Кто из этих нормальных и весёлых женщин уронил вчера вечером ту гадкую бумагу? Потому что, когда не знаешь наверняка, смутно подозреваешь всех и каждого. С виду повсюду царил прежний покой, но под покрытыми лишайником камнями могли скрываться очень странные вещи. Директриса на своём большом резном стуле склонила свою величественную голову и улыбалась какой-то шутке декана. Мисс Лидгейт с активной любезностью помогала очень пожилой бывшей студентке, которая была почти слепа. Она поднялась на слабых ногах на три ступеньки возвышения, взяла обед из окошка и теперь накладывала в тарелку салат. Мисс Стивенс — экономка — и мисс Шоу — тьютор по современным языкам — собрали вокруг себя трёх других бывших студенток значительного возраста и достижений; их беседа была оживлённой и, очевидно, забавной. Мисс Пайк — тьютор по классическим языкам — была погружена в дискуссию с высокой, крепкой женщиной, которую Фиби Такер узнала и указала на неё Харриет как на выдающегося археолога, и в мгновенном островке относительной тишины неожиданно прозвучал высокий голос тьютора: «Курган в Галосе — это, похоже, изолированный случай. Захоронения в Теотуку…» Затем шум вновь перекрыл дискуссию. Две другие леди-доны, которых Харриет не узнала (они пришли в колледж уже после её ухода), судя по их жестам, обсуждали  дамские шляпки. Мисс Хилльярд, чей саркастический язычок изолировал её от коллег, медленно ела обед, заглядывая в брошюру, которую принесла с собой. Припозднившаяся мисс де Вайн села около мисс Хилльярд и стала есть ветчину с отстранённым видом и глазами, устремлёнными в пустоту.

Кроме того, в Холле имелись и бывшие студентки — все типы, все возрасты, всевозможные костюмы. Может быть, это любопытная сутулая женщина в желтой джиббе и сандалиях с волосами, завивающимися улитками вокруг ушей? Или крепкая, кудрявая женщина в твидовом костюме, в жилете, напоминающем мужской, и с лицом, скучным как задняя сторона кэба? Или плотно затянутая в корсет дама лет шестидесяти с осветлёнными перекисью волосами, чья шляпка скорее подошла бы восемнадцатилетней дебютантке в Аскоте? Или одна из бесчисленных женщин, чьё спокойно-сочувственное лицо словно бы носит на себе табличку «школьная учительница»? Или эта простушка неопределенного возраста, которая сидит во главе другого стола с видом председателя комитета? Или это любопытное маленькое существо, одетое в совершенно неподходящие розовые цвета и выглядящее так, как будто всю зиму было небрежно брошено в ящик и вновь пущено в обращение, даже не подвергнувшись глажке? Или эта красивая, хорошо сохранившаяся деловая женщина пятидесяти лет с красивым маникюром, которая ворвалась в беседу совершенно незнакомых людей, чтобы сообщить им, что только что открыла новую парикмахерскую «рядом с Бонд-стрит»? Или эта высокая измученная трагическая королева в чёрном шелковом марокене, которая чем-то напоминала тётку Гамлета, но фактически была тётушкой Беатрис, которая вела колонку домашнего хозяйства в «Дейли меркури»? Или костлявая женщина с длинным лошадиным лицом, которая посвятила