доводы. Его критика была не чем иным, как выражением безграничной зависти. Сейчас он видел перед собой проект, который безуспешно пытался создать сам, — и в общей композиции, и в мельчайших деталях проект Бернини содержал в себе как раз то самое, неуловимое нечто, которое и отличает истинное искусство от ремесла.

— Я… я считаю, вы все увидели.

Франческо хотел было свернуть свиток, однако руки его дрожали так, что он оставил попытку. И тут же взял в руки молоток, чтобы унять дрожь.

— Его святейшество обещал мне возместить ваши потери, — тихо и сочувственно проговорил Спада, намеренно игнорируя вспышку раздражения Борромини. — Он намерен поручить вам расширение своего фамильного палаццо и возведение новой церкви Санта-Агнезе. Потерпите немного, вас ждет статус главного архитектора Форума Памфили.

Франческо продолжал упрямо смотреть в сторону, время от времени постукивая молотком по сжатой в кулак ладони левой руки. Разве может понять этот коротышка монсеньор, что творится сейчас у него в душе!

Дело в том, что Спада стал свидетелем его краха, его унижения, и осознание этого мучило сейчас Франческо едва ли не больше, чем отказ папы в пользу его извечного соперника Лоренцо Бернини, представившего к тому же вполне пристойный проект.

— Я не верю ни одному вашему слову, — резко произнес Борромини.

— Я готов поручиться за то, что говорю. Самое главное, чтобы вы в этой истории проявили терпимость и сговорчивость.

— Я тоже готов поддержать вас, — с полным ртом подал голос Камильо. — Моя мать назначила меня главным застройщиком Форума, и я использую все свое влияние, если вы пожелаете. Донна Олимпия захотела устроить галерею между залами для приемов и личными апартаментами. Разве это не шанс для вас?

Франческо не слушал кардинала, он наблюдал за своими каменотесами. И те, в свою очередь, чувствовали, что назревают неприятности. С преувеличенным усердием они ваяли херувима. Неужели они все-таки подслушали разговор? Если да, то на его авторитете можно поставить крест.

— Черт побери! — вдруг закричал Борроминн. — Да вы в своем уме?! Молотите по камню так, будто собрались истолочь его в пыль! Сколько раз вам говорить, что камень требует осторожности?

И, яростно топая ногами, направился к рабочим показать, как нужно обходиться с херувимом. Франческо самолично заготовил каждую фигуру, вложил в нее душу. Может, они думают, что если не Бернини, а он заготовил их, то и работать можно спустя рукава?

Спада попытался удержать его.

— Тут есть еще одна деталь, синьор Борромини.

— Что там у вас? — обернулся Франческо.

— Подача воды на пьяцца Навона.

— Да, ну и что? Что с этой водой?

— Воду возможно подавать в очень небольших количествах-давление Аква Венджине никудышное.

— Да-да, это мне хорошо известно.

— Если исходить из проекта, фонтан потребует очень большого количества воды, а ее просто неоткуда взять. И похоже, кавальере Бернини упустил это из виду и понятия не имеет, как справиться с проблемой.

— Представьте себе, вот как раз это меня и не удивляет! — иронически усмехнулся Франческо. — Помнится, наш кавальере — смотритель городских фонтанов и водопровода? Этим титулом он в свое время похвалялся на каждом шагу.

Спада не спешил заговорить, но взгляд Борромини выдержал. Франческо понимал, какой вопрос вертится сейчас на языке монсеньора. Неужели у него хватит совести задать и его?

У Спады на лице были написаны все тридцать три несчастья, он стеснительно переминался с ноги на ногу.

— Насколько мне известно, — начал он, — вы уже сделали расчеты нового водопровода. И с вашей стороны было бы весьма любезно передать их в наше распоряжение.

Вот уж воистину ни стыда, ни совести!

— Их… их… — пробормотал Франческо, — вы не имеете права требовать их от меня.

— Не мы их требуем, — вмешался Камильо, доев тем временем торт и подходя к ним. — Их требует моя мать.

— Пусть это станет проявлением доброй воли, — добавил Спада. — Подумайте, какую важную роль предстоит сыграть Форуму Памфили!

— Я полгода убил на расчеты… — От кипевшей в нем ярости Франческо не мог подобрать подходящих слов, язык с трудом повиновался ему. — А теперь… теперь я должен просто отдать их, так, по-вашему? Тому, кто стащил мной проект, вероломно, предательски похитил его у меня, чтобы навредить мне…

Франческо не договорил. Он чувствовал, что задыхается, и вынужден был призвать на выручку все свое самообладание, чтобы одолеть накатывавшийся приступ кашля.

— Прошу извинить, — коротко сказал он, — меня ждет работа.

И повернулся к ним спиной. Не мог он больше выносить присутствия здесь двух этих типов. Значит, все начинается сызнова, значит, в нем вновь предпочли видеть ремесленника, поднаторевшего в технических вопросах, а Борромини-художник, дескать, обождет. А ведь Бернини воспользовался именно его Борромини, проектом, и ничьим другим. Нет, надо убраться отсюда подальше, иначе сегодня он точно кому-нибудь глотку перегрызет! Франческо повернулся и стал уходить, сам не зная куда.

Не успел он сделать и десятка шагов, как у него за спиной раздался грохот, будто раскололся огромный камень. Франческо резко повернулся. Маркантонио, один из каменотесов, напарник Бернардо, до слабоумия смущенно ухмылялся. У его ног лежала расколотая надвое голова херувима, сорвавшаяся с высокого цоколя, на котором мастер работал над ней.

— Ты рехнулся, что ли?

Парень продолжал дурацки ухмыляться. Франческо пристально смотрел на рабочего, и глаза его ничего, кроме этой отвратительной ухмылки, не видели: маленькие глазки, узкие, словно щели, поджатые губы, ямочки на щеках. Нет-нет, он ошибся, в ухмылке этой не было и следа смущения. То была улыбка наглеца, дерзкого и самодовольного нахала, спесивой твари, добившейся своего. И Франческо будто озарило. Эта ухмылка была ему знакома, и еще как! Точь-в-точь ухмылка Лоренцо! Торжествующая ухмылка его соперника!

— Ну погоди! — взревел он. — Ты за это поплатишься!

С молотком в руке Франческо бросился на Маркантонио.

— Остановитесь! — завопил Спада. — Ради всех святых! Опомнитесь! Мы ведь в храме Божьем!

Монсеньор попытался помешать Борромини, но поздно — тот был уже рядом с каменотесом. Рабочий неуклюже пытался заслониться от удара, в его широко раскрытых глазах застыл ужас.

Размахнувшись, Франческо с силой опустил молоток на голову несчастного. Раздался ужасный звук, будто треснула сухая доска, и металл вошел в череп. Сероватая масса брызнула прямо в глаза Франческо, и он словно сквозь пелену увидел, как Маркантонио медленно оседает на землю.

Некоторое время были слышны хрипы умиравшего каменотеса, потом все стихло. Окровавленный молоток выпал из руки Франческо. Тыльной стороной ладони он вытер залившую лицо тошнотворную массу, отер глаза и повернулся.

Камильо улыбнулся:

— Горю желанием узнать, как на все это посмотрит моя мамочка.

Трагический инцидент на строительной площадке епископальной церкви Латерана вызвал в палаццо Памфили переполох. После того как Камильо, вернувшись вечером в мирскую резиденцию папы, ввел всех в курс дела, об этом только и говорили.

— На то, что Борромини насмерть забил рабочего, — произнесла допна Олимпия, — еще можно закрыть глаза, подобное не редкость. Куда хуже, что он прекратил работать над базиликой.

— Как? Он отказывается работать? — недоверчиво спросит Иннокентий. — Откуда это известно?

— Он сам сказал, — ответил Камильо за мать, пока лакей ставил перед ним вот уже третью порцию жаркого. — Он покинул строительную площадку и не желает больше притрагиваться к камню.

— Этот человек имеет дерзость отказываться от работы? — Иннокентий был вне себя. — Выходит, архиепископу Рима придется проводить юбилейные торжества в недостроенной церкви?

— По-моему, он оскорблен тем, что вы так и не появились на стройке, — с полным ртом попытался объяснить Камильо. — Он, как женщина, падок на похвалы.

— И что нам предпринять сейчас? — гадал Иннокентий.

— Если ты… вернее, вы, — спохватилась Олимпия, — спрашиваете меня, ваше святейшество, я знаю простейшее решение.

— Вот как? Что за решение?

— Отдать Борромини под суд. Пусть суд приговорит его за умышленное убийство. И мы отделаемся от этого интригана.

— Так не пойдет! Кто же будет завершать работы в Сан-Джованни?

— Бернини, кто еще? Кавальере — человек испытанный и благонадежный.

Иннокентий с кислой миной возразил:

— Хотя я ему решил поручить строительство фонтана, ваше мнение об этом человеке я разделяю лишь отчасти. Это скульптор, художник, но никак не архитектор. Забыли, что он натворил с колокольней собора Святого Петра?

— Если вы желаете, чтобы все работы в церкви были завершены в срок, иного выхода нет. А кого еще назначить вместо него? — Донна Олимпия принялась загибать пальцы. — Райнальди состарился, его сын, напротив, слишком молод, а вместе они работать не могут, поскольку постоянно спорят друг с другом. Альгарди не архитектор, он куда слабее Бернини. Пьетро да Кортоне недостает характера руководить такой важной и крупной стройкой. Таким образом, остается один лишь кавальере. — Она покачала головой. — Нет, иного быть не может, тем более что нет и времени на поиски. Или, возможно, вы готовы что-нибудь предложить?

Кларисса, которая так и не вымолвила ни слова за всю беседу, была удручена настолько, что едва притронулась к еде. Франческо Борромини, тот, которого она считала своим другом, поднял руку на человека! Как могло произойти такое? Как он мог совершить столь ужасное преступление? Руки княгини дрожали, и ей пришлось отложить вилку. Отчаянно пытаясь сохранить самообладание, Кларисса задавалась еще одним коварным вопросом, таившимся где-то глубоко-глубоко: была ли и ее вина в катастрофе, разразившейся в храме Латерана?

— А что, если, — предложила она, — синьор Борромини возобновит работы на Сан-Джованни?