Н. Н. Урванцев — крупный ученый-общественник. Он известен как человек, исследовавший Таймырский полуостров в течение 12 лет. Он неустанно работал в изыскательских партиях, изучая неизвестный науке район. В результате исследований Урванцевым были на севере Сибири обнаружены богатейшие угольные массивы, а также цветные металлы, к разработке которых советское правительство уже приступило.
Перегруженная людьми шлюпка тащится тихо, мотор тарахтит и чавкает, как беззубая старуха.
Мы в последний раз у маленького бревенчатого домика, так похожего на старую русскую избушку. Как одинок он среди арктической пустыни!
Проводов не было, было дружеское расставание с членами нашего коллектива.
— Товарищи! — обратился Шмидт к зимовщикам: — за Нансеном не было никого, за вами — страна строящегося социализма…
По мачте флагштока побежал красный лоскут материи, ветер развернул его. Советский красный флаг затрепетал и забился.
На Северной Земле открылась правительственная радио-метеорологическая станция.
— Северная имеет слово!
Глубокое волнение охватило собравшихся. На краткое напутствие ответил Ушаков:
— Слушайте, говорит Северная.
— Флаг, рдеющий над Кремлем, взвился на таинственной Северной Земле, до тех пор остававшейся белым пятном на географических картах. Горжусь доверием советского правительства и трудящихся СССР, обещаю быть вместе с товарищами достойным этого доверия. Сквозь льды, снега, туманы и полярные метели будем продвигать наш флаг все дальше и дальше к Северу.
Николай Николаевич Урванцев не дал докончить, добавил:
— Мы наметили два года пребывания на Северной Земле как минимальный срок. Если будут результаты, если потребует от нас Республика, с великой радостью останемся дольше.
Близкая разлука болью сжимает сердце.
Мой товарищ радист-комсомолец Вася Ходов, насупив брови, стоит в стороне, готовясь что-то сказать.
— …Завтра Международный юношеский день. Из дебрей Арктики «Комсомольской Правде“ и всему Ленинскому комсомолу, празднующему очередной смотр юношеских, сил передайте привет.
Губы Ходова вздрагивают, на щеках ходуном ходят два крепких желвака.
— Скажите там: Васька не подкачает. Он комсомолец, так и скажите: он не подкача…
— Качать Ходова!..
Взлетел Ходов на сильных руках, распахнулась шуба, распахнулась грудь.
— Довольно, хватит!
Вася подошел ко мне, сжал мою руку сильно; тепло и тихо сказал:
— До свидания, товарищ Муханов, увидимся к концу пятилетки.
Я отвинтил кимовский значок и пришпилил его к кожаной куртке Ходова:
— Первому комсомольцу, принесшему комсомольский билет в сердце Арктики…
Заблестели глаза у Ходова:
— Спасибо…
В полдень Седов поднял якоря.
Последнее пожатие рук происходит на спардеке.
Собаки смотрят с берега на корабль глазами, полными скорби я одиночества. У парадного трапа колышется североземельская шлюпка.
Гудок. Эхо. Холодная тишина. — — —
Матросы заторопились, они мяли руки зимовщиков, подолгу задерживали их, ничего не говорили, а только кивали головой.
Перед вторым гудком ко мне подошел Ходов и передал исписанный лист бумаги.
„…В день Мюда, когда ледокол „Георгий Седов“ покидает западные берега Северной Земли и место станции, расположенной на одной из островов архипелага Сергея Каменева, остающиеся четыре зимовщика этой еще совершенно не изученной земли шлют свой привет „Комсомольской Правде“. Зимовщики, среди которых два партийца и один комсомолец, заверяют, что здесь, далеко в глубине Арктики они приложат все усилия, чтобы в течение своей двухлетней зимовки с честью выполнить возложенное правительством СССР задание по обследованию и изучению далекой части Советского Союза, лежащей в недрах Полярного бассейна. Слышим второй гудок парохода. Скоро мы останемся одни, но мы уверены, что комсомол не забудет нас и будет держать постоянную связь по радио.
Ура комсомолу! Да здравствует страна Советов!
Третий гудок…
Журавлев окинул всех веселым взглядом и уселся в пустую шлюпку.
— Здесь жить можно!
Он привык бросать семью, товарищей, за его спиной более десятка зимовок на островах Арктики.
Вася Ходов в первый раз принимает полярное крещение. Он держит себя смело, стараясь смехом прогнать приближающееся одиночество.
Ушаков и Урванцев не трогаются с места.
— Осторожней сходите, трап мокрый, — бросил капитан и почему-то отвернулся.
Снег. Густой туман. Море серо, облака черны и низки, как карниз придавленного старостью сарая.
Мы уже движемся.
Шлюпка провожает корабль, постепенно сливаясь с мутью тумана. Ушаков выхватил ракетный револьвер и несколько раз выстрелил в воздух. В ответ прогремели дружные залпы седовцев.
Выстрелы. Эхо. Тишина. Туман. Выстрелы. Эхо. Серое море и снова туман.
Лодка скрылась во мгле. Но доносится еще:
— До свидания…
Когда увидимся?
Молчит земля, не отвечает море, только откуда-то издалека рвутся беспорядочные глухие выстрелы.
Седов дал „средний ход“. Скрылись очертания берегов архипелага С. Каменева. Острый шпиль потонувшей в тумане радиостанции верхним концом одиноко плавал в его разливах. Скрылся и шпиль.
Пройдя береговую полосу тумана, мы вышли в море. Открытая вода простиралась к северу. У подножья островов крутила пурга, дымил и курился голубой снег.
„Летучка“. Руководящий состав экспедиции предложил:
— У нас есть время, трюмы полны топливом, попытаемся пробиться на норд, чтобы выяснить протяжение Северной Земли; произведем промеры глубин.
Все знали, что, забираясь в это Бремя в высокие широты, мы рискуем стать изолированной пловучей крепостью в дрейфующих льдах. Но зимовка не страшила. Капитан Воронин направил курс корабля вдоль берегов Северной Земли. Море пенилось гребнями волн. К вечеру на 81 параллели мы натолкнулись на льды. Таких упругих ледяных полян еще ни разу не встречал „Седов“. Стальной форштевень с невероятнейшим трудом раскалывал сиреневатые перевалы ледяных плит.
