их снова, радужка вернулась к обычному светло-зеленому оттенку. Генри её глаза показались чудесными.

– Что… – она в замешательстве смотрела на Генри, который вдруг почувствовал, что губы расплываются в глупейшей улыбке. – Я… разве мы не умерли?

– Нет, – заверил Генри, улыбаясь во весь рот. Господи, давно он не чувствовал себя так хорошо. Несмотря на то, что еле держался на ногах, и призраки над головой снова недобро закопошились. – Мы живы, Айлин. Давай уйдём отсюда. Надоел мне что-то этот отель, знаешь ли.

– Этого не может быть… – она мотнула головой и нахмурилась. – Мы упали. Я же помню, как мы спрыгнули, чтобы убежать.

Генри вспомнил про Брейнтри, материализовавшегося из воздуха, и торопливо повёл Айлин за собой, держа за руку. Не стоило терять время зря, особенно когда они были так близко от цели. А в том, что цель близка, Генри не сомневался. Теперь – нет. Один взгляд на непроглядную ночь за дверью делал его в этом уверенным.

На этот раз не было видений, прячущихся за туманом. Они спускались в одиночестве через плотную тьму, которую кое-где старались пробить жёлтые фонари на шестах. Вокруг стояла тишина – стоны и крики умолкли, словно кто-то повернул рукоятку громкости. С каждым новым шагом туман становился реже, и вот уже Генри мог видеть колеблющиеся огоньки фонарей на нижних витках спирали. Один, два, пять… точно рой светлячков на осеннем айовском небе, когда ты, усталый и счастливый, лежишь на свежескошенной траве в конце дня.

Временами на Генри накатывало ощущение, что они с Айлин не идут по лестнице, а пробираются по тёмному коридору с низкими кирпичными сводами. Всё глубже и глубже – в центр земли, ближе к адской жаровне. Но воздух как был сухим и прохладным, таким и оставался. Ни жара, ни холода. В этих местах всё застыло раз и навсегда.

Айлин спала на ходу; несколько раз подряд она натыкалась на него меж лопаток. Когда Генри оборачивался, она смотрела мимо потухшим сонным взором. Ступеньки здесь были пологими и нескользкими, так что Генри вполне мог бы отпустить её, но после третьего такого случая счёл за благо взять девушку за руку.

После двадцатиминутного марша Генри привык к безмолвному окружению, разбавленному тьмой; он видел только следующий виток лестницы, уходящий в ничто, пятна фонарей под ним, и – иногда, – изломанные тени, которые ложились на ступеньки, когда они подходили к источникам света вплотную. Длина теней стремительно увеличивалась, соскальзывая в серый мрак по мере того, как фонарь оставался позади.

Но вот привычный порядок нарушился. Вместо следующего светлячка внизу Генри увидел что-то серое и бесформенное. Как клочок бумаги, зависший в пустоте. Он прищурился, пытаясь различить, но тут могли помочь только ноги; ничего не говоря, он ускорил шаг, и Айлин машинально тоже поддала ходу. Ещё один виток, и сомнений не осталось. Это была земля. Не квадратная бетонная площадка, а самая настоящая твердая земля, заключённая в узкое вместилище конструкции.

– Чтоб мне треснуть, – прошептал Генри, лихорадочно соображая, что в такие мгновения надлежит чувствовать.

– А? – вяло спросила Айлин, услышав его голос. Вместо ответа Генри поднял её руку, держа за запястье, и указал вниз, где одинокий фонарь горел над землёй, освещая кусок пространства. В первую секунду она оставалась безучастной, потом взволнованно подалась вперёд: Генри с удовольствием заметил, как её глаза азартно блеснули.

– Это она? Да? Лестница кончилась?

Как бы ему хотелось ответить «да»! Но он не мог, потому что ещё не был уверен в том, что это не жестокая шутка властелина этого мира.

– Пойдём, – отрывисто бросил он и устремился вперёд. Айлин, не отставая ни на шаг, последовала за ним. Всего два витка, и они достигнут цели. Генри не знал, что может их там ждать, и не собирался гадать – к чему, если скоро они всё равно узнают? Пока его беспокоило только, как бы кое-кто не устроил им неприятный сюрприз до того, как они достигнут нижней точки конструкции.

Но ничего не изменилось за два последних круга. Стальная конструкция не шелохнулась, темнота была тёплой и тихой, ни один душераздирающий голос не донёсся из-за черно- бархатной завесы. Маячок фонаря рос, открывая новые подробности: толстые балки ножек конструкции, сваренные между собой бесформенными пучками железа; стальные штыри, окружающие участок земли внизу, не давая никому возможности вырваться за их пределы; и даже ростки жухлой полегшей травы. Последняя ступенька вгрызалась в серую бесплодную почву, которая поднималась облачком на каждом шагу. С замиранием сердца Генри сделал финальный шаг, завершая затянувшийся спуск. И огляделся.

Штыри окружали конструкцию частым забором, делая место похожим на тюрьму. За штырями начиналась пустошь, которая быстро переходила в полную темноту. В отдалении можно было различить ржавые обода колёс и какие-то круглые предметы, сваленные в кучу (оторванные головы манекенов? Увольте – уж лучше просто «какие-то предметы»). Внутри круга на жёлтой траве лежали сорванные с петель двери, выкрашенные в одинаковый белый цвет. Таблички на них были Генри знакомы. Вот 105, квартира Фрэнка Сандерленда – снизу номера прибита дощечка с надписью «УПРАВЛЯЮЩИЙ». Покосившийся набок номер 207 – дверь обители грозного Ричарда Брейнтри. И даже дверь 303, заботливо прислонённая к штырям.

Взгляд Генри обежал двери с растущим недоумением. Кто их коллекционирует – неужто тот безумец Уолтер Салливан занимается расхищением квартирных дверей своих жертв?

И вообще – что это за место, желанное «дно»?

Все вопросы стали неважными, когда взор зацепился за одну-единственную дверь во всём калейдоскопе, которая не была снята с петель. Дверь стояла в обычном вертикальном положении в своём проёме, гордо возвышаясь среди поверженных собратьев. Стена вокруг двери обрывалась, не протягиваясь даже на десять футов, поэтому с первого взгляда могло показаться, что дверь просто стоит сама по себе, без никакой опоры. Но это было не так. Дверь была, и её можно было открыть, как всякую другую.

На поверхности двери, над тёмно-зелёным стеклом глазка, красовалось число 302.

Дверь открывается, и что изумлённый Генри Таунсенд видит за порогом:

Он видит прихожую, объятую сумраком, и чьи-то ботинки, оставленные у входа. Он видит плотно закрытую дверь кладовки и чёрные окна на противоположной стене. Вентилятор застыл во вращении, лопасти подняты вверх. Огромный раритетный магнитофон стоит на тумбочке; он