Яркий окварцованный свет ударил в лицо женщины, но она не шелохнулась. Доктор Хэнсон не стал ничего спрашивать – с его опытом достаточно было одного взгляда, чтобы уразуметь, что случилось. Дальнейшее уже решал он сам. Операция началась.

– Анестезия…

В этот раз всё кончилось быстро и без крови – внутренние органы не были повреждены, дело обошлось без глубокого хирургического вмешательства. Однако сотрясение мозга было, с этим ничего нельзя было поделать. Кривые электроэнцефалограммы иногда начинали плясать, как зайчики на лунной полянке, а порой вытягивались в зловещую почти прямую линию. Сестре это не понравилось. Сколько она видела людей, старых и молодых, неделями лежавших недвижно, не подавая признаков жизни. Они не умирали только потому, что в вену вовремя вкалывали питательные вещества. Люди постепенно иссыхали, превращаясь в живые мумии, и в один не очень прекрасный день их сердце переставало биться. Без никакой видимой причины. Почти безвыходное положение, худшее из уготованных для человека… Сестре было жаль искалеченную молодую девушку с неизвестным для неё прошлым и нежизнеутверждающим будущим. Как всегда, она неслышно помолилась Господу, что зрит над всем, во имя спасения этой цветущей жизни.

– Сломанные кости зафиксировать, наложить гипс, – распорядился доктор Хэнсон, отходя от стола. – Ближайшее время она будет в коме. Сестра Оуэнс, думаю, вы знаете, что делать.

– Да, доктор, – она подошла к операционному столу. Яркие лампы выключили, и кожа женщины казалась не такой мертвенно-синей. Но и без того она была очень бледна. Сестре показалось, её веки неуловимо дрогнули. Скорее всего, только показалось… в подобном состоянии это было редкостью. Кома – не сон, проявления жизнедеятельности в ней сводятся до минимума.

Наложение гипса заняло не больше десяти минут. Уж в чём-чём, а в этом сестре Оуэнс не было равных. Закончив работу, она огляделась.

– Дэнни! – окликнула она долговязого парня в белом халате, который проходил мимо. – Помоги отвезти её в палату.

Дэнни замялся, посмотрел по сторонам:

– Вообще-то, мне нужно…

– Ну всё, всё, Дэнни, потом успеешь. Пошли.

Они с усилием покатили операционный стол по коридору. Дэнни держался с видной неохотой, небрежно проталкивая стол перед собой. Впрочем, когда они вошли в служебный лифт и сестра Оуэнс нажала на кнопку второго этажа, он взглянул на лицо женщины и присвистнул:

– Кто это её так?

– Уолтер Салливан, – ответила сестра Оуэнс. Откровенно говоря, она не думала, что в кругозор рыжеволосого аспиранта распространяется так далеко, но, видимо, телевизор Дэнни всё же смотрел.

– Всё шутите, мисс Оуэнс?

– Меньше всего сейчас я настроена шутить с тобой.

– Надо же, – Дэнни снова всмотрелся в лицо женщины, на этот раз со сдерживаемым любопытством. Ещё один пример, когда разбивается кинескоп и новости втекают в твою жизнь, подумала сестра Оуэнс и толкнула стол вперёд:

– Идём. Уже приехали.

Дэнни молча подчинился, не переставая пожирать жертву взглядом. Сестра Оуэнс вздохнула. Сегодня вечером весь персонал будет разглядывать девушку, как некое диковинное зверьё.

Они свернули к четырнадцатой палате – первые двенадцать оказались заняты. Пока Дэнни перекладывал её на койку, сестра Оуэнс занималась включением приборов и думала о том, сколько ещё этому извергу разгуливать на свободе. Кажется, девушка стала четвёртой по счёту его жертвой… новой жертвой. Газетные статьи не без злорадства сообщали, что общее число трупов с пятизначными цифрами на спине давно перевалило за десяток. Сначала сам легендарный псих Уолтер Салливан, за ним его не менее безумные подражатели. Хоть убей, сестра Оуэнс не могла взять в голову, каким нужно быть нечеловеком, чтобы убивать людей просто потому, что так когда-то делал другой сумасшедший.

На электронном табло у изголовья койки появились зелёные циферки. Состояние пациентки стабилизировалось. Сестра вздохнула:

– Ладно, Дэнни, можешь идти. Дальше я сама.

– Ага, – Дэнни кивнул, но энтузиазма в голосе не было. Пару секунд аспирант потоптался у выхода из палаты, и лишь после выразительного взгляда, которым его наградила сестра, поплёлся обратно по пустому коридору. Шаги гулко отражались от стен.

Собственно, самой сестре тоже больше здесь было делать нечего. Если состояние девушки ухудшится, приборы возвестят дежурного врача, и здесь тут же появится целая армия сиделок. Старшая сестра отдела интенсивной терапии будет в этой компании явно лишней. Но она всё-таки задержалась на пару минут. Убеждала себя, что всего лишь поправляет трубочки и проводки, но на самом деле с растущим беспокойством чего-то ждала… чего-то, выходящего за рамки обыденного.

Ничего не происходило. Пациентка лежала в коме, гипс на её руке успел затвердеть белой массой. Посиневшие веки плотно сомкнуты. В палате стояло лишь тихое жужжание электроники и мерный писк осциллографа.

– Ладно, – прошептала сестра Оуэнс и направилась к выходу. Ей нужно быть внизу. С минуту на минуту могут привезти кого-то в не менее тяжёлом состоянии.

… но у выхода она вдруг ощутила – скорее интуитивно – слабое шевеление за спиной. И обернулась.

Пациентка заворочалась. Сухие губы дрогнули, глазные яблоки под веками задёргались. На мгновение сестре Оуэнс показалось, что ещё секунда, и она очнётся, откроет глаза, спросит, где она находится и что произошло. Но губы девушки испустили слабый свистящий вздох, и судорожные движения прекратились. Как будто ничего и не было.

Показалось, что ли…

Качнув головой, сестра Оуэнс вышла из палаты и поспешно зашагала к лифту. Почему-то ноги сами несли её всё быстрее, хотя ничего страшного не произошло. Подумаешь, необычная активность во время комы. В её практике и не такое бывало.

Но всё-таки, всё-таки…

Нужно будет за ней присматривать, решила сестра. Не стоит доверять её молодым девкам, что ухаживают за пациентами второго этажа. И, удовлетворённая решением, она с силой надавила на кнопку вызова лифта.

Жил-был в обычном американском городке обычный человек. Звали его Генри. Жизнь Генри была тиха и безмятежна. Справедливости ради стоит сказать, что иногда его одолевали непонятные головные боли и кошмары про мёртвую мать, которая взывала к нему из могилы в Милфорде, но Генри стоически справлялся с этим и продолжал затворническую жизнь. Но вот незадача – однажды утром он обнаружил, что заперт в своей квартире, и единственный выход через дыру в ванной ведёт в некий безумный мир, где немыслимым образом сплелись явь и сон. В этом мире умирали люди, умирали по-настоящему, и он мог быть там лишь наблюдателем, не в силах кого-либо спасти. Генри это сводило с ума, он всё больше погружался в чёрную тину отчаяния. И настал день, когда он понял, что дошёл до низшей точки своей жизни – когда воздух, проникающий в лёгкие, разрывает бронхи, звуки дерут уши, а свет выкалывает глаза. Ужасно, но во всём этом было одно хорошее: он достиг предельной низины, и дальше волей-неволей Генри оставалось только всплывать вверх. Что он и сделал. Первый звонок надежды