задачи по плечу «крысам», зато их успешно выполняют вот такие психопаты. Их поединок проходил очень жестко. Сбив с ног психопата, Лавр начал нещадно избивать его. Даже в этот момент было видно, как он подпитывается страхом поверженного противника.
Отложив в сторону фотографию, Шелленберг спросил:
– А что будет, если он сам начнет испытывать страх?
– В этом-то и заключается слабое место «крыс». Страх буквально «обесточивает» их. В этом состоянии они легко могут пойти на самоубийство. Провал – это сильнейший шок, и для «крыс» наиболее предпочтительный в этом случае вариант – уйти из жизни. Эту их черту мы тоже весьма активно используем в нашей работе.
– Хорошо. Что вы можете сказать по второму агенту? – Шелленберг взял вторую фотографию.
– Зовут его Тойво Пюхавайнен, оперативный псевдоним – Алекс. Он интеллектуал, легко набрал четыре балла, но в действительности его возможности значительно выше. Он обладает даром убеждения, имеет сильно развитое абстрактное мышление, мыслит системно и глубоко. Если говорить цинично, мы ведь готовим пушечное мясо для разведки, а он весьма отличается от общего потока. Отправлять на передовую таких людей для выполнения примитивных заданий очень жаль.
– Почему же вы не отправили его в аналитический отдел? – Шелленберг вгляделся в фотографию.
– Я уже двадцать лет служу в разведке и привык полагаться на свои внутренние ощущения. Чаще всего они самые верные. Мне кажется, что в его поведении есть кое-какие настораживающие симптомы.
– Что вы имеете в виду?
– Он уже не раз переходил линию фронта во главе группы диверсантов. Последний раз в их задачу входило взорвать промышленный объект в городе Молотов. Мы считали эту задачу почти невыполнимой. До этого туда были отправлены две группы, но они были выявлены и уничтожены русской контрразведкой. И что вы думаете – завод взлетел на воздух через две недели после высадки его группы.
– Так что же вас смущает? – улыбнулся Шелленберг.
– Хм, вот это и смущает. Уж слишком все прошло гладко. Или мы действительно воспитали разведчика очень высокого класса, или…
– Он уже был таковым. Вы это хотели сказать.
– Именно так, господин бригадефюрер!
– Но ведь вы, кажется, проверяли его, и он сумел пройти дополнительную проверку.
Начальник разведшколы выглядел заметно смущенным. Ему всегда казалось, что бригадефюрер мыслит глобальными категориями, которые могут повлиять на общий ход войны, а он, оказывается, способен вникать в характер отдельно взятого агента.
– Именно так, господин бригадефюрер, – ответил Краузе. – После возвращения из России его направили в лагерь под Ламсдорфом.
Шелленберг понимающе кивнул. Лагерь был непростой. О том, что в действительности он был штрафным лагерем для сотрудников «Предприятия „Цеппелин“, знали только самые посвященные. Для большинства военнослужащих он оставался просто лагерем для военнопленных с кодовым названием „Шталаг-318“. Подавляющее большинство лагерников, содержащихся там, составляли те, кто потерял доверие руководства после возвращении из России. Их ожидали изнурительные допросы и тотальная проверка. Большинство этих штрафников впоследствии отправлялось в СД или в гестапо, где их „разрабатывали“ по полной программе. Однако уже через пару месяцев Тойво Пюхавайнен сумел убедить начальство в своей правоте и был направлен в разведшколу уже в качестве старшего преподавателя. Очень даже неплохо!
– Но ведь он сумел убедить всех в своей невиновности.
– Честно говоря, именно это меня и настораживает.
– Хорошо, вызовите их. Я хочу сам составить собственное мнение об этих людях.
Начальник разведшколы нажал на белую кнопку, вмонтированную в крышку стола, и тотчас в дверях возник дежурный.
– Вызывали, товарищ полковник?
– Вот что, голубчик, – Краузе легко перешел на русский язык. – Приведи ко мне Маликова и Пюхавайнена.
– Слушаюсь!
Четко развернувшись, дежурный шагнул за порог, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Через несколько минут в кабинет вошли два офицера. Оба в советской форме. Один – с погонами капитана – был среднего роста, широкоплечий, с непослушными соломенными волосами. Вид у него был простоватый, располагающий. Обычный славянский типаж. Такого человека можно встретить в любой русской деревеньке. Он смахивал на деревенского ухаря, большого мастера на всяческие проказы. В его глазах проблескивала затаенная хитринка, что не мешало ему выглядеть рубахой-парнем. Разведкой здесь и не пахло.
Однако Шелленберг прекрасно знал, насколько обманчива может быть внешность, за маской простака может скрываться разведчик высочайшего уровня.
К неполноценным расам, к коим нацисты причисляли и славян, следовало относиться с особой подозрительностью, ведь каждый представитель этих рас имеет в запасе по дюжине самых разных масок.
Второй был высок, сухощав, с тонкими чертами лица, узким черепом, глаза живые, сообразительные. По своим внешним данным он вполне сошел бы за арийца, не родись он в карельской глуши. Взгляд внимательный, губы плотно сжаты, словно он опасался, что нелепой улыбкой может обидеть присутствующих.
– Они говорят по-немецки? – повернулся Шелленберг к начальнику школы.
– Конечно, господин оберштурмбаннфюрер! В разведшколу оба уже пришли с хорошим знанием немецкого языка.
Губы Пюхавайнена дрогнули, и он заговорил низким невыразительным голосом:
– Мы три месяца жили в Берлине на конспиративной квартире и шлифовали произношение.
Шелленберг улыбнулся:
– У вас почти берлинский выговор.
– Спасибо, господин бригадефюрер!
– Присаживайтесь, товарищи, – указал Шелленберг на свободные стулья. Когда курсанты, нервно шаркнув стульями, устроились за столом, оберштурмбаннфюрер, продолжая играть в радушие, признался: – Никогда не думал, что буду сидеть за одним столом с советскими офицерами.
– Для нас это честь, господин оберштурмбаннфюрер, хотя мы тоже о подобном не мечтали, – тут же ответил Маликов.
– Что может объединить солдат двух противоборствующих армий? Только добрая выпивка! Краузе, у вас найдется что-нибудь выпить? Да покрепче…
– Найдется, господин оберштурмбаннфюрер! – Начальник школы мгновенно поднялся, быстро подошел к сейфу и распахнул его дверцу. – У меня есть очень хороший французский коньяк. Надеюсь, что вы его оцените. – Он поставил бутылку на стол, присоединив к ней четыре крохотные рюмки.
– Позвольте, я разолью, как младший по званию, – вызвался Маликов.
– Пожалуйста, – великодушно разрешил Шелленберг.
– Когда после победы я стану рассказывать в своей деревне о том, что пил за одним столом с самим Вальтером Шелленбергом, то мне просто не поверят.
Коньяк капитан разливал умело. Чувствовалась немалая сноровка. Наверняка он разлил море водки, прежде чем оказался за одним столом с самим Шелленбергом.
– А где именно находится ваша деревня?
– Под Рязанью.
Капитан слегка приподнял голову, и Шелленберг увидел его светло-голубые глаза.
– После победы мы вместе поедем в вашу деревню, так что ни у кого не будет повода усомниться в ваших рассказах.
Как-то совсем неожиданно взгляд капитана застыл. Теперь это уже был не озорной деревенский ухарь, что пощипывал девок на завалинке, перед Шелленбергом сидел бывалый солдат, немало повидавший на
