Берии – Иван Лысенков.

– Значит, обрубают концы?

– Получается, что так, товарищ заместитель наркома обороны.

Когда ждешь, то время всегда тянется медленно и особенно сильно хочется курить. Говорят, что вспышка спички видна на расстоянии нескольких километров. Так что с самолета можно заметить эту вспышку раньше, чем послышится шум моторов. Ермолаев посмотрел на часы. По времени самолет должен был находиться в точке выброски уже полчаса назад, однако его до сих пор не было.

Торопливо подошел радист.

– Товарищ капитан, получено сообщение, что ожидаемый самолет угодил под обстрел наших зениток. Его сбили километрах в двухстах отсюда. Приказано перекрыть дороги, ведущие на Смоленск, и задерживать всех подозрительных. Особенное внимание следует уделять мотоциклистам.

– Хорошо, – разочарованно протянул Ермолаев, понимая, что ему предстоит еще одна бессонная ночь. – Передай, что задачу понял, начинаем выполнять.

Смеркалось. В просвет между низкими облаками кривым темно-желтым рогом выглянула луна. С моря потянуло заметным холодком. Маврин невольно поежился. Главное, чтобы аэродром не затянуло туманом.

Командир экипажа, высокий немец с гладко зачесанными черными волосами, неторопливо курил. На летной форме никаких знаков различия, полевое кепи небрежно заправлено под ремень. Докурив, он щелчком отшвырнул окурок далеко в сторону и слегка попинал ногой по каучуковым гусеницам самолета. Задрав голову, посмотрел на четырехмоторный гигант «Арадо-332». Машина была спроектирована специально по заказу Главного управления имперской безопасности для особо сложных операций. Кроме укрепленной обшивки, проверенной в специальных лабораториях, самолет имел особые каучуковые гусеницы с двадцатью колесами, благодаря которым был способен приземляться даже на болотах и вспаханном поле.

Командир экипажа был горд, что именно ему выпала честь управлять таким необычным гигантом.

В хвостовой отсек несколько солдат закатывали мотоцикл с коляской. Получалось у них плохо, мотоцикл, будто бы упираясь, постоянно соскальзывал с трапа. Был момент, когда он едва не упал на землю, но высокий ефрейтор в форме люфтваффе успел подставить плечо, спасая машину от неминуемого падения. Очень хотелось верить, что дорога мотоцикла из самолета окажется не такой трудной.

Маврин невольно хмыкнул. Вот было бы дело, если бы запланированный полет сорвался из-за поломки мотоцикла. Три дня назад по приказу Кальтенбруннера в район Медведкова была заброшена группа парашютистов, которые должны были подготовить площадку для приземления и встретить самолет. Сразу же после приземления они доложили о том, что десантировались благополучно и приступили к расчистке территории, чтобы принять самолет.

Что означало задержать самолет еще на одни сутки?

По существу, это равносильно краху всей операции. Расчищенную площадку может заметить кто-нибудь из местного населения и сообщить куда следует. Или диверсанты будут обнаружены и уничтожены.

Наконец мотоцикл вкатили в салон самолета, и солдаты облегченно перевели дыхание. Вот теперь можно и закурить. Образовав круг, они потянулись за сигаретами. Маврина неизменно удивляла привычка немцев пользоваться исключительно своими сигаретами. Редко можно было наблюдать картину, когда кто- то из солдат угощает собравшихся куревом.

Вот и сейчас каждый достал свою пачку и вытащил по сигарете. А вот огонек нашелся у одного – зажигалка, сделанная из «лимонки», – у того самого белобрысого ефрейтора, что предотвратил падение мотоцикла. По большому счету за подобную расторопность полагалась бы награда, ведь не каждому удается спасти от провала столь тщательно подготовленную операцию. Щелкнув зажигалкой, ефрейтор аккуратно дал прикурить остальным.

Маврин ожидал, что к отлету подъедет сам Кальтенбруннер, лично отвечающий за операцию перед Гитлером, или, во всяком случае, кто-нибудь из его ближайших помощников. Но время стремительно приближалось к назначенному часу, а высокое начальство так и не появилось.

В тревожном ожидании находился и оберштурмбаннфюрер Грейфе. Хотя внешне его настроение почти не проявлялось. Ну разве что он сделался менее улыбчивым. Нужно было действительно очень хорошо его знать, чтобы понять – тот нервничает всерьез. Но и это можно было списать на обычную усталость. Сейчас он о чем-то разговаривал с начальником аэродрома, и по тому, как оживленно разворачивался их диалог, становилось понятно, что они давно знают друг друга.

Неудивительно, именно с этого аэродрома под Ригой чаще всего взлетают самолеты, направляющиеся в тыл к русским. Так что у начальника аэродрома был накоплен немалый опыт. С ним нередко советовались, в какое именно время следует отправлять самолет, по какому из коридоров удачнее всего перебираться через линию фронта и о массе разных вещей, о которых может знать только человек, не раз пересекавший линию фронта.

Свое летное мастерство командир экипажа начал шлифовать еще четырнадцать лет назад в небольшом провинциальном городке Липецк, на его восточной окраине. Советский Союз был едва ли не единственной страной, разрешившей Германии обучать на своей территории военных летчиков. А еще через несколько лет он возглавил одну из таких школ и отличался неприкрытой ненавистью к коммунистам, которую никогда не скрывал перед своими слушателями. И поэтому было странно, что на протяжении двух лет, пока он возглавлял школу, русские контрразведчики не пристрелили его где-нибудь в подвале.

В первые же дни войны он щедро отблагодарил русских за гостеприимство, сбросив на Киев и Минск тонны смертельного груза, за что был удостоен Рыцарского креста с дубовыми листьями из рук самого рейхсмаршала Генриха Геринга.

В настоящее время он считался одним из опытнейших летчиков люфтваффе и большим специалистом по ночным полетам.

Второй пилот был на десять лет моложе, но опыта ему тоже было не занимать. Впервые в кабине самолета он оказался в полуторагодовалом возрасте, когда его мать, известный пилот-инструктор, взяла его с собой на учебные полеты. А уже в пятнадцать лет по мастерству он не уступал даже самым опытным летчикам. Так что не было ничего удивительного в том, что его эскадрилья была одной из первых, что сбрасывали бомбы на Лондон.

Время вылета неумолимо приближалось. Маврин искоса посмотрел на Лидию. Как она? Не слишком нервничает?

Лидия была одета в общевойсковую форму младшего лейтенанта Советской Армии. По документам она являлась работником административной службы отдела СМЕРШа второй мотострелковой дивизии. Грейфе уверял, что документы подлинные, а потому не стоит нервничать при возможной проверке. Следовало держаться спокойно и с достоинством.

Сам Маврин был в полевой форме майора Советской Армии. На груди, подсвеченная выглянувшей луной, блестела Звезда Героя Советского Союза, а ниже орден Ленина и два ордена Красной Звезды.

Все было выверено до мелочей, в небольшом саквояже несколько сотен бланков на разные случаи агентурной работы. Дипломы вузов, техникумов, различные удостоверения. И более ста печатей, выполненных самыми искусными граверами рейха.

Петр чувствовал себя вполне уверенно. И все-таки что-то не складывалось. Пока это было только смутное предчувствие, которое, как знал Маврин по собственному опыту, могло перерасти в устойчивую настороженность. Главное, не показывать своего настроения, и тогда все будет в порядке.

Стараясь вдохнуть в себя очередной заряд уверенности, Петр извлек удостоверение и в который уже раз за сегодняшний день принялся изучать его. Корочка заметно потерта, такая и должна быть у боевого офицера. Он помнил каждую царапинку на ее поверхности, каждый штрих. Раскрыв удостоверение, Петр внимательно всмотрелся в свою фотографию. На удостоверении он был запечатлен без Звезды Героя. Оно и правильно – по документам он получил награды всего лишь три месяца назад за успешную операцию по ликвидации диверсантов, заброшенных в тыл, чтобы взорвать стратегические мосты через Волгу.

Расспросов Маврин не боялся, можно было немало рассказать подробностей, а если все-таки вопросы будут слишком конкретные, неприятно задевающие нервы, то можно будет уйти в глухую молчанку,