– Вот и славно, – похлопал Жиленков приятеля по плечу. – Я знал, что ты сделаешь правильный выбор. Обещаю о тебе позаботиться. Пойду к начальнику лагеря, расскажу о тебе все, что нужно. Нам требуются верные люди. Но ты не думай, что мы все время под немцами будем. Сейчас нам с немцами по пути. А вот когда мы большевиков растопчем, там уже и о себе подумаем, как нам всем быть дальше.

– О чем это ты?

– Немного вперед смотрю. Немцы обещали нам государственность. Вот только как там на деле произойдет – пока неизвестно. Не все мне в их политике нравится. Вместо великой России надумали создать независимые национальные государства. Формируют легионы, которые только тем и занимаются, что режут русское население. Мы с них еще спросим за это. И вообще, достойны ли эти нации самостоятельности, если ведут себя так нецивилизованно. Власов тоже недоволен действиями этих нацменов. Писал об этом Гитлеру, просил у него аудиенции, но тот почему-то его не принимает.

Таврин только кивнул. Заведи он сам подобные разговоры где-нибудь в бараке, так им тотчас заинтересовалась бы Тайная полевая полиция. А тут Жиленков рассуждает о вещах куда более серьезных, но вместо камеры пыток удостоился покровительства генералитета СС.

Как все-таки причудливо перемешался этот мир!

– А может, Гитлер думает, что Власов на большевиков работает? – предположил Петр.

– На большевиков он, конечно, не работает, – серьезно ответил Жиленков. – А вот только зря ты улыбаешься. У нас есть основание думать, что Гитлер считает, будто бы сдача в плен генерала Власова была тонким замыслом Сталина. А разбрасываться нашими территориями мы не дадим! – Он махнул рукой. – Ладно, давай поговорим о твоем будущем. Когда тебя вызовет к себе начальник лагеря, держись с ним уверенно, не тушуйся, но без дерзости. Скажешь, что хочешь служить великой Германии и готов обучаться в диверсионной разведывательной школе. Если будет спрашивать, какую именно специальность хочешь выбрать, то скажешь, что пока еще не определился. Нужно осмотреться, а там я тебе подскажу. Ты все понял?

– Да.

– А теперь давай простимся, – протянул руку Жиленков. – Пойду! Главное – не болтай лишнего.

Крепко пожав руку Таврина, Жиленков размашистым шагом направился к воротам.

Оставаться в одиночестве вблизи запретной зоны было неуютно. Поежившись, Таврин направился в барак, чувствуя спиной любопытные взгляды лагерников.

Пройдя по тенистой Первомайской улице, расположенной в самом центре Ростова, почтальон отыскал дом под номером три и, оглядевшись, вошел в крайний подъезд. Прошагав два пролета по полутемной лестнице, он остановился перед семнадцатой квартирой и уверенно надавил на кнопку звонка. Где-то в глубине квартиры раздались неторопливые шаги, потом мужской низкий голос предупредил:

– Сейчас открою.

Щелкнул замок, и дверь приоткрылась. На пороге предстал крупный мужчина с большим животом, обтянутым тесной белой майкой, будто полковой барабан.

– Здравствуйте. Вы не подскажете, тут проживает Петр Иванович Комаров?

– А зачем он вам нужен? – удивился мужчина.

– Тут на его имя пришел перевод на крупную сумму. Не знаем, как вручить.

– Что-то они поздно хватились. Он ведь здесь уже давно не проживает.

– А вы не знаете, куда он мог уехать?

– А куда тут можно уехать, если здоров? Только на фронт. Я бы вот тоже пошел, да здоровье не того, – постучал мужчина указательным пальцем по левой стороне груди. – Не позволяет!

Печально улыбнувшись, почтальон сочувственно вздохнул:

– А я вот по возрасту не могу. Вот и приходится почту разносить.

– Каждый на своем участке полезен.

Разговор был исчерпан. Пора было закрывать дверь.

– Он ведь, кажется, работал на заводе «Электроприбор»?

– Верно, – удивленно протянул сосед.

– Может, вы знаете кого-нибудь из его сослуживцев? Может быть, они подскажут, где он сейчас находится?

Мужчина безнадежно махнул рукой.

– Какой там! Люди к нему приходили. Петр представлял их как своих коллег по заводу. Бывало, мы с ним вместе с его гостями выпивали, но вот где они живут, сказать не могу. Ведь когда пьешь, в паспорт-то не заглядываешь? Хе-хе…

– Все правильно, – кивнул почтальон. – Ладно, пойду я. Извините, что побеспокоил.

Дверь захлопнулась. Мужчина подошел к окну, проследил за идущим по улице почтальоном. Затем поднял трубку телефона и набрал номер:

– Только что под видом почтальона приходил мужчина лет шестидесяти. Интересовался, где сейчас находится Комаров. Сейчас он свернул на Рабочую улицу. Возьмите его под наблюдение, но только поаккуратнее. Постарайтесь не упустить. – И положил трубку.

В этой части лагеря Петр Таврин оказался впервые. Отделенная высоким деревянным забором от остального мира, она казалась недосягаемой, как далекая галактика.

Первое, что бросилось в глаза Таврину, так это женщины в модных ярких платьях. Прислушавшись к их разговору, он понял, что это были немки, скорее всего, жены офицеров, охраняющих лагерь. Видно, в таких нарядах они ходили по улицам Германии и вот теперь дивили ими военнопленных, которым было разрешено работать в жилой части. Что ж, хваткие дамочки – отправились вслед за мужьями, чтобы урвать жирный кусок земли для имения.

Эсэсовцы провели Таврина через территорию немецкой колонии, построенной крепко, добротно, из красного кирпича, и, как виделось многим, на века. Пухловатые, с необычайно белой кожей немки выглядели прямо-таки обворожительными, вот только ни одна из них не удостоила его взглядом – эка невидаль, чего смотреть на папуаса в перьях! Таких здесь за колючей проволокой целый лагерь.

Вошли в двухэтажное строение. У парадного входа огромное полотнище со свастикой. Оно и понятно – административное здание обустроенной колонии. Наверняка именно здесь раздавались нарезы русской земли. Интересно, какой кусок российской земли они делят сейчас?

У клумбы, низко согнувшись и вооружившись небольшими граблями, копалась женщина лет тридцати пяти (наверняка жена одного из офицеров). Платье на ней было свободное, глубоко декольтированное, в глубоком разрезе просматривались две округлости нежной плоти, не ведавшей ультрафиолетового соблазна.

Петр невольно сглотнул, представив, какое богатство скрывают легкие цветные тряпки.

Взглянув на Таврина, женщина даже не попыталась укрыть оголенные части тела: пленный, да к тому же еще и дикий скиф, существо более низкого порядка, примерно такое же, как бездомный пес, – она увлеченно продолжала возиться с цветами.

Вошли в кабинет начальника лагеря оберштурмбаннфюрера Ламсдорфа.

– Господин оберштурмбаннфюрер, – обратился эсэсовец, – ваше приказание выполнено, военнопленный третьей роты под номером двести двадцать четыре дробь четырнадцать доставлен.

Оберштурмбаннфюрер терпеливо выслушал доклад. Лысый, с круглой головой и румяными пухлыми щеками, он выглядел вполне добродушно.

– Проходите вот сюда, – коротко распорядился он, указав на свободное место перед столом.

Таврин никогда не видел начальника лагеря столь близко – между ним и военнопленными всегда стояли три автоматчика, контролировавшие каждый шаг лагерника, – а сейчас он находился в его просторном кабинете, всего-то на расстоянии вытянутой руки, и внимательно следил за всемогущим хозяином лагеря и его узников.

– У вас серьезные покровители, – наконец сказал Ламсдорф.

Таврин слегка пожал плечами, не зная, следует ли отвечать на подобное высказывание. Оберштурмбаннфюрер Ламсдорф, похоже, тоже не ожидал от него ответа.

– Я тут полистал ваше дело. Вы сдались в плен добровольно, не так ли? Почему? Неужели Советская