съездить в Киото. Ведь вы впервые в Японии, насколько я знаю. Не пожалейте одного-двух дней, познакомьтесь с нашей древней столицей. Не беспокойтесь, мы позаботимся, чтобы никто в Японии не проявлял суетного интереса к вашей персоне. Нам известно, что случилось с вами в Непале, здесь это будет исключено. Так что можете позволить себе денек отдохнуть.

Гостеприимные хозяева предоставили в мое распоряжение просторный номер с европейской мебелью, чему я весьма обрадовался, так как спать на татами26 у меня не было желания.

Утром Кусака и Симидзу предложили посмотреть резиденцию сё гуна и погулять по окрестностям Никко.

— По-японски «Никко» означает «солнечное сияние», — добавили они. — Это одно из живописнейших мест нашей страны. У нас существует даже поговорка: «Не говорите «изумительно», пока не увидите Никко».

Я согласился «увидеть Никко», памятуя, что только в Японии можно увидеть то, что можно увидеть только в Японии… Ландшафт, архитектура, понимание гармонии и прекрасного — все это у японцев свое, ни с чем не сравнимое. Последняя мысль пришла мне в голову, когда я смотрел на красный лаковый мост в окрестностях Никко. Тот самый мост, который созерцал в 1889 году Редьярд Киплинг. По этому поводу Маленький Пилигрим27 оставил нам в своих путевых заметках некоторые соображения о понимании прекрасного в окрестностях Никко несколько столетий назад.

— Японцы — хитроумные художники, — записал в своем дорожном дневнике автор «Книги джунглей» и рассказал далее следующую историю.

Когда-то давным-давно полюбоваться ручьем в Никко приехал великодушный Повелитель. Он посмотрел на темно-зеленый поток, бегущий по серо-голубым валунам, на серебристые стволы криптомерий,28 росших по берегам ручья, затем взглянул на обрамлявшие пейзаж отроги лесистых гор, на зеленевшие внизу по течению крестьянские поля и задумчиво произнес:

— Для того чтобы связать все это воедино, необходимо яркое пятно на переднем плане.

Проверяя свои слова, он поставил под деревьями мальчика в бело-голубом. Старик нищий, ободренный благодушием Повелителя, осмелился попросить у него милостыню. В древности Великие обладали привилегией пробовать закалку своего клинка на попрошайках и им подобных. И вот Повелитель совершенно механически, не желая, чтобы его беспокоили, отсек старику голову. Кровь брызнула потоками чистой киновари на гранитные глыбы. Повелитель улыбнулся:

— Случай разрешил загадку. Построй-ка здесь мост, — приказал он придворному плотнику, — мост такого же цвета, как эта кровь на камнях. Рядом поставь мост из серого камня, так как я не забываю о нуждах простого люда.

Повелитель подарил мальчику тысячу золотых монет и отправился своей дорогой. Ему стало грустно, и он сказал:

— Искусство есть искусство, оно требует любых жертв. Все-таки я сочинил пейзаж. Не забудьте унести труп и помолиться за обнажившуюся душу.

В Киото я все же не поехал. «Легионеры» в Непале отбили у меня желание к излишним передвижениям. К тому же полученную мною информацию нужно было как можно быстрее доставить Куртьё. Вот почему я попросил Кусаку-сан достать мне поскорей билет на самолет до Парижа. «Хай», — невозмутимо ответил японец, что означало «да», «будет выполнено», «согласен» и множество других утвердительных понятий. Через день я снова был в воздухе. На сей раз мой путь в Париж пролегал через СССР с посадкой в Москве. Японцы предложили мне воспользоваться самолетом Ил-62 русской компании «Аэрофлот». Это было надежнее и гарантировало от неожиданных террористических актов.

Честно говоря, я не надеялся, что меня встретят в аэропорту «Шарль де Голль». Никаких телеграмм о своем прилете из Токио я не давал, чтобы не обнаружить себя. Но провожавшие меня японцы заверили, что они сами, через своих представителей во Франции, уведомят Куртьё о моем приезде. Больше всего меня волновало, нет ли за мной слежки.

Я летел первым классом и потому мог выйти из самолета одним из первых. Пройдя через «рукав» в зал, я не спеша огляделся: ничего подозрительного. Тогда я быстро пошел по длиннющей ленте эскалатора без ступенек, двигавшейся в сторону залов таможенного контроля. Кажется, никто не бросился за мной следом, дождавшись своих чемоданов, я погрузил их на тележку и поехал к выходу. И тут увидел Жоржа. Он подошел ко мне с таким видом, как будто мы расстались десять минут назад.

— Салют, Виктор! Все в порядке?

— Привет, Жорж! Вроде бы в порядке.

— Наши планы такие, — сказал Жорж, едва мы сели в его «пежо», — сейчас ты поедешь в ресторан, где будешь обедать с шефом. А я тем временем отвезу твои вещи в гостиницу: несколько дней поживешь в Париже, профессор просил тебя посетить кое-какие лаборатории, прежде чем отправиться в Солонь. Какую гостиницу ты предпочитаешь — «Мэридиен» или «Калифорнию»?

— Ты знаешь, я не очень люблю достижения цивилизации в гостиничном деле. Поэтому большим модерновым муравейникам предпочитаю скрипящие полы старомодных гостиниц. (О том, что «Калифорния» связана в моих воспоминаниях с Жаклин, я умолчал.)

— Значит, «Калифорния». Полы там, правда, не скрипят, но в этом отеле есть что-то от прежних времен. К тому же там удивительно тихо, хоть это и рядом с Елисейскими Полями.

— Договорились!

— А теперь перед обедом расскажи, чем тебя угощали в заморских странах.

— Увы, везде кормили китайской едой или водили в китайские ресторанчики — и в Дели, и в Катманду, и в Токио. Даже смешно. Как будто нигде нет своей национальной кухни. Ну, в Дели мой друг объяснил это тем, что индийцы не жалуют ни рыбу, ни мясо, а кормить соотечественника одной растительной пищей неудобно. Хотя говорят, что по-настоящему приготовленные овощи в Индии по вкусу похожи на мясные блюда. В следующий раз обязательно попробую. А из Токио пировать отвезли в китайский квартал в Иокогаме, там рядом. И только после моих просьб накормили по-японски. И, скажу тебе, неплохо.

— Сегодня тебя тоже хорошо покормят. Смотри, уже подъезжаем.

Мы были на Елисейских Полях, и машина свернула к «Лё дуайену». Куртьё во всем отличался хорошим вкусом. История ресторана, к которому мы подъехали, была мне известна.

«Лё дуайен» всегда был неотъемлемой частью Елисейских Полей. Расположенный в нижней части Полей, в парке, этот ресторан сохранился в персональном каменном павильоне, несмотря на все революции и войны. Возник он еще в XVII столетии, когда по нынешним Елисейским Полям бегали козы и лисы, а прохожему предлагали парное молоко, которое при нем выдаивали у пасшейся на лугу коровы. Вокруг были болотца и огороды. Во времена революции здесь процветало несколько кабаре. Одно из них, содержавшееся неким Демазюром, купил Антуан Дуайен, сын трактирщика. Он и преобразовал кабаре в ресторан. Дуайен знал свое дело, и заведение его стало популярным. Во всяком случае, в ресторане бывали и Робеспьер, и Сен-Жюст, и Баррас, и молодой генерал Бонапарт. Особенно расцвел ресторан при Второй империи, и в то время — видимо, для солидности — его переименовали из «Дуайена» в «Лё дуайен».

«Ну что ж, — подумал я. — Выбрав «Лё дуайен», профессор специально хочет подчеркнуть историческую значимость выпавшей мне миссии. Постараемся доложить все как следует. Заодно отдадим должное лангустам, которых лучше, чем в Париже, все же нигде не готовят». Последняя идея возникла у меня при виде здоровенных лангуст, плававших за стеклом большого аквариума в вестибюле ресторана.

Куртьё поздоровался со мной безо всяких внешних эмоций. Во время обеда я подробно изложил результаты своей поездки. Поль предупредил меня, что я могу говорить свободно (в зале мы были с ним одни), так как служба безопасности провела работу, гарантирующую отсутствие подслушивающих