Слышен скрип открытой двери. Шаги. И голос – высокий, пронзительный.

– Отдай револьвер, Милена. Это оружие – не твое…

…Я не в курсе, есть ли в списке работ хоть одного скульптора изваяние «Три вампира с максимально открытыми ртами». Но если нет, он вполне может лепить его с нас. Милена беззвучно, как управляемый робот, выпускает револьвер – без малейшей попытки сопротивления. Длинные пальцы стискивают белую рукоятку. Молчаливый умиротворенно улыбается…

Зато японец, очевидно, близок к потере сознания.

– Амелин, – умирающе хрипит нукекуби. – ТЫ УМЕЕШЬ ГОВОРИТЬ?!

– Почему бы мне и не уметь? – смеется Амелин, щелкнув японца акриловым когтем по лбу. – Это же естественно. Ты страшно надоедлив. Открой я рот, ты замучаешь меня вопросами: сначала – отчего меня любит босс, а потом – да кто я вообще такой? А я очень не люблю зря трепаться… томодачи.

Он рассматривает обоих – меня и Милену. Револьвер ложится в карман черного комбинезона с черепом. Амелин нагибается: коготь жмет на кофейном столике незаметную с первого взгляда кнопку – размером с горошину. В дверь протискивается дюжий охранник, держа палец на курке автомата.

– Этих двоих – в подвал с серебряной дверью, – командует Амелин, не понижая голос. – После операции босс захочет с ними побеседовать.

Японец звучно икнул. Исцеление немого произвело на него слишком сильное впечатление. Он бьет себя по щеке (вероятно, чтобы очухаться), и голова сразу отъезжает в сторону. Выругавшись, нукекуби возвращает ее на место. Охранник вызывает по рации двух коллег. Холодно предупреждает, чтобы мы с Миленой «вели себя без фокусов». Да какие уж тут фокусы: когда на тебя наставлен автомат, а в рожке – 32 серебряные пули! Подталкивая стволами, нас выводят к лестнице. Оттуда ступеньки ведут вниз, в подвал. Метров тридцать прогулки по коридору, и один из боевиков подходит к квадратной, светящейся панели на стене. Набирает код. Дистанционное управление – серебряная дверь карцера поднимается, наподобие театрального занавеса. Нас запихивают внутрь. Пластина червленого серебра, толщиной с танковую броню, со скрежетом и лязгом возвращается на место. Надо же, как симпатично придумано. Круглая комната, рассчитанная человек на пять. Земляной пол. Не взломаешь, не просверлишь, даже не подкопаешь: к металлу нельзя прикоснуться, у любого вампира с ладоней слезает кожа. Карцер. Посиди здесь с неделю, хлебая свекольную баланду, – и сам сдохнешь. Серебро чистейшее, такое облучение от него идет: голова начинает раскалываться и глазам больно. Сучьи люди. Гребаные ублюдки.

– Бедненький… – Поджав ноги, Милена тянется губами к моей щеке.

Я брезгливо отстраняюсь, демонстрируя глубину своего презрения.

– Как ты могла работать на ЛЮДЕЙ? – говорю я, вкладывая в эти шесть слов все богатство оттенков кладбищенской печали. – Ведь ты же вампир! Неужели наша скорбная история пройдена зря? Конечно, в школе на семинарах злобы нас учили не поддаваться порыву совести, но… разве можно за бабло сдавать темные принципы вампиризма? Ты помнишь, что охотники делали с кровососами? Сжигали в печах, резали на ломтики серебряной пилой, топили в кислоте! Люди убили Дракулу – всеблагого посланника Ада, пришедшего в наш мир, дабы научить нас азбучным истинам зла! Ты отвратительна, как само добро, как блядский небесный ангел. Ненавижу тебя.

У Милены дергается левый глаз. Она скрежещет зубами, напоминая льва.

– Только одна вещь мешает мне выбить оба твоих клыка, – делится откровением офицер Зубкова (точнее, теперь уже бывший офицер). – Тот факт, что через час нам с тобой отвесят по серебряной пуле в сердце. Пепел и кости растолкут в ступочке, положат в полиэтиленовый пакетик и бросят в Кровь-реку, где наш прах охотно скушают рыбки. Поддерживаю твой пафос. Предать принципы за бабло – абсолютно недопустимо. Допустимо предать их лишь за ОЧЕНЬ ХОРОШЕЕ БАБЛО. Ладно-ладно, не кипятись. Видишь ли, милый любовничек, тут у нас есть одна мааааленькая проблемка. Я не работаю на людей. Их вот уже двести лет как не существует в природе.

Тело терзают горячие покалывания. Ощущение, будто я лежу на углях. Серебро постепенно начинает действовать. Дальше будет только хуже.

– Не вешай мне кишки на уши, – огрызаюсь я, а клыки так и стучат друг о друга – в комнате растут градусы смертельного тепла. – Мною прочитаны ВСЕ файлы с этой флэшки. Многие годы в Московии работало скрытое подполье людей. Они внедрялись в наши структуры, включая Службу вампирской безопасности, культурную богему, бизнес-предприятия. Человечество очень долго ждало своего часа. И считай, что дождалось.

Милена со стоном кусает наманикюренный коготь.

– В конце концов, разве я много хочу от этого мира? – жалуется она сама себе. – Нормальное существо давно догадалось бы, услышав мой разговор с нукекуби. Но ты же мужик. Повторяю: никаких людей нет. Все, что ты видел на флэшке, – дезинформация. Нукекуби должен был организовать утечку дезы в прессу и на ТВ: легковерные кровососы (как и ты, мой милый) сразу убедятся – люди выжили, они вовсе не миф. Но это лишь отвлекающий маневр. За ним стоит план тайного общества по установке нового культа. Теракты с чесноком, грань серебряной войны с Союзом графств, страшная паника: из Московии хлынут беженцы, воцарится всеобщая анархия. Армия разложится, полиция сбежит. Одна лишь секта носферату, не убоявшись сил добра, вступит в праведную борьбу против фальшивых людей и сокрушит их, обретя популярность среди славян-кровососов. А уж после реализуют и главную задумку: римейк вампирского стиля. Культ Дракулы рухнет. В драконье кресло воссядет основатель вампиризма. Божественное начало зла. Самый первый вампир на Земле. Мне плохо. Проклятое серебро. Голова, будто на сковородке. Плюс ко всему, похоже, таки началась ломка: я умираю, как хочу крови. Клыки бесцельно царапают вспухший язык. Стащив рубашку, я натягиваю ее себе на голову, словно куфию[72] альгуля, пытаясь защититься от вредоносного действия серебряных частиц. Это настоящий бред. Милена хоть отдает себе отчет, какую чушь она несет? Сто процентов, девушка чокнулась. Это ясно даже из ее поступков: насколько легко и бездумно она отдала револьвер молчаливому.

– Почему ты не выстрелила в Амелина? – сиплю я. – Ведь у тебя в барабане целых три пули… надо было взять козла в заложники, попытаться уйти…

Из красной пелены раздается жалобное сопение.

– Я не могу, – отвечает Милена, и в ее голосе звенят слезы. – Я же вампир. У кого поднимется рука на прародителя, через чье тело жажда крови явилась в наш мир? И во мне, и в тебе есть частичка Амелина. ДНК этого существа – в твоих венах. Его зовут вовсе не Амелин. Это старший сын вавилонского царя Навуходоносора II… царевич Амель-Мардук.

…Серебряный жар взрывается в голове, превратив ее в преисподнюю.

…Широкий «боярский» стол из орехового дерева в обеденной комнате Кремля плотно облегало черное полотнище с красным профилем Дракулы. Фарфоровые гжельские кости от обшивки престижных гробов, звеня, болтались по краям скатерти. Посреди стола находилось стеклянное приспособление, чем-то похожее на большой арабский кальян. Низ у него был пузатый, как у коньячной бутылки, а верх, напротив, – узкий и вытянутый. Из «брюха» кальяна в разные стороны расходилась дюжина витых, змеевидных трубочек: любая из них заканчивалась тонкой иглой. Каждая игла, в свою очередь, торчала из вены жертвенного упыря – всего их насчитывалось двенадцать, облаченных в строгие черные костюмы, словно они явились на собственные похороны. Нудно благоухая ароматами лучших парижских бальзамов, жертвы лежали на золотых подносах, обложенные свежей, истекающей каплями крови утиной печенью. Их воротнички были белы до идеальности, а галстуки – безукоризненны, веки закрытых глаз судорожно подрагивали. Часы из зеленого алебастра пробили обеденное время. Вальяжно утопая в мягкости пышных кресел, Маркиз вкупе с тихим Принцем по графику кушали кровь из вампирской оппозиции.

– Честно говоря, сегодня не очень, – заметил Маркиз, не скрывая досады. – Ты не находишь, что