что он делает ночью, не получилось. Со слов самого Шамаша, обходит посты охраны, проверяет безопасность – поэтому не высыпается… и царь без ума от такой верности.

…Нергал вновь лег поверх натертого долгим лежанием камня, завернув ноги в грубую мешковину. Спальня напоминала обиталище нищего: все предельно скромно – стол, каменная постель, вода, крохотное окошко с едва заметной луной, изображения богов из белой глины. Ничего лишнего. Жрецы бога-дракона соперничают в роскоши с царями, но спать они обязаны на жестком ложе – слугам богов положено проявлять аскетичность в повседневной жизни. Да-да, вызывает смех, но таковы правила. Никому не известно, что одна лишь ложка благовоний, коими Нергал ежедневно умащает бороду, стоит столько же, сколько годовой труд пастуха. Издавна жрецы получали от царей привилегии, от знатных людей – щедрые дары, от убогой черни – плоды, хлеб и скот. Все жители священного города горячо мечтали о милости богов и никто не оставался внакладе. Шамаш же попросту влез не в свое дело. Недавно, желая зачерпнуть из золотой реки, он предложил, чтобы жертвы богине от хлебопашцев переправлялись прямиком в царскую сокровищницу. Ведь кто другой, как не великий царь, сможет донести до ее глаз чаяния жертвователей? Правитель, не видя подвоха, позорно согласился: в качестве компенсации жрецам посулили расширение строительства зиккуратов – многоярусных башен, соединяющие небо и землю. Но к чему бездушные каменные башни, окруженные бесчисленными драконами, если дары с полей уйдут мимо рта? На Тайном совете открыто обсуждалось устранение Шамаша, своей глупостью нанесшего храмовому обществу огромные убытки. Каждый рвался подослать к жадному царедворцу убийц с отравленными клинками. От соблазнительной идеи пришлось отказаться. Шамаш теперь редко бывает на людях один, а если покусителей схватят, то под пытками они, скорее всего, распустят языки о заказчиках. Однако храмовое братство умело валить и не такие колонны. Да, царь умен, храбр, опытен: просто так его не обведешь вокруг пальца. Но есть и тонкие струны, на которых Тайный совет давно виртуозно играет. А именно – чудовищная мнительность повелителя, уже не раз стоившая его любимчикам головы, и крайнее религиозное рвение. Ради милости богов, особенно красотки Царпаниту, и благоволения мудрого Набу царь готов свернуть горы: даже если эти горы населены окрестными племенами. Так уже случилось при строительстве храма Эбаббарра – те, кто не желали отдать землю жрецам, были безжалостно казнены. И на этом чувстве приятно поиграть…

…Жрец подложил под щеку правую руку, ощущая тыльной стороной ладони теплоту нагретого телом камня. Где-то через час наступит рассвет – уснуть ему, похоже, так и не удастся. В углу угадывались очертания драконьей головы – домашнего животного небесного божества, перед которым сам царь города Дракона считает себя ничтожной букашкой.

Забавно. Что даст человеку статуя дракона, даже если положить перед ней спелые бананы и сладкий мед? А ведь простолюдины верят – раз эта еда таинственно исчезает каждую ночь, она падает во рты богов… Хотя на самом деле бананы переваривались в желудках храмовых служек. В главном храме Дракона почти все сделано из чистого золота: и сам бог, и его ложе, и стол для еды, и стулья, и жертвенник, который стерегут золотые грифы со змеями. Лишь один кедровый потолок крыт лазуритом. Золотое ложе предназначено для любовных утех – бог сам выбирает себе женщину из чужеземного племени, и она совокупляется с ним в темноте. Ха-ха-ха, уж сколько раз сам Нергал побывал в облике бога, получая свою порцию заморских ласк![27] В лучшие времена они резали на золотом жертвеннике сто ягнят в день и возжигали тысячу талантов[28] благовоний во славу божества. Если зажечь на сто талантов меньше, кто заметит? Разницу делят жрецы, а священный дракон не обижается.

Однако он отвлекся. Шамаша можно низложить. Надо представить царю доказательство, что любимцем овладел дух демона экимму, и тот сам передаст любимца в руки палача. Придумывать ничего не придется: трудно отрицать факт, что с царедворцем происходит что-то странное. Он полумертв днем и бодр ночью, на пирах предпочитает полусырое мясо, часто покидает дворец после наступления темноты – мол, обожает пение ночных птиц. Вообще-то… Нергал не сильно удивится, если соперник обезумел, вообразив себя земным воплощением демона экимму. А что? Это как раз логично. Отсюда и бледность, и постоянный недосып, и загадочные пристрастия к кровавой пище. Придворная жизнь требует напряжения – только и гляди, чтобы в кубок не налили яд, не ударили кинжалом в спину, не нашептали лишнего в царское ухо. Невозможно расслабиться, а это кого хочешь с ума сведет. Жрецу уже приходилось наблюдать, как помрачается рассудок умнейших сановников, впадавших в буйное помешательство из-за мелочи. Почему Шамаш должен быть исключением? Его сумасшествие просто приняло другую форму…

…Он дернулся на твердом камне ложа – всем телом, широко раскрыв испуганные глаза. О боги! А что, если заболевание царедворца зашло слишком далеко? И обезумевший Шамаш, представляя себя экимму, не только бодрствует ночами, но и реально пьет человеческую кровь? Отвратительный холод пополз по жилам, подобно маленьким змейкам, оплетая живот, спину, плечи, кусая мурашками и ознобом. О да… да-да, это может объяснить многое, в том числе и исчезновение стражников… «Книга демонов» гласит: одержимого экимму надо захватить днем, пока он не обрел силу. Сейчас пока ночь. Но с первыми же лучами солнца Нергал падет ниц перед троном царя. Улики горячи и неопровержимы, ни одна собака не посмеет их оспорить. Губы Нергала тронула невидимая во тьме улыбка: раньше в качестве очищения одержимых сжигали на костре. Трудно сказать, очищались ли они от этого… но вот умирали – это точно. Сколько осталось до рассвета? Всего ничего. Есть еще время обдумать слова беседы с царем – хорошо бы начать разговор мягко, исподволь…

– Ты не успеешь этого сделать… – нарушил тишину хриплый голос.

В углу комнаты вспыхнули две красные точки. Нергал оцепенел. Жрец не успел испугаться появлению неизвестного существа – мозг, как лезвие, разрезала страшная догадка: опасение оправдалось, кто-то прочитал его мысли. Сделав усилие, он сощурился: привыкшие к мраку глаза разглядели большого, мохнатого зверя. Жрец потрясенно молчал – нарождающееся безумие разрывало голову. Существо, мягко спружинив лапами, вошло в кружок лунного света. Нергал схватился за грудь, кровь отлила от сердца – это был крупный, можно сказать, огромный волк с густой черной шерстью, в которой поблескивали седые волоски.

– Я прямо чувствовал, что ты это сделаешь. – Волчья пасть открывалась и закрывалась, но жрецу казалось, будто слова неслись со всех углов комнаты. – Вот и заглянул в чертоги Эсагилы – послушать, о чем твои раздумья… Извини, Нергал, но у тебя не получится говорить с царем. Ясно, почему? Ты сам уже этого не захочешь. Он – только моя привилегия.

Влажный язык, теряя капельки слюны, облизнул зубы. Нергал не двигался с места. За минуту до смерти он пытался понять – кому принадлежит искаженный пастью Зверя, но все же известный ему голос, не раз слышанный на собраниях придворных… Именно им запросто, словно добрый знакомый, разговаривает с Нергалом ночной монстр. Осклизлые клыки коснулись его лица, обдавая смрадом гнилого мяса.

– Утоли мою жажду, – велело существо, тихо рыча.

В тот же момент жрец узнал – кто скрывается под маской монстра, и пришел в небывалый ужас. Он обречен. И поделом – слишком увлекся на заседаниях лицезрением Шамаша, забыл, что у того могут быть соратники, разделившие тайну приобщения к одержимости. Впрочем, это уже ничего не изменит.

…Закрыв глаза, Нергал сам подставил горло под острия клыков…