разворачивается, идет в другую сторону, он за ней.
Это рыхлый! Этот сукин сын хватает ее сзади за плечо. Я ставлю бутылку на пол и, стараясь не слишком торопиться, не привлекать внимания, иду к выходу.
– Deixe-me em paz! Рог favor[28]! – слышу ее голос.
Одним прыжком я оказываюсь за спиной у него, левой рукой разворачиваю его к себе, правой бью в челюсть.
– You are such an asshole russian bastard[29]! – говорю.
Удар выходит у меня не слишком сильным, да и не слишком точным – куда-то в шею. Рыхлый отшатывается, узнает меня, в глазах его пьяный испуг и пьяное изумление:
– What? What?…
– Fucking bastard from hell[30]! – задыхаясь, выпаливаю еще раз.
Беру Марию за руку, увожу вниз по неровным ступеням крыльца, через площадь и дальше – в темноту, к океану.
Мы стоим на пляже под звездами. Вдали на фоне черного неба черно кудрявится островок, который скоро мне предстоит навестить. Но сейчас я еще не знаю об этом, сейчас я держу в своей руке ее руку и она ее не отнимает.
– Что хотел от вас этот тип? – спрашиваю.
– Это Илларио (она назвала его на местный манер), он русский, он летчик, он давно за мной ухаживает, – говорит Мария.
– Он просто пьян.
– Да, он почти всегда пьян, когда не летает.
– Вы хотели меня видеть? Правда?
– Да, мне нужно было вас видеть.
– Зачем, Мария?
– Меня просили это сделать.
– Кто? – в животе у меня холодеет.
– Офицер из Seguranca Nacional.
– Что же он хотел?
– Он просил меня… поухаживать… за вами… Сказал, что вы очень опасный человек, что вы… что вы… бандит… Вы хотите свергнуть нашего президента… Сегодня я была у министра, он был очень мил со мной, он предложил мне работу… А потом, когда я вышла, ко мне подошел офицер, рассказал про вас.
– Что рассказал? – я старался хранить спокойствие.
– Сказал, что вы один из главарей бандитов, что вы убиваете мирных жителей, что вы… вы… – она отвернулась.
Мелодрама, если со стороны. Очень кстати шуршат волны.
– И вам не страшно? Ночь, пустой пляж, в компании с убийцей? Или в кустах засада? – спрашиваю и тут же спохватываюсь – грубо, очень грубо и несправедливо: я же не знаю, почему она позвонила днем и зачем все это рассказала сейчас?
Мария молчит. А остров маячит, разбивая океанскую даль.
Я беру ее за плечи, разворачиваю к себе.
– Разве я похож на убийцу, Мария? Я просто люблю вас, люблю.
Мария молчит, рук от лица не отрывает.
– Скажите же что-нибудь, – шепчу я. – Ну хотя бы – зачем вы позвонили?
Молчит.
Я сажусь на песок. Я воображаю, что вот сейчас ко мне подойдут, непременно двое, говорить не станут, не станут допрашивать, просто полоснут по шее широким лезвием катаны – я видел в лавках на рынке эти развеселые, точно улыбка мертвеца, штуки. Кровь хлынет, бесследно исчезая в песке, я повалюсь на бок, захриплю, захлюпаю и отдам концы. И этот остров будет последним, что я увижу в своей нелепо прожитой жизни, он станет олицетворением загробной юдоли. Стук закрывающейся дверцы автомобиля доносится с площади. Я вздрагиваю. Мария вздрагивает.
– Я звонила предупредить вас. Я им не верю. Я чувствую, что вы не тот, за кого себя выдаете, но и им я тоже не верю. Они следят за вами от самой Мукум-буры.
– И вы об этом рассказываете, Мария, милая Мария? Но почему? Вы не боитесь?
– Боюсь. Да, боюсь. Министр… он хочет… хочет переспать со мной. Они все всегда хотят одного, – Мария произносит это спокойно, отстраненно, будто речь не о ней.
– И Жозе Арналду? – спрашиваю я тихо.
– О, нет, – кажется, она улыбнулась! – Он не такой. Он… он спит… с мужчинами. Со мной он для вида, чтобы не было слухов. Нас считают любовниками, но это не так. Это не так.
Почти счастье.
Вдруг свет. Он ложится на океан, на остров, на пляж, на фигурку Марии. Я оборачиваюсь – из-за высоких пальм вышла луна. Желтая, бледная, усталая, как древняя монета. Ее свет ложится дорожкой на песок, на гладь океана, мы окунаемся в лунное сияние.
Нас слишком хорошо видно с площади и из окон ресторана. Встаю, беру Марию за руку, веду к поросли молодых пальм, шелестящих неподалеку.
Останавливаемся в их тени.
– Они знают, что мы здесь?
– Знают. Они сами предложили мне встретиться с вами сегодня на этом празднике, это как повод.
– Они велели вам обольстить меня, что ли?
– Намекали, говорили, чтобы я ни в чем вам не отказывала. Они знают, что вы познакомились со мной в Мукумбуре. И что это «очень кстати» – они сказали так.
– Вы согласились?
– Я сказала, что попробую.
– И сейчас вы пробуете?
– Нет.
Тогда «пробую» я. Беру ее руки, притягиваю к себе и целую поочередно ладони, пальцы, запястья – холодный металл браслетов и теплая плоть между ними. Я целую Марию в губы, и она отвечает, робко, потом смелее, еще и еще. Я ищу ее уши губами, целую, шепчу невнятицу, шепчу по-русски. Шелест пальм, мертвенный свет раскинулся шатром.
Соловьев не хватает.
– Я боюсь, боюсь, – шепчет она, чуть отстраняясь.
– Кого ты боишься? Не бойся! Все страшное позади. Главное – я с тобой, Мария!
– Они убьют тебя.
– Зачем? К чему им меня убивать?! Тоже – преступник! В худшем случае они меня арестуют. Подержат немного в камере и выпустят.
Ветерок играет в мальчишеских шевелюрах пальм. Мы садимся на песок. Я говорю:
– Я ведь русский, Мария. Я не швед, не датчанин, не американец. Я русский.
– Мне все равно, – отвечает она.
– Нет, ты послушай, я должен рассказать про себя. Я рассказываю все как есть. Потому что нет любви, если нет истины – так, кажется?
Говорю путано, перескакиваю с английского на португальский и даже на французский, туда-обратно, туда-обратно, и все они одинаково мне чужие, но все вместе сейчас – роднее русского. Она слушает внимательно, но я знаю: ее не волнует ни мое прошлое, ни мое настоящее. Она просто со мной. До тех пор, пока я жив, что ли? И эта луна, ее мертвенный свет, жесткий шелест мальчишеских кудрей.
– Ты должна говорить, куда едешь?
– Да.
– И говори, говори, не бойся, ничего не бойся, это хорошо, пусть знают, пусть думают, что тебе все удалось.
Мы возвращаемся в ресторан порознь – сначала она, минуты через две я. Веселье в
