— Нет, царица, — ответил Клодий, — я не с тобой.

— Берегись, ты делаешь неправильный выбор.

— Я не боюсь твоих угроз! Прощай!

Последними словами Эллиан словно выгонял женщину вон. Картимандуя, кусая губы, чтобы скрыть ярость, охватившую её, медленно вышла из комнаты Клодия. Римлянин проводил её ненавидящим взглядом. Как он ненавидел эту женщину, которая единственная была виновной в его несчастьях. Ведь именно её он отправился защищать от справедливого гнева супруга вместе с несчастными Актис, Вителием и своими славными легионерами.

Как буря ворвалась Картимандуя в свою спальню, где мёртвым сном спал предатель Веллокат. любовник громко храпел, но женщина даже не взглянула в его сторону. Она позвала служанку и приказала ей привести Нуда.

Девочка побежала исполнять приказание, а царица, оставшаяся без царства и оскорблённая мужчиной, осталась одна. Она уселась на кровать рядом с Веллокатом, от которого не было пользы. Скрипнула где-то дверь, раздвинулась шкура оленя, и вошёл Нуд. Он был недоволен, что его разбудили, но старался не подать виду, что хочет спать.

— Раздевайся, — приказала ему Картимандуя. И ложись рядом со мной.

Нуд разделся. Он кивнул на Веллоката. Царица поняла, что он имеет в виду.

— Он нам не помешает, — успокоила она слугу. — Мы отодвинем его. Кровать царского рода бригантов может вместить много людей.

Уже в постели, среди любовных утех, Картимандуя прошептала Нуду:

— Ты отправишься в Сегедун. Там ты уговоришь эту новую королеву, — при этих словах она усмехнулась, — отравить Венуция. Если она не согласится, ты убьёшь её.

Когда закончился праздник Быка, бриганты стали покидать Сегедун. Британцы не любят жить в городах, которых немало на острове. Города здесь имеют значение крепостей, в которых отсиживаются от врага, когда тот слишком многочислен и племенных центров, в которых проводятся важные мероприятия, связанные с культовыми обрядами и военными походами.

Сюда князья и вожди сзывают воинов на сбор перед походом, и если кто-то не приедет при полном вооружении и с конём, если таковой имеется, то позже его казнят перед всем народом. А раньше, когда законы были ещё более суровыми, казнили даже тех воинов, которые приходили последними.

Город опустел. Воины со своими семьями уходили в леса, где стояли их охотничьи усадьбы, возле которых на полянах гуляли многочисленные стада скота, которые надо пасти и охранять. Разъехались и гости. Мать друидов тоже укатила в своей повозке, увозя с собой странную девочку, про которую ходили легенды среди наивных и любопытных варваров.

Каждый из знатных гостей, прежде чем уехать, дарил королю бригантов и его жене дорогой подарок. И каждый обещал и клялся быть верным союзником молодого, но уже прославленного короля, против Рима. Венуций был счастлив и горд. Он готов был в любую минуту отправиться в поход на римлян, но понимал, что ещё не время и недостаточное количество сил у него для такого похода. И не все ещё, кто может быть его союзником в этом великом деле, имели с ним серьёзный разговор. Друиды тоже не давали совета идти в бой. Значит всё впереди. Венуций жил надеждами и славою. А чем жила Актис — его захваченная в битве жена?

Актис. жила сознанием того, что она не имеет права жить. Но когда всё успокоилось, и Венуций несколько дней даже не заходил к ней, мысль о самоубийстве стала почти невозможной. Актис была слишком слаба для такого поступка. Да к тому же за ней следили и днём, и ночью, приставленные специально для этого женщины. Ведь Актис больше не принадлежала себе. Она принадлежала народу бригантов, потому что вынашивает под сердцем сына — Великого героя племени, которому предстоит сломить могущество Рима и освободить Британию.

Актис почувствовала, что беременна через девять дней после событий в храме бригантов. С ней начали приходить все те вещи, которые происходят с каждой беременной женщиной. Приступы головокружения и тошноты появились так внезапно, что застали Актис врасплох. Она совершенно не знала, что ей делать. Когда-то давным-давно Флавия Домицана учила её, как предохраняться от беременности, открыла множество секретов и рецептов, но она никогда не учила свою питомицу, что надо делать, когда беременность всё же наступит. И сейчас, когда Актис почувствовала в себе новую жизнь, она даже не могла ни к кому обратиться.

Конечно, она могла обратиться к женщинам, которые её окружали, но при одной только мысли об этом, римлянка вздрагивала от ненависти ко всем варварам. Она не сможет переступить свою гордость. Но не только гордость мешала Актис сделать это. Было ещё одно чувство, которое не позволяло обратиться за помощью к бриганткам. Это — страх. Вернее даже какой-то дикий ужас перед ними. Молодая королева смертельно боялась своих подданных. После всего того, что они с ней проделали, она даже боялась смотреть на них, не только пользоваться их услугами.

К счастью для Актис, варвары не докучали ей. Одевалась она сама, ухаживала за своей внешностью тоже. Служанки, вернее рабыни, когда-то захваченные на войне с другими племенами, лишь приносили ей еду и питьё несколько раз в день. Они не говорили ей ни слова, лишь молча выполняли свои обязанности и уходили. Актис не делала попыток договориться с ними. Её вполне устраивало одиночество. Зато она чувствовала, что за ней следят. Чьи-то невидимые глаза внимательно наблюдали за каждым её движением и днём, и ночью. Поэтому, когда римлянку беспокоили мысли о самоубийстве, она понимала, что ей не дадут сделать этого.

Одиночество. Вот с каким чувством Актис встретила новость, что у неё будет ребёнок. Венуций сделал своё дело. Сделал и исчез. Конечно, не навсегда, но сейчас его нет. Всё-таки, несмотря ни на что, он был единственным близким для Актис человеком в её одиночестве. А теперь он ещё стал и отцом её ребёнка.

Сначала мысль о том, что она станет матерью, да ещё матерью ребёнка варвара, которого будут готовить к великим делам, о которых Актис слышала от сестры Венуция, привела её в ужас и смятение. Она почувствовала такое презрение к себе, что слёзы чуть не задушили её отчаянием и муками совести.

Но день проходил за днём, складываясь в недели, Актис понемногу успокоилась и привыкла к мысли о том, что она будет матерью. Всё больше и больше она думала о ребёнке. Ей стало нравиться чувствовать в себе что-то новое, то, что вроде и принадлежало ей, и в то же время жило само по себе. Временами Актис даже казалось, что она видит его своего ребёнка, хотя прошло совсем мало времени. Но Актис чувствовала его каждым нервом и старалась двигаться, как можно более осторожно и плавно, что впрочем не вызывало у неё особых усилий, а наоборот, причиняло тихую радость.

Актис вдруг обнаружила, что она не одна в этом жестоком мире, населённом враждебными существами. Не одна, а с ним! Одиночество кончилось, когда она поняла это. Стало намного легче. Появились совсем другие мысли, куда более приятные и спокойные. Даже где-то в глубине души появилось что-то похожее на благодарность к Венуцию. Нет, конечно, за то, что он изнасиловал Актис, пользуясь её невменяемостью, она не чувствовала ничего кроме ненависти, досады и злости. Но он заплатил ей за это, тем, что сделал её счастливой по-другому. Действительно, Актис была счастлива, что у неё будет ребёнок. Невероятно, но ей это нравилось. Она была счастлива, что подарит жизнь кому-то чрезвычайно близкому и родному. Это поднимало намного ступеней её значимость в этой жизни. Она не просто предмет, которым пользуются мужчины, которые по воле судьбы владеют ею, не рабыня, на которой можно жениться по случайности, а потом взять в плен в бою, и снова пользоваться по прихоти и неуёмному желанию. Нет, сейчас она что-то важное и значимое. И пусть всего лишь для одного, её, да не оформившегося существа, о котором никто кроме неё не знает. Всё равно Актис этого вполне достаточно.

Актис уже не страдала от своего положения. Она успокоилась и прекрасно понимала, что у римлян ещё недостаточно сил, чтобы добраться до Сегедуна. Клодий невероятно далёк от неё. Да если бы даже он сейчас появился с легионерами и освободил её, что она ему сказала бы? Как бы она объяснила свою