Он говорил медленно, с каким-то безразличием. От этого человека, абсолютно — кроме повязки на лбу — обнаженного, исходила необыкновенная, естественная властность, даже какая-то харизма, если бы только Роша знал это слово. Но он его не знал. И это в какой-то мере придало определенную наивность тому вопросу, который задал юный бразилец:
— Вы, вождь индейцев?
На его тонком лице, абрис которого оттенял падавший на него беловатый лунный свет, мелькнуло что-то вроде улыбки:
— Нет. И никогда им не стану. Просто они меня приняли как своего. У балду Роша, так ведь вас зовут? Сколько вам лет?
— Двадцать три.
— Вы знаете Манаус?
Роша ответил, что он, хотя и уроженец Моры, хорошо знает Манаус, где когда-то жил. Белый с повязкой на лбу продолжал:
— Завтра вы уйдете отсюда вместе с другими. Но мне хотелось бы, чтобы вы вернулись. Либо один, либо вместе с этим индейцем ваймири, которого вы называете Себастьао. Вы ничем не рискуете, никто не причинит вам зла при условии, если вы будете с ним вдвоем. Мне хотелось бы, чтобы вы привезли сюда медикаменты из Манауса или еще откуда-нибудь, Сульфамиды, пенициллин и стрептомицин. Вам понятно, о чем я говорю?
— Я знаю пенициллин.
— Вы можете запомнить названия других лекарств?
— Могу. Хотя у меня нет на них денег.
Длинная костистая рука протянулась к нему и разжалась: на ладони лежали бриллианты. У Роши захватило дух: на эти камушки можно было купить целый квартал в Манаусе вместе с оперным театром. Он отрывисто выдохнул:
— Но я могу взять эти бриллианты и больше не вернуться сюда.
На сей раз на тонком лице Белого появилась настоящая улыбка — прекрасная, завораживающая.
— Вы не сделаете этого, — очень спокойно сказал человек с повязкой. — Я вам верю. Возвращайтесь, когда сможете. Отправляйтесь вверх по Негру до порогов возле Каракараи. Там посередине реки есть большой остров. Вы высадитесь и будете ждать. К вам по очереди придут двое. Первого зовут Яуа, он яномами, а точнее — шаматари[34]; второй — Мадуарага, ваймири, и вы его знаете, он возглавлял нападение на дом Рамоса. Я прошу вас передать им все медикаменты, которые вам удастся раздобыть.
— А вы? Где будете вы?
— Это неважно. Adios[35].
Было что-то магическое в том, как он через несколько секунд растаял в чаще сельвы.
За двадцать месяцев Убалду Роша совершил в целом одиннадцать ходок между Манаусом и Каракараи в сопровождении Себастьао, присутствие которого его неизменно ободряло. Но потом, когда его познания в языке яномами стали более совершенными, как, кстати, и в других диалектах, что бытуют на территории Ронаимы, он стал путешествовать в одиночку.
На вырученные за бриллианты деньги (он сбывал камни постепенно, чтобы не вызывать у людей алчности) Роша смог выплачивать сам себе точно такое жалование, какое ему платили в «Бут лайн», пока он оттуда не уволился. Кроме этой весьма скромной суммы, он использовал все вырученные деньги на покупку медикаментов, приобретение шлюпки и прочие строго необходимые покупки.
Его доблестная заслуга велика тем более, если учесть, что за все двадцать месяцев он не видел больше Белого человека с повязкой на лбу.
Но произошло и нечто еще более необыкновенное.
В первую свою высадку на острове, расположенном к северу от Каракараи, он познакомился с индейцем Яуа — истинным шаматари. Перед ним стоял индеец лет двадцати, атлетического, скульптурного сложения и весьма приличного роста; даже босой он достигал более метра семидесяти; его лицо светилось умом.
Яуа — глаза у него сверкали, как блестящие черные алмазы — даже не моргнул, когда Себастьао, подхватив вопрос Роша, стал расспрашивать о Белом с повязкой на лбу. Можно было подумать, что он вообще о нем не слышал. Он держал себя так и при последующих встречах; поэтому Роше пришлось все чаще иметь дело с Мадуарагой, вождем из племени ваймири, который тоже не внушал особого доверия, тем более что в прошлом году при нападении на «факторию» собственноручно убил четверых и едва не размозжил голову Клаудии Рамос.
Убалду Роше потребовалось более одиннадцати месяцев и восьмая встреча с Яуа, чтобы тот наконец соизволил скинуть свою непроницаемую маску. Роша почти свободно говорил на языке яномами и в посредничестве Себастьао уже не нуждался. Он теперь сам спрашивал о Белом человеке и сказал, что его любопытство объясняется только теми дружескими чувствами, что он испытывает к Белому человеку, а больше дружбы его глубоким уважением к нему: «Я повиновался ему во всем, Яуа». Ему показалось, что эти доводы и, возможно, отсутствие переводчика вдруг заставили раскрыться индейца шаматари. Но из того, что сообщил ему индеец, он понял, что причина совсем не в этом и что Яуа, столь непроницаемый до этой минуты, разговорился от сильного волнения.
Яуа без обиняков сказал ему, что его родная сестра была женой Кариба (так, вероятно, они величали человека с повязкой на лбу) и что ее с ребенком, а также двадцать других членов племени убила хорошо вооруженная группа сборщиков орехов, растущих в районе реки Пары, банда гаримпейрос всего несколько недель назад.
— А где Кариб? — спросил Роша, возмущенный еще одним фактом геноцида индейцев, немым и бессильным свидетелем которого он стал.
— Уехал, — ответил Яуа.
