Но он наконец-то остановился.
Они одновременно спрыгнули на землю. В уголке скалы находилась ниша с лазурно- золотой статуей пресвятой Девы, у ног которой стояли в консервных банках цветы, а также иконки, благодарящие Мадонну за то, что она позволила шоферам грузовиков и водителям автобусов уцелеть после такого адского спуска.
— Все ясно, — весело сказал Диего Хаас. — Просто я не такой уж плохой водитель, в сущности…
Он обернулся и увидел, что Реб Климрод плачет, прижавшись лбом к скале.
После этой и еще одной остановки (они ее сделали, чтобы заправиться бензином) им понадобилось добрых четыре часа, чтобы добраться до маленького городка Вильяви-сенсио, расположенного двумя километрами ниже Боготы. За время их общей безумной гонки между Климродом и Хаасом установилось некое весьма странное согласие. При выезде из Вильявисенсио — ехали они на восток — Реб Климрод спросил, где они находятся и что их ждет впереди. Диего Хаас расхохотался:
— Я никогда не был слишком силен в географии. Как, впрочем, в истории, в испанском, в иностранных языках, в физике и химии, а также в математике. А заботами Мамиты я навсегда был освобожден от гимнастики. То, что в этих условиях мне почти удалось получить звание лиценциата права, представляет собой, несомненно, один из самых отвратительных скандалов во всемирной истории университетов. Ну ладно. В общем, справа нет ничего. Слева — полная пустота. А прямо перед нами и того хуже.
— То есть?
Диего протянул руку, подумав при этом: «Все, что ты сейчас делаешь, мой маленький толстенький Диего, по-моему, выглядит историческим событием». Он сказал:
— Вы пройдете примерно две-три тысячи километров в какой-то момент повернете направо. Это будет Амазонка. Там вы сядете за весла и, теоретически, проплыв еще тысячу километров — это займет около месяца, — вы достигнете Атлантики. Там вам не останется ничего другого как вернуться в Австрию.
Он поднял глаза и снова вздрогнул, увидев это худое испепеленное какой-то внутренней страстью лицо.
— Они будут преследовать вас, — продолжал он, тут же пожалев о своей предшествующей выдумке. — Только нас, в Аргентине, они вложили более ста миллионов долларов. Таких людей, как Штейр, полно повсюду, на все' континенте, и я слышал разговоры об организации, кого рая доставит к нам сюда еще и новеньких. Они не могу оставить безнаказанным то, что вы сделали со Штейром это может заронить кое- какие мысли в головы других людей. Сторож дома…
— Это был не сторож. Я платил ему, чтобы он играл эту роль, но больше ничего он не знал. Он считал, что участвует в розыгрыше. Не обвиняйте его, пожалуйста.
— Он говорил по-немецки?
— Нет.
— Значит, он не мог понять, о чем вы говорили Штейром… — Диего улыбнулся, сверкая желтыми глазами: — В общем, я единственный свидетель, единственный кто знает вашу фамилию…
Он схватил Реба Климрода за руку, силой заставив его вытащить из-за пояса сорокапятимиллиметровый маузер, и тянул руку на себя до тех пор, пока ствол не уперся ему в висок:
— Бах! — весело сказал он. — Но мне было бы грустно, ее скрою.
Они заехали в местечко Пуэрто-Лопес и оттуда, поскольку над ними дважды пролетал маленький самолет, неожиданно выехали на другую дорогу, которая пролегала в травяном океане Llano[28], в жужжащей от жары тишине. Они двинулись прямо на юг по той простой причине, что обнаружили едва заметную и уже начавшую зарастать тропу.
Они ехали из Боготы уже сорок с небольшим часов, когда оставили позади Сан-Карлос-де-Гуароа и поздним утром 9 ноября добрались до Амо-де-Чафураи. Дальше не было никакого жилья, кроме одного- единственного зарегистрированного ранчо ла Оркета, конечный пункт их последнего этапа, который занял у них целый день езды, четырнадцать часов. Далее тропа обрывалась.
Диего пытался пробраться на грузовике чуть дальше, но в конце концов был вынужден капитулировать перед речкой, через нее не было ни одного моста, и, несмотря на все поиски, они не могли отыскать брода.
— Ну вот, приехали, — сказал совершенно удрученный Диего Хаас.
Лишь звук выключаемого мотора всколыхнул давящую тишину. И еще сильнее Диего вдруг пережил чувство какого-то непоправимого безумия, которое вот-вот должно свершиться.
Сумасшедший, продолжавшийся несколько часов спуск из Боготы по этой нависшей над пропастью тропе, на которой они двадцать раз должны были погибнуть, — в этом спуске не было ничего преднамеренного, он был продолжением их бегства из квартала Чапинеро. Потом их стремительный бросок на восток, с каждым часом все больше погружающий их в какой-то обесчеловеченный мир, был почти такой же игрой, как и движение вперед, сантиметр за сантиметром, к самому краю бездонной пропасти.
«Но теперь мы достигли предела предела...»
Он влез на подножку, а оттуда даже на крышу кабины Его не столько поразило то, что он увидел, — лес, галереей тянувшийся над желтой рекой и местами совершенно ее скрывавший, — сколько то, что виделось ему за этим лесом: эта абсолютная, неведомая, зеленая и вязкая необъятность, простирающаяся на сотню тысяч квадратных километров, кишащая насекомыми — от одной мысли об этом дрожь пробегала по коже, — хищными зверями и…
— Послушайте, — неожиданно сказал он с серьезностью, удивившей его самого, — это безумие. Невозможно, чтобы вы всерьез думали продолжать идти в одиночку, вперед…
— Мне хотелось бы попросить вас об одной вещи, — очень мягко сказал Реб. — Грузовик, что мы использовали, я арендовал у человека, который не знал, что я с ним намерен делать. Этот человек — его фамилию и адрес вы найдете в машине — рискует навлечь на себя неприятности. Помогите ему, попытайтесь убедить полицию в его невиновности. И, пожалуйста, заплатите ему…
На Ребе были лишь сапоги, брюки и полотняная рубашка, пять дней назад купленные в Вильявисенсио.