— Хотите поесть с нами? Но вы не обязаны это делать. Мои друзья не обидятся, если вы предпочтете сандвичи пилотов,

— Что годится для вас, годится и для меня, — ответил Сеттиньяз с бешеной яростью. — И я могу подать в отставку, когда вам будет угодно..

— Мы еще поговорим об этом, Дэвид.

В его голосе прозвучала такая спокойная учтивость, которой можно прийти в отчаяние, в эту минуту особенно. Поэтому Сеттиньяз наблюдал за приготовлениями пищи довольно рассеянно. Индейцы встряхнули несколько деревьев, и сверху попадали гусеницы бабочек, они собрали, их, очистили от волосков, вскрыли ножом или зубами, затем бросили в кипящую воду, с варившимися в ней листьями.

— Дэвид, я слишком многого требовал от вас, надеюсь, вы простите меня. В последние годы я действительно не облегчал вам задачу. Давайте решим неотложные дела: примите все меры, чтобы акции «Яуа» были проданы на бирже. Операция должна принести примерно два миллиарда долларов. Эти черви называются тапа. Попробуйте, они сладкие и питательные, вы увидите.,.

От удивления Сеттиньяз чуть не лишился дара речи. Но он довольно быстро взял себя в руки, хотя и подумал: «Какое безумие, я сижу в дебрях дикого леса и разговариваю о миллиардах долларов с голым человеком, угощающим меня гусеницами!»

— Продать что?

— Что хотите, Дэвид. Вы можете объявить о продаже лишь части компаний. Только для того, чтобы сбалансировать счета.

— С «Яуа» связано более трехсот компаний.

— Я могу продиктовать вам их список, — спокойно ответил Реб.

Сеттиньяз чувствовал, как в нем нарастает возмущение, а он совсем не привык к столь бурным проявлениям эмоций. Поэтому предпочел отнести вспышку на счет мало привычной для него обстановки.

— Реб, вы истратили более шести миллиардов долларов… на это…

И широким жестом он как бы соединил в одно индейцев, поляну, «Сикорского» и весь созданный на Амазонке мир.

— Продолжайте, Дэвид.

— Что вы задумали? Однажды вы сказали мне, что велели Убалду Роше купить первые участки с единственной целью: сделать индейцев законными хозяевами этой земли. Помните?

— Я ничего не забываю, вам это известно, — ответил Реб тихим голосом.

— Знаю, вы непогрешимы. Но на тех землях, которые вроде бы были куплены для ваших друзей — индейцев, вы опустошили лес, срубили деревья, разрушили естественную среду обитания людей, которых собирались защищать.

Взгляд серых глаз, устремленных на Сеттиньяза, был непроницаем. И тот, словно опьянев от злости, продолжал:

— Президентом Индейского фонда является некий генерал, возможно, бывший, по имени Бандейра ди Мелу. В любом случае этот человек по своему статусу должен был «уважать индейское население и его уклад жизни» и гарантировать ему, я продолжаю цитату — «безоговорочное право на владение землей и природными ресурсами». Я не ошибаюсь?

— Не ошибаетесь.

— Мне перевели одно из его высказываний, и я точно воспроизвожу его: «Недопустимо, чтобы помощь индейцам становилась препятствием для национального развития». Вы помните эту фразу, Реб?

— Да.

— Вы сами вполне могли произнести ее. В ваших устах, конечно же, некоторые слова были бы изменены. Вы бы сказали, например: «Я не допущу, чтобы моя дружба с индейцами и любовь к ним обернулись препятствием для развития страны, которую я создаю или уже создал».

Никакой реакции. Реб даже не шелохнулся, сидел на корточках, свесив руки, как плети, и продолжал глядеть на Сеттиньяза, но будто бы не видел его. А вокруг собеседников индейцы разговаривали на своем языке и смеялись. Женщины пошли купаться на реку, вытянулись в воде, посмеиваясь мелодичным смехом. Некоторые из них были совсем молоденькие, и даже на взгляд Сеттиньяза их тела были изумительны: обнаженные, гладкие, с хорошо различимыми розовыми губами под животом. Когда-то Тражану да Силва рассказал Сеттиньязу, что и совокупление у индейцев происходит по-особенному: войдя в женщину, мужчина замирал, совсем не двигался, не позволял себе даже пошевелить бедрами; все остальное положено было делать женщине посредством ритмичных сокращений внутренних органов, которым девочек обучают еще до достижения половой зрелости, это незаметные движения, но благодаря им любовный акт, начавшийся в сумерках, в идеале должен длиться до рассвета.

— Я не отказываюсь ни от одного сказанного слова.

— Потому что вы так думаете.

— Да, я так думаю.

— Это ваше право, Дэвид.

— И я полагаю также, что все происходящее здесь, на Амазонке, лишено здравого смысла. Господи, я начал работать у вас в 1951 году, двадцать шесть лет назад, в первый момент даже не осознав, что решился на это. Меня как будто понесло куда-то, и вот уже более четверти века я только и делаю, что пытаюсь удержаться на поверхности. Вы, конечно, гений, может быть, вам открыто то, чего я не вижу. Но я самый обыкновенный человек. Я устал. Мне пятьдесят четыре года. Чтобы идти за вами до конца, нужна слепая вера. Джордж Таррас обрел ее. Я — нет. Наверное, потому что не способен на такое. Мне необходимо понимание, а не вера. Вы создали немыслимое состояние, все время оставаясь в тени, и я помогал вам в этом, как мог. Никогда в жизни я не рассчитывал, что буду так богат, как сейчас, и все это благодаря вам. Но я не понимаю, что происходит сегодня, к чему вы стремитесь. Я хотел быть вашим другом, и порой мне казалось, что оно так и есть. Теперь же возникли сомнения. И я даже сам не знаю, хочу