— Абсолютно. Ведь я тоже жив. Реб разулся и вошел в воду, не обращая внимания то, что замочил полотняные брюки.

— Я еще не принял решения, — сказал он, покачав головой. — Пока бразильцы меня не трогают. Так же люди из Каракаса и Боготы.

— Так будет продолжаться недолго, и вы это знаете.

Молчание.

Реб снял майку. Обнажившись по пояс, он очень спокойно лег на воду, погрузился целиком, только лицо осталось на поверхности, глаза были широко открыты, чуть вытаращены и чем-то напоминали глаза утопленника. Таррас сел на свой любимый камень.

— Я не хочу оставаться в стороне, Реб, прошу вас. Очень прошу.

Реб исчез под водой, на этот раз нырнул и только через две бесконечные минуты появился на поверхности. Подплыл к скалам, разделся догола, выжал мокрую одежду и надел снова.

— Вы были там только один раз, Джордж.

— Я терпеть не могу жару. Но не в лесорубы же я к вам нанимаюсь!

Снова молчание. Реб зашнуровывал свои теннисные туфли. И вдруг замер, будто прислушиваясь к чему-то внутри:

— Я же сказал, что еще не принял решения. Так оно и есть. Я могу продолжать жить, как живу сейчас, оставив все по-прежнему.

— Сколько компаний вы на этот раз подключили?

— Сто одиннадцать.

— Официально они никак не связаны между собой?

— Никак.

— Существует ли малейший риск, что когда-нибудь кто-нибудь обнаружит, что вы единственный и подлинный их владелец?

— Не думаю.

Таррас размышлял. И наконец сказал:

— Вы правы. Конечно, можно «продолжать жить, как сейчас», по вашему выражению. В худшем случае одну из ваших ста одиннадцати компаний в чем-то могут обвинить, но полагаю, у каждой есть своя свора адвокатов, один изворотливее другого. И я припоминаю, что кое-кто из ваших людей заседает даже в правительствах. Кажется, один из них — личный советник бразильского президента?

Реб улыбнулся:

— Да.

— Единственная реальная опасность, — продолжал Таррас, — революция, подобная кубинской, в Бразилии, Венесуэле и Колумбии. В принципе это маловероятно в ближайшие двадцать лет. И кроме того, всегда ведь можно договориться с небом, даже если оно красное. У вас по-прежнему великолепные связи с кремлевскими деятелями?

— По-прежнему.

— Через Поля, Несима и этого американского коллекционера, собирающего живопись, а также другого, француза с рыкающим акцентом?

— Да, но есть и другие.

Таррасу даже удалось улыбнуться:

— Боже мой, Реб, вы же многонациональная компания в одном лице. Что я говорю! Вы — несколько таких компаний вместе. Наверное, вам ничего не стоит купить «Дженерал моторс» или «Эксон». Если не тех и других вместе. Я не ошибаюсь?

— Я об этом никогда не думал.

Они снова пошли рядом по дороге к дому.

— Реб, все очень просто: вы действительно должны принять решение. Но если по-прежнему будете хранить молчание, оставаться в безвестности, ничего не произойдет, ничего существенного, конечно.

Они вошли в дом.

— Но я-то знаю, что так не будет, — сказал Таррас.

— Не будет?

— Нет. Вы сами говорите: «Я еще не решил». Значит, думаете об этом. И уверен, сделаете, что решите. Убежден, вы объявите бой. Страна уже создана, и об этом знает не только сотня наших людей. Неизбежно наступит момент, когда вы заговорите. И я могу, думаю, что смогу помочь вам именно тогда. В последнее время я много размышлял над этим. Наверное, и вы тоже.

Реб улыбнулся, взгляд его был непроницаем.

— Пойдемте, — сказал Таррас.

Он повел Реба в кабинет. Книги и блокноты были навалены здесь так, что человек, подобный Сеттиньязу, пришел бы в ужас.

— Вчера вечером, — продолжал Таррас, — перед тем как накачать меня столь бессовестным образом, вы задали вопрос, на который я не ответил…