– Он сказал, что побудет неподалеку.

– Соображает, – одобрительно кивнул Хорунжий, – А что ты ему сказал?

– Сказал, что кого-нибудь из нас могут убить.

– Молодец, – Хорунжий замолчал. Нужно внимательно следить за трассой. Быть готовым к неожиданностям. Держись, Саша. Держись. Уже скоро.

В ушах звенело, а стена, к которой удалось вовремя прислониться, тошнотворно покачивалась. По комнате плыл туман, то сгущаясь, то рассеиваясь. Иногда откуда-то из угла выныривала пустота, и тогда Гаврилину приходилось напрягаться, чтобы отогнать ее.

Хозяин что-то изредка говорил сыну, тот коротко отвечал, но дальше чем на три шага от Гаврилина не отходил. Просто глаз не сводит.

В ушах стоял негромкий звон, как в колоколе, после того, как основной звук затихает. Последний стакан самогона был явно лишним. И предпоследний. И…

Не нужно было все так усложнять, просто одеть милицейскую форму и выехать. И пусть Вася сам здесь за все отдувается.

К горлу подступила тошнота. Он и не предполагал, что так ослаб. Осталась только тошнота, боль и темнота, которую нужно отгонять из последних сил. Похоже, что рана снова открылась.

Гаврилин вздохнул. Попытался вздохнуть. Только попытался и тут же был наказан болью.

Перевязать бы рану. Приложить к раскаленному боку что-нибудь прохладное. Успокоить боль. Он даже чуть не поддался соблазну.

Рана сразу его выдаст. Гаврилин прикрыл глаза, чтобы не видеть внимательных и жадных глаз сына лесничего. Стало только хуже. Он не мог теперь сразу заметить подкрадывающуюся темноту и чуть не провалился в забытье.

Вздрогнул, открыл глаза.

Сколько нужно Хорунжему, чтобы приехать? Час? Два?

Душно. Гаврилин расстегнул немного куртку.

С расстояния в тысячу километров до него донесся голос лесника.

– Что? – Гаврилин с трудом разлепил ставшие непослушными губы.

– Разденься. И полежи.

– Не… – Гаврилин качнул головой и судорожно сглотнул, чтобы удержать тошноту, – мне нужно ехать. У вас нет машины?

– Куда ехать?

– На ближайший пост. Нужно сообщить, что на меня напали.

– Машина? – лесник глянул мельком на сына.

Как в зеркало погляделся, подумал Гаврилин.

– Ты уже мотор починил? – спросил лесник.

– Так это… – протянул сын.

– Не починил? Придурок. Извини, сержант. Придется к трассе пешком выходить. Сын проводит. Вот согреешься, отдохнешь…

Отдохнешь и согреешься. Согреешься и отдохнешь.

Нужно или уходить немедленно, или ждать, пока приедет Хорунжий. Или приедет Краб.

Если он не поверил их представлению.

Нужно было одевать форму и прорываться самому. Нужно было. Или нет? Он ведь мог напороться на тех, кто видел сержанта. Или на тех, кто видел в лицо его самого. В подвале их было достаточно много. Или вдруг напарник сержанта слишком рано понял бы, что к нему приближается не Миляков.

Тогда не нужно было заходить к леснику. Только… Не хватило бы ему сил добраться до дороги. Он и сюда дошел почти на автопилоте.

Теперь остается только сидеть и ждать. Сидеть и ждать, кто первый приедет за ним.

Лесник сказал, что телефона у него нет. Значит, предупредить о том, что кто-то у него в гостях он не мог никого. Если верить леснику. Его должны были предупредить, что ищут беглеца.

У самого лесника рожа непроницаемая, а вот сын… Он смотрит на Гаврилина просто влюбленным взглядом. Или деревня у них называется Гомосеки? Гаврилин с трудом улыбнулся.

Не на меня смотрит мужик, ему награда мерещится.

Гаврилин затаил дыхание, чтобы остановить очередной приступ тошноты.

Если их предупреждали, что разыскивается беглец – а их обязаны были предупредить – не должны были они так быстро успокоиться. Мало ли что им мог наплести гость? Нужно было постараться быстро сообщить Крабу или Хозяину…

А они даже не пытаются двинуться с места. Или в доме был кто-нибудь третий? Не похоже. Или все-таки