Только по окончании операции Чебрецова он почувствовал снова боль в собственной ране и опустился на стоявшую рядом табуретку.

— Разрешите все-таки, Михаил Степанович, осмотреть вашу рану, — попросил его румяный, молоденький, с девичьим лицом врач Женя Славинский.

Варакин совсем было согласился, когда принесли бойца с раздробленными ногами.

Через час он разрешил эвакуировать Чебрецова в госпитальный блиндаж.

— Борис, вы отправитесь сопровождать. Если наркоз перестанет действовать, примите тотчас же меры против шока. Если часа через три он еще не очнется, все равно ту же инъекцию в половинной дозе, — распорядился Варакин.

И так до самого вечера Михаил не смог отойти от операционного стола.

Палатки санбата были полны ранеными. Санитары из блиндажей не могли подойти за ними до полного наступления темноты, потому что участок леса на пути к блиндажу оказался под пулями.

Слышно было, как вблизи палаток санбата раздавалась команда строиться, — повели легкораненых в пополнение на передний край. Значит, там было очень тяжело.

Орудийный гул с темнотой усилился, слившись в сплошные раскаты, треск пулеметов приблизился. Несколько раз разрывы мин и снарядов рушились где-то почти рядом с санбатом. В крайней палатке осколки мины прорвали брезент в трех-четырех местах.

Прибывающие говорили, что далеко на востоке разгорается битва — там все небо мигает вспышками артиллерийских разрывов. Может быть, началось встречное наступление Красной Армии. Может быть, им нужно здесь продержаться еще только сутки, полсуток — и Красная Армия подоспеет на помощь!..

Вдруг в операционной появился Борис.

— Принес обратно полковника, — сказал он. — По дороге туда одного носильщика наповал, а полковника заново ранило на носилках осколком. Я там обследовал, да обратно дороги не было дотемна. В брюшную полость входное, справа на два пальца ниже печени — область поперечной кишки. Повыше бедра осколок, — должно быть, застрял в суставе. Задет ли кишечник и каково повреждение сустава, понять пока трудно… А я думаю, все-таки, может, кишечник… Я бы рискнул полостную, — добавил несмело Борис.

— Не повезло вам, Гурий Сергеич! А что же делать, Борис, как же тут без операции? — устало сказал Варакин. — Давай на стол.

Кто-то доложил, что пришли санитары с носилками из блиндажей.

— Женя, займись эвакуацией, — приказал Варакин. Крючков и Борис Головин остались при нем ассистентами. Чебрецов снова уже лежал на столе. Все черты его заострились.

— Да, резко осунулся! Пожалуй, Борис действительно прав, — задумчиво произнес Варакин. — Маску!

Фронт ревел рядом, но погруженный в работу Варакин почти не слышал его звуков. В его руках была жизнь человека, сраженного при защите родины. От его искусства и знаний зависело сейчас удержать эту жизнь в теле воина. Оказалось, осколок порвал в трех местах кишечник, прежде чем врезался в кость тазобедренного сустава. Операция была кропотливой.

Женя Славинский вошел в палатку после отправки транспорта раненых.

— Разгрузился, — сказал он. — А новых прибыло сорок… И еще прибывают… Слышите, что там творится?!

— Займитесь прибывшими. Не мешайте, — сделал резкое замечание Варакин, как будто грохот разрывов, выстрелы, дикий рев всего переднего края его не касались.

— Приказано срочно менять дислокацию, — заикнулся Женя.

— Менять дислокацию? — переспросил Варакин. Он поднял глаза и опять отвернулся, словно забыл о переданном приказе.

Славинский выскочил.

— Сулему! Салфетки! — требовал Варакин. — Зашивать не будем, заложим тампоны…

Пулеметы рычали нетерпеливо, грызлись где-то тут рядом. Казалось, в двух сотнях шагов раздалось «ура» атакующей пехоты, разрывы гранат…

— Приказ немедленно отходить! — крикнул Славинский, опять появившись в шинели.

— Вы понимаете, что говорите?! — в бешенстве закричал Михаил.

— Я говорю — приказ! — настаивал Женя.

— А я говорю — операция! Вон отсюда!

Варакин работал, закусив губы, молча, методично, сосредоточившись весь на деле.

За брезентом палатки раздались выстрелы из винтовок и пистолетов. Крики… Удары гранат, еще и еще…

Варакин заметил смятение своих ассистентов. Руки у них дрожали.

— Спокойнее! Вы на работе, товарищи, — строго сказал Варакин.

— Hande hoch! — ворвался в палатку пронзительный возглас за спиной Михаила.

Оба его ассистента подняли руки. Но Варакин закладывал в это время в брюшину тампоны и был весь погружен в работу.

Немец, ворвавшийся в операционную, обежал вокруг стола и направил автомат на Варакина.

— Hande hoch! — снова скомандовал он.

— Ich habe keine Zeit fur «Hande hoch». Ich rette ein Menschenleben. Ich bin Arzt,[8] — ответил Варакин, продолжая дело.

Фашист на мгновение растерялся, но вдруг повернул ствол автомата в голову Чебрецова и дал очередь.

С лицом, искаженным бессильной ненавистью, Михаил сжал кулаки.

— Nun, lieber Herr Arzt, haben Sie jetzt Zeit fur «Hande hoch»?[9] — ухмыльнулся гитлеровец и перевел автомат на Варакина.

Михаил растерянно посмотрел на свои окровавленные руки и медленно поднял их…

— Verfluchtes Schwein![10] — рыкнул немец и ударом автоматной рукояти в лоб сбил Михаила с ног…

От роты, сражавшейся вместе со взводом охраны моста и заградительным отрядом, уцелело всего восемь человек, включая политрука Климова и писателя Баграмова.

Отстреливаясь от гитлеровцев, занявших господствующую высотку, эти восемь человек ускользнули в скрытый кустарником лог, который тотчас же был настолько засыпан немецкими минами и залит огнем пулеметов и автоматов, что невозможно было со стороны представить себе, чтобы кто-нибудь остался там жив.

Но из всех восьмерых никого даже не ранило. Переползая, в сумерках они ушли к северу от шоссе, в прибрежный кустарник, который их вывел сперва в чащобу мелколесья, а затем — в довольно густой и обширный лес, изрытый неиспользованными блиндажами. По начальному стратегическому плану здесь, видно, готовилась защита подступов к водному рубежу. Это место должно было стать предпольем вяземской обороны. Оказалось — не суждено.

В лесу стемнело. Выбившиеся из сил защитники моста добрались до воронки тяжелой фугасной бомбы, свалились в нее один на другого, и несмотря на голод, на то, что к вечеру вокруг разгорелся бой, все они крепко заснули, даже не выставив охранения…

Политрук Яша разбудил Баграмова уже глубокой ночью. Что это была за ночь! Со всех сторон ревела она грохотом и рычаньем моторов. В лесу, в их яме, было темно, но земля непрерывно дрожала, и листья с деревьев сыпались сразу охапками.

— Баграмов, ты слышишь, что там творится?! Ни черта не пойму! — шептал Яша. — С юга, у Чебрецова, что ли, такой страшный бой, да что-то к нам слишком близко, или сюда от шоссе отжали они Чебрецова?! И на западе явно дерутся… Значит, и там давят. А вот с востока я ничего не могу понять. По- моему, танки ходят уже по нашему берегу… Ты слушай-ка лучше, Баграмов. Вот! Слышишь?!