разведку, сказал, что дорога свободна. Но все-таки они решились выехать дальше только ночью.
— Горючего еще хватит ли? Сколько петляем! — сказал Полянкин.
Так и ехали они уже четвертую ночь какими-то объездами, «не спеша», мимо пожаров, стороной от каких-то стычек и перестрелок, снова при свете зарев и вспышек…
В красноватом сумраке тронутой легким морозцем ночи они наконец заметили на дороге автомашину. Полянкин остановил и опять вышел вперед на разведку. Оказалось, что это стояла застрявшая в топкой луже брошенная порожняя полуторка.
— Вот и горючее! — обрадовался Полянкин, «отсасывая» из бака этой машины бензин.
Стоя возле покинутой машины, они услыхали нервные, отрывистые сигналы многих движущихся автомобилей.
— Слышишь, Вася? Гудят! — радостно отметил Варакин.
— Это уж автострада! Из Москвы на фронт всегда по ночам идут колонны с боепитанием! — пояснил шофер. — Тут и регулировщиков много. Теперь все узнаем! — заключил он со вздохом облегчения.
Водитель повел машину быстрее и увереннее, двигаясь почти параллельно асфальтовой магистрали. Голоса машин, даже щелканье выхлопов доносились до них слышнее. И в то же время где-то не так далеко справа слышалась трескотня пулеметов и раздавались удары мин.
— Стой!
Направив на них винтовки, из окопа возле дороги поднялись два бойца. С другой стороны дороги смотрел в упор пулемет. Машина остановилась.
«Странный контрольный пункт!» — подумал Варакин.
Лейтенант, проверивший их документы, подтвердил, что за эти четверо суток совершился прорыв фронта. Штаб армии давно уже переместился почти под Вязьму. Расположение частей можно узнать только там.
Они рванулись вперед, к шоссе Москва — Минск, и вдруг поняли, что дорога, по которой они едут, проходит всего-то в пяти километрах от переднего края обороны.
«Да что же это такое? До каких же пор можно еще допускать прорывы?» — мрачно думал Варакин, кого-то в душе обвиняя, хотя, сам не знал, кого именно…
Рассветало. Лицо водителя Михаилу было хорошо видно. Он тоже больше не проронил ни слова, но явно было, что мысли Полянкина так же невеселы и смущены. С плотно сжатыми губами, с нахмуренным под пилоткой лбом, сидел он точно окаменелый.
Выехав на шоссе, они не сразу и с трудом сумели втиснуться в текущую реку машин.
— Все спешат. Езды по шоссе ведь осталось не больше минут сорока, — пояснил Полянкин. — Ведь как разнесет туман, так всем придется в кусты…
— А если спешат, так чего же плетутся, как черепахи?
— Должно, там, на дороге, тесно…
Выбравшись на магистраль, они увидали, что поток машин движется лишь в одном направлении — на восток. Встречного движения, от Москвы к фронту, не было. Такое Варакин видал уже раньше, когда отступали от Смоленска…
Вереница машин, в которую они влились, недалеко продвинувшись, снова остановилась. Над шоссе стояли нетерпеливые крики, настойчивые, понуждающие гудки, раздавались хлопки незаглушенных моторов…
— Посидите, пойду, может, что узнаю, — сказал Полянкин. — Тут до Вязьмы всего километров двадцать, не больше, а там уж вы поездом…
Он возвратился неожиданно быстро.
— Товарищ военврач, с головы колонны слухи идут, что в Вязьме фашистский десант. Говорят, что мы теперь с запада на Вязьму ведем наступление.
— А где же штаб армии? Там, за Вязьмой, или где-нибудь тут же? — растерянно спросил себя вслух Михаил.
Моторы взревели, раздались десятки гудков. Сплошная масса машин по-прежнему медленно тронулась по шоссе в направлении Вязьмы, но в утренней мгле стало видно, как вереницы автомобилей при первой возможности сползают с асфальтовой магистрали вправо и влево.
Полянкин тоже повел машину проселком.
Дорога мимо деревни вошла в лес, на прямую просеку, и Михаил опять увидел себя в давно знакомых местах: и в этом районе когда-то бывал он с дедом, и тут у него были хожены тропки, и даже самую просеку он узнал по каменному колодцу у родника. Вопрос был лишь в том, где же теперь искать штаб армии и Анатолия.
Машины перед ними то и дело останавливались, глушили моторы. Некоторые из вынужденных стоянок длились минут по десять. Настало ясное утро. На пожелкнувшей и измятой траве за обочинами дороги сединою сверкала под солнцем изморозь, которая постепенно превращалась в мельчайшие капли росы и повисала в серебряной паутине между ветвями. Начало капать и с веток елей и с поредевших желтых и красных листьев…
Уже два раза раздавалась команда: «Воздух!» Машины, украшенные осенними ветками, торопливо сползали с дороги в кустарники, а люди опасливо выглядывали из-под ладоней на ясное, голубое небо, отыскивая врага. Над лесом летала на большой высоте лишь одинокая «рама» — фашистский разведчик. Однако где-то вдали уже слышались сотрясающие удары тяжелых авиабомб.
Командиры во время стоянок, сходясь в кружки, обсуждали положение, создавшееся вокруг отрезка шоссе. Картина представлялась неутешительной. Говорили, что расстояние до основных сил Красной Армии, которые, мол, укрепились за Вязьмой, от города всего-то каких-нибудь десять километров, но пробиться к ним нелегко. Ночью шло сражение у вяземского вокзала, однако же наши с большими потерями были отбиты.
Гул боя доносился сюда не только артиллерийской пальбой. Слышались даже винтовочная стрельба, разрывы гранат, трескотня пулеметов…
Продвинувшись в течение томительного часа еще километра на три, Полянкин еще раз свернул на боковую дорогу, миновал кочковатую просторную луговину с еле заметной колеей на торфянистой, упругой почве и въехал в густой, темный ельник, где было гораздо меньше машин и людей. Он оставил Варакина и еще раз пошел на разведку.
Ожидая Полянкина в кабине, Варакин курил одну за другой папиросы. За густой и широкой елью, вблизи он наблюдал группу красноармейцев возле грузовика. Он понял, что это какой-то взвод связи, разглядел, что красноармейцы, усевшись в кустах на траве, завтракают и что из их котелков поднимается пар. Варакин при взгляде на это почувствовал голод и вспомнил, что в последний раз они с Полянкиным поели вчера утром…
Время от времени пролетали над лесом немецкие мины, но падали далеко, не менее чем в километре, не нарушая покоя завтракавших бойцов.
— Товарищ военврач, давайте-ка ваш котелочек! — вдруг вынырнув из-под колючих ветвей возле самой машины, бойко сказал Полянкин. — Штаб армии тут совсем близко! — обрадованно добавил он. — Майор Бурнин живы-здоровы.
Через две-три минуты он вернулся, неся себе и Варакину горячую кашу с мясом.
— Так оно веселее пойдет! — довольно сказал шофер.
Спустя час Варакин получил от начсанарма назначение в дивизию Чебрецова, где в результате непрерывных боев было особенно много раненых. Полянкин довез его. Потом Михаил перебежал какой-то бугор под посвистом пуль и вдвоем с офицером связи из штаба дивизии Чебрецова уже пробирался, как показалось, даже знакомой лощиною вдоль ручья, то и дело падая от летящих мин между кустами и мелколесьем осины, ольшаника и ивняка.
В жиденьком перелеске возле заброшенного, покосившегося плетня в глубокой воронке, прямо на земле, лежало человек двадцать раненых, доставленных после только что закончившегося воздушного налета фашистов. Более легко раненные поправляли кровавые, промокшие повязки сильнее пострадавшим, спускались на дно лощины, к ручью, наполняли водой фляги, чтобы подать напиться. Среди них лежала раненная несколькими пулями с фашистского истребителя женщина-санитарка. Большинство бойцов было
