— Это как?
— Ночь не спал, и сна ни в одном глазу! — повторил Бурнин. — Энергичный и злой. Командовать будет, было бы кем! — заключил он.
— Верно. Пожалуй, пока и некем! Ты, да я, да мы с тобой, а фронт прет на восток не полками, а кашей какой-то… Я мальчишкой один раз пшена, не знаючи, полгоршка насыпал, — знаешь, каши потом сколько вышло! Так же вот пёрла! Ух, мамка мне трепку дала!.. Ну, и за эту «кашу» нам тоже, конечно, не ордена получать! — Ивакин нахмурился. — Впереди из запасных-то батальонов, кажется, ребята лихие, битые!.. — заключил он с мрачной веселостью.
— Генерал-майор приказал докладывать информацию о частях. Пехотинцы, которые в беспорядке отходят, из каких дивизий, полков? — спросил Бурнин.
— Да тут всякой твари по паре. Я уже доложил: частично отбились от Старюка, а большинство — от левых соседей. И с левого фланга Дубравы, с «Дуная», несколько батальонов прорвались с боем. Часа через два уясним себе больше, когда формирование наладим.
— Спрашивали их об обстановке?
— И расспрашивал, и допрашивал… Что с них взять! Никто же не скажет, что первым удрал из окопов. Все уверяют, что уходили «последними», «когда никого не осталось»… А бой-то на западе вон как идет! Значит, наши дерутся там. Слышишь?! — бодро сказал Ивакин. — Значит, кто-то еще после этих «последних» держится!
Фронт на западе и на севере к утру начинал бушевать с новой силой.
В сопровождении мотоциклистов Бурнин и Ивакин на броневике выехали дальше вперед, за переправу, и вскоре свернули налево с шоссе, на широкую просеку. В лесу пока было еще темновато, тут словно лишь наступил рассвет, и туман был гуще.
Ивакин остановил броневик, и они оба вышли. Навстречу им по грунтовой дороге шли машины, орудия. Текли опять-таки беспорядочной массой, во всю ширину просеки, вытесняя всех пеших в лес, за обочины. В машинах было набито людей до отказа.
Ивакин, Бурнин и пятеро мотоциклистов остановились среди шоссе, возле броневика. По приказу Ивакина, регулировщик подал сигнал остановки движения.
— Стой, сто-ой! — скомандовал Бурнин, держа в руке пистолет, и выстрелил в воздух. Машины притормозили. Ивакин скинул плащ и шинель, вышел вперед.
— Куда, товарищи артиллерия?! — воскликнул он. — По какому маршруту отходите? Командиры машин, ко мне!
Распахивались дверцы кабин, нестройно, растерянно выходили командиры, в робком смущении потянулись к Ивакину.
— Бегом! — прикрикнул Ивакин. — Ездите шибко, а к командиру — вразвалочку?! Что за новая дисциплина, товарищ капитан?! Спрашиваю: куда отходите, по какому маршруту, какая часть?
Столпившиеся шестеро командиров молчали.
— Там танки, товарищ дивизионный комиссар! — пояснил старший лейтенант артиллерии. — Танки прорвались…
— Раз прорвались, значит, их уничтожить надо! А вы куда? За Москву? До Урала, что ли? Горючего все равно не хватит!
— Орудия, технику надо спасать! — смущенно пояснил капитан, подошедший первым.
— Куда спасать?! На что они, если из них не стреляют? Бросайте орудия да в кусты на карачках ползите! Бесстыдники! Ваша должность, капитан?
— Командир дивизиона «ЛАП», капитан Самарин.
— Вы были приданы дивизии Волынского? Значит, пехоту бросили? Или приказ на отход?
Капитан молчал, опустив голову. Младшие тоже потупились, только сейчас поняв всю глубину своего преступления, может быть даже ожидая рокового решения дивкомиссара тут же, на месте…
— Та-ак! — укоризненно произнес Ивакин. — Ну, вот что; вот здесь, вправо и влево, занять огневую! Расположить орудия на прямую наводку на случай появления танков противника с этого направления! Будете называться первым особым противотанковым дивизионом левого передового заслона. Ясно?
— Слушаюсь, расположить орудия на прямую наводку. Называться первым особым противотанковым дивизионом левого передового заслона! — отчетливо произнес капитан, чувствуя, что гроза миновала.
— Просека позади вас шестьсот — семьсот метров. Еще восемьсот по шоссе к востоку — днепровская переправа. Ваша задача — не подпустить фашистов к переправе, — пояснил капитану Ивакин, — стоять до последнего снаряда и до последнего человека.
Сзади на остановленные машины уже наседали тревожные, нетерпеливые гудки, десятки сигнальных гудков.
— Товарищи мотоциклисты! Поезжайте втроем вперед, прекратите там этот концерт! — приказал Ивакин. — Это демаскировка техники перед противником. Передайте всем: за сигналы — расстрел!
— Товарищ лейтенант, подберите себе отделение бойцов, организуйте на просеке, на глубине четыреста метров отсюда, контрольно-пропускной пункт, — приказывал Ивакин молодому командиру, который стоял перед ним навытяжку, руку под козырек. — Боевую технику и боеприпасы будете направлять на три километра отсюда в тыл. Интендантским машинам приказываю сосредоточиваться не глубже пяти — семи километров по шоссе. Вон вижу машину с гранатами. Замаскировать ее тут, на опушке, и разгрузить. Гранаты, мины, бутылки, патроны нужны под рукой… Командир дивизиона, исполняйте приказ, — обратился Ивакин к капитану-артиллеристу. — Не стойте, действуйте, черт вас возьми! Ищите позиции. Я их, что ли, буду для вас выбирать?! Через сорок минут мне доложите через связного. Я — рядом тут, на шоссе.
«Молоде-ец! — думал Бурнин, — А говорят — не военный! Дай бог военному!..»
Группы пеших стрелков продолжали двигаться по опушке за обочиной дороги, шли в беспорядке, бесцельно, бездельно, винтовки на ремень, вразвалку, вразброд; слышался гомон, выкрики, ругань.
— Сюда, Бурнин, — позвал Ивакин, сам легко перепрыгивая канавку за обочиной. — Стой, пехота- матушка! Стой, царица-полей! Куда дуете, братцы родные, землячки?! — издевательски призвал Ивакин. — Горьковские, что ли, пошли по домам?! Матерно слово нижегородское слышу по-волжски, на «б»! А ну, все ко мне!
Мгновенно возле простоватого, курносого, рослого и решительного человека с седыми висками, с ромбами на петлицах скопилось около сотни бойцов и командиров. Пехота соскакивала и с машин, бежали к Ивакину. Все они пешими или на попутных машинах покидали фронт, подчиняясь стадному чувству. Никто из них не хотел бежать от врага. Слыша призыв командира, бегом пустились к нему в жажде организации и подчинения… Вот их стало уже около полутора сотен, и еще подходили. Ивакин задумчиво и насмешливо наблюдал, как они собирались.
— Станови-ись! В две шеренги, без званий, подряд все, бойцы и командиры! Станови-ись! — спокойно и властно командовал Ивакин.
— Растянулись! Подстраивай сзади третью шеренгу! — крикнул он, когда оказалось, что, ежесекундно пополняемый подходящими пехотинцами, строй извивается как змея. — Равняйсь! Смирно!
С его голосом, с его бодростью дисциплина входила в движения и выправку бойцов, в их сердца, в их сознание.
— Политсостав, средние и старшие командиры, ко мне! Бего-ом! — скомандовал Ивакин.
К Ивакину подбежали с десяток политруков, лейтенанты, старшие лейтенанты, капитаны, майор. Ивакин ревниво осматривал, у всех ли политработников целы нарукавные звездочки, знаки различия на петлицах.
— Товарищ старший политрук, что это у вас выражение лица как у прошлогоднего огурца?! Чего раскисли? — обратился Ивакин к стоявшему ближе других. — Бодрей! Бойцы-коммунисты, выйти из строя… Пять шагов вперед шагом марш!
Ряды заколебались, человек тридцать вышли вперед.
— А комсомол?! — крикнул кто-то из строя.
— Комсомол, тоже выйти! — отчетливо приказал Ивакин.
Группа человек в пятьдесят комсомольцев выдвинулась из рядов.
— Товарищ майор, составьте список коммунистов, — приказал Ивакин. — Коммунистическая рота! —
