убийство было заранее подготовлено.
Из карманов и пазух еще не остывших трупов солдат извлек карту, компас и нож в деревянных ножнах.
— Это есть орудия шпионажа и бандитизма, — перед строем сказал переводчик со слов фельдфебеля. — В военное время бандитов и шпионов не судят, а расстреливают на месте. Так будет со всеми бандитами и шпионами…
«Неужто же фельдшер предатель?!» — испугался Батыгин, думая, что погибнут и Балашов и другие из ТБЦ. При нем самом был в эту минуту устав АФ-групп. Вдруг обыщут!..
Но их не распустили из строя после поверки. В лагерь вошли солдаты и начали обыск в бараках, в уборной, в кухне. Стали вызывать в комендатуру старших, допрашивали, кто остается в бараках копировать карты, кто сделал компас. Личного обыска не сделали. Книжечек обнаружено не было.
Утром на заводе по цехам объявили, что за каждую работу, которая не относится к их прямому делу, будут направлять в штрафной лагерь.
После расстрела троих неудачников, доверивших свои жизни солдату, в «Винтерберге» усилился надзор.
«Нет, отсюда не убежишь!» — решили Никита и Васька. А не думать о том, чтобы убежать, они уже не могли. Кроме того, в «Винтерберге» к ним начал уже присматриваться абвер. Батыгина вызвали и спрашивали, в каком лагере был он раньше и как он туда попал.
— Мы оба были больными туберкулезом, в побеге еще поправились! Там в лазарете такое питание, что можно совсем умереть, — объяснял Батыгин переводчику.
— Кашель есть? — спросил тот.
— У кого же нет кашля! Бывает. Вот кровью харкать не стал — и то уж спасибо. Все-таки тут рабочий паек.
Так, исподволь подготовив почву, оба друга оставили на заводе две антифашистские группы, сами же при помощи врачей «нырнули» назад в ТБЦ.
Бюро направило их обоих в каменные бараки, на усиление «команды выздоравливающих», но не включало их ни в одну из постоянных команд.
Оба друга «смотрели в лес», хотя уже не были уверены в том, что через Германию удастся дойти до фронта при той густой сети облав, которую немцы раскинули по дорогам. Они задумали теперь вооруженный побег: выйти из лагеря и тут же сложить отряд боевой борьбы против фашизма в самой Германии…
Перед этим они уже повидали в побеге немецкие города, которые лежали в развалинах после бомбежек. Целые кварталы развалин, где лишь изредка в подвалах ютятся лишенные крова люди. Там скрываются и немецкие дезертиры, прячутся и бандиты… А почему бы не оказаться в таких же развалинах отряду советских мстителей?!
Никита и Васька провели две ночи во время побега в таком квартале развалин, там было бы можно скрываться и дольше, но их звала родина, их звал фронт, и они ушли… В те дни, затаившись в камнях, они видели в разрушенном доме двоих дезертиров-немцев, один. Из них ругался и плакал, колотя кулаками по груде разбитого кирпича, проклиная нацистов.
Генезенде-команда была наилучшим местом, где Батыгин с товарищем могли исподволь подобрать охотников для задуманного предприятия. Ведь именно сюда выписывали из лазарета надежных ребят, которых нацеливали на организацию саботажа и диверсий.
Никита и Васька осторожно присматривались к товарищам по команде.
Словно бы просто фантазируя и мечтая, развивал Никита картины диверсий: спуск поездов под откос, лесные пожары, поджоги военных объектов. Он наблюдал за выражением лиц слушателей, примечая их реплики, распознавал людей.
Откровенные и прямые разговоры Никита вел только с Васькой, с ним вдвоем они и подобрали себе наконец еще шестерых товарищей.
Они раздобыли карту Германии и изучали ее, не стремясь попадать ни на какие работы. Они уже намечали, что, выйдя из лагеря двумя группами, порознь, потом сойдутся в намеченном заранее месте, чтобы превратиться в отряд партизан-мстителей.
— Либо прорвемся в Судеты и там найдем чехов, либо и тут навоюемся по фашистским тылам! — говорили они между собою.
— Вот кабы до побега раздобыться оружием — было бы дело: пару-тройку гранат и на всех пистолеты! — мечтал Васька.
— Еще тебе тола мешок, «максима» с лентами, «пепеша»! — издевался Никита. — Все это голыми ручками добывают, Васенька!
— Да ладно уж, капитан-лейтенант, не подначивай! И голыми раздобудем! И руки зудят, и прямо… ну сердце чешется, понимаешь?!
— Понимаю, дружок. У меня тоже в сердце свербит…
Нередко бывало, что только они ввосьмером и оставались бездельниками в бараке, когда все прочие расходились по работам. Они тогда работали за уборщиков — подметали, мыли полы и, быстро управившись с делом, возвращались к своим беседам.
— Восьмерых на работу! — выкрикнул как-то в такой день Сеня Бровкин, который в общем потворствовал им в отлынивании от нарядов.
Друзья, которые сидели якобы за игрой в домино, вынуждены были подняться, построиться и идти. Недаром же «команда выздоравливающих» получала рабочий паек!
На этот раз унтер повел их на ранее неизвестное место — не к железной дороге, куда все привыкли ходить на разгрузку, не в немецкий лазарет, куда могли вызвать для уборки двора или крольчатника, не на картофельные бурты, а непонятно куда…
Их привели к какому-то каменному зданию, километрах в полутора от ТБЦ, подобию гаража, с забранными решетками окнами. У широких дверей этого здания стоял часовой. Унтер показал часовому пропуск, отпер дверь и скомандовал пленным входить.
В первый момент, со света, они ничего не могли разобрать. Им показалось, что это склад каких-то станков. Унтер заговорил по-немецки, и переводчик, капитан Лещук, произнес:
— Здесь склад германских трофеев с Восточного фронта. Вы солдаты и знаете, как обращаться с вашим, русским оружием…
Только тогда они разглядели, что это нагромождение металла — не детали станков и машин, а пулеметы, винтовки и минометы… У них захватило дух…
— …Вы должны здесь все разобрать, вычистить, смазать, сложить по порядку, — продолжал переводить капитан. Он переводил волнуясь, механически повторяя по-русски за немецкою речью унтера. — Порядок требует, чтобы имущество не пропадало напрасно. Я буду спрашивать с вас, как со своих новобранцев. Здесь вы найдете ветошь, инструменты, щелочь и масло — все, что положено для чистки оружия…
Пленные словно остолбенели, когда до сознания их дошло, что за склад предстоит им обслуживать. Им, пленным, сами шли в руки минометы, винтовки и пулеметы, свое, родное оружие, русское, советское оружие, на верность которому они давали присягу!.. Вот оно лежало, покрытое грязью, пылью и ржавчиной, ненужное и бесполезное, безобразными грудами сваленное сюда руками врагов, а там, почти у самых восточных границ проклятой Германии, там его, может быть, не хватало бойцам… А как оно нужно в фашистских тылах партизанам!
Вот, поверженный, брошен в кучу винтовок могучий лев — полковой миномет, вот об одном колесе криво приткнулся грозный друг советской пехоты «максим», чей орлиный клекот так бодрил перед самым броском в атаку, подавляя коварные губительные гнезда фашистов… и патроны… вот полные цинки патронов, автоматные диски…
Руки дрожали от прикосновения к этой стали, вышедшей из советских недр, сваренной в советских печах, советскими сталеварами на защиту родной земли…
Отвыкшие от обращения с оружием пальцы странно неловкими движениями жадно ласкали эти стволы, приклады винтовок, гранаты!.. На некоторых частях оружия были пятна засохшей крови. Чьей? Вражеской или красноармейской?..
