последняя, окончательная победа уже решена.
Сталинград возродил надежды порабощенных фашизмом народов. Они увидали, что их историческая судьба полностью зависит от свободолюбия, мужества и готовности к подвигу советских людей, и они еще больше поверили в силы советских бойцов и в их мужество. Это придало им самим новую волю к борьбе в фашистских тылах, к сопротивлению и победе над фашизмом. Тридцать первого января 1943 года капитулировал в Сталинграде Паулюс. Гитлер по этому поводу объявил общеимперский десятидневный траур. Еще бы! Итог Сталинграда был — миллион двести тысяч немцев ранеными, убитыми и пленными. Подверглись разгрому три армии союзников Гитлера — итальянская, румынская и венгерская. Но главное — стало ясно, что под сталинградским богатырским ударом затрещал хребет всей фашистской коалиции.
Союзники Гитлера, которые не успели ввязаться в драку, робко попятились.
Еще в донских и волжских просторах лежали в сугробах сотни тысяч брошенных немцами без погребения трупов и ветер, вздымая в степях метель, обнажал их серые закаляневшие шинели и стальные каски, накрепко примерзшие к мертвым черепам, еще не были подсчитаны по оврагам и балкам брошенные фашистами орудия, снаряды и машины, а турецкая армия, которая несколько месяцев напряженно стояла, придвинувшись к кавказской границе, без лишнего шума покинула этот рубеж и поспешно вползла назад в свое логово — в глубь страны.
Императорская Япония, до этого ожидавшая только часа, чтобы ринуться сзади и вгрызться в СССР, теперь приветственно присела на задние лапы и, морщась в улыбке, любезно помахивала хвостом.
Под гитлеровской Германией задрожала земля и раскрылась бездна. Поединок с советским народом грозил ей неминуемой гибелью.
Гитлер считал, что перед лицом опасности пора прекратить семейный раздор с империализмом Англии и Америки. Он поспешил сманеврировать в дипломатии. Не миновал еще и месяц после капитуляции Паулюса, когда диктатор Испании Франко передал ноту британскому послу в Мадриде мистеру Хору. Франко писал, что если без промедления не изменится ход войны, то Красная Армия вторгнется в глубь Германии. Тогда Россия превратится в гигантскую империю от Атлантического до Тихого океана, и «никто уже не будет тогда способен остановить продвижение коммунизма».
Америка и Британия хотя и не оправдали надежд стоявшего над бездною фюрера и его пиренейского друга, не вступили в союз с Гитлером, но все же алчные и двуличные заправилы западного капитализма ставили себе целью не только разгром гитлеровской Германии. Желая установить свое безраздельное господство в послевоенной Европе, они делали все, чтобы в войне с обреченной гитлеровщиной как можно больше было убито советских людей, как можно сильнее было разорено Советское государство, чтобы измученный ранами, истекающий кровью, голодный советский народ после войны стоял на коленях перед капиталистами США и Британии. После Сталинградской победы они опять не выполнили свое обещание и не открыли давно уже подготовленный ими второй европейский фронт. Они обманули советский народ. Но Красная Армия после титанической победы на Волге продолжала вести наступление, один на один сражаясь за мир на нашей планете, против фашизма…
Итальянцев, румын и венгров, разгромленных на востоке, гитлеровцы теперь удерживали в боях, выставив против них с тыла эсэсовские пулеметы. Но гитлеровская клика не отрезвела: она продолжала ставить знак равенства между нацизмом и немецким народом, мобилизуя все новые силы и уверяя немцев, что в опасности находится не фашизм, а Германия…
Однако именно с этого же времени все больше и больше немцев начало понимать гитлеровский обман.
Единство советских людей в плену подвергалось страшнейшему испытанию под ударом самого факта пленения, перед лицом невиданного наступления смерти, под гнетом лагерного бесправия и издевательств. Но как только ошеломленность, вызванная первым ударом, рассеивалась и едва оживал человеческий организм, так начинали возрождаться моральные силы пленных красноармейцев. Однако ничто не могло в такой степени укрепить физические силы и здоровье пленных, как весть о победе родины.
Разумеется, Баграмов не мог в феврале 1943 года сразу постичь во всей широте великое значение Сталинградской победы. Но он его, это значение, чувствовал как великий час перелома, который так или иначе приведет неминуемо и прямой дорогой к победе над гитлеровским фашизмом. Он не мог об этом молчать. И с этим не справиться было прежним примитивным способом: надписи на страничках «Клича» ему казались теперь детской игрой в пропаганду. Надо было кричать об этой победе, кричать во весь голос, найти такие слова, которые бы заставили биться сильнее каждое сердце…
Он писал свою книжечку целую ночь, а когда закончил, то оказалось, что вечные спорщики Барков и Кумов написали о Сталинградской победе каждый свое.
Скрепленные вместе три их статьи, размноженные в аптеке и облеченные Юркой в обложку завалявшихся у него проспектов «домашней аптечки», составили книжечку, которая пошла по всем отделениям лагеря за два-три дня до знаменательной даты двадцатипятилетия Красной Армии.
— Вы помните, какой завтра день? — спросил Иван Балашов Баграмова в канун этого праздника. — Завтра вас приглашают на торжественный вечер в рабочий лагерь, — сказал он.
— Спасибо. Конечно, приду, — ответил Баграмов.
Торжественный вечер! Как часто они бывали будничны, как часто на торжественных вечерах произносились громкие и заранее всем известные слова, от которых делалось скучно и самому докладчику, и он, стыдясь, бормотал перед множеством умных людей то, что все хорошо знали, и все с нетерпением ждали, когда окончится формальная «торжественная» часть вечера и начнется концерт, где о том же самом живыми словами скажут или споют артисты и живые, настоящие чувства разбудит музыка…
Но здесь даже сами слова «торжественное собрание» волновали своей необычностью. Баграмов ощущал, что и ему передалась какая-то частица внутреннего молодого сияния, принесенного Иваном.
«Товарищи красноармейцы, командиры, политработники! Сегодня 25 лет Красной Армии! Поздравляем вас! Красная Армия побеждает фашистов. Поздравляем вас! Желаем вам всем вернуться скорее в ее ряды! Да здравствует Красная Армия!»
— Хорошо? — спросил Иван.
— Ты придумал?
— Вместе с ребятами. Будет висеть во всех секциях, и по рабочему лагерю, и в лазарете, и в деревянных бараках — повсюду.
— Хорошо, Иван, — сказал Баграмов и только тут рассмотрел, что листовка была не написана, а отпечатана. — Где же ты шрифт взял, печатник Ваня?
— Из картона вырезал, наклеил, в чернила чуть-чуть глицерина, а валик — бутылка. Много не напечатать, а этих маленьких сняли сто штук, чтобы всюду хватило.
«Да, и в других лагерях, вероятно — по всей Германии, такие вот Иваны поднимают свои голоса, чтобы как можно теснее сблизить советских людей! — думал в ту ночь Баграмов. — Конечно, нужны и листовки и книжечки, но это еще не действие, а преддверие действия. Чтобы возникла возможность действия, все-таки нужно слагать настоящую организацию… Может быть, там, в рабочих бараках, найдутся люди, которые тоже об этом думали. Люди, которые затевают торжественное собрание, не могут не продумывать этого…»
В утро дня Красной Армии листовка, передаваемая из рук в руки по всем баракам, взволновала всех.
— С праздником, Емельян Иваныч! Вы не зайдете сегодня к нам, в барак санитаров? У нас кое-что намечается вечером, — обратился Кострикин.
— Я обещал быть в другом месте, — сказал Баграмов.
— Емельян Иваныч, есть одно предложение на вечер. Вы со мной не пройдетесь? — спросил аптекарь.
— Нет, Юра, я занят.
— Жалко. В бараке сапожников собираются провести концерт, — сказал Юрка.
«Все, все шевелятся! — подумалось Емельяну. — От страшного шока пленения начали оправляться… Ведь здесь не легче живется, чем в Белоруссии, в прошлом году! А все оживают! Вот что значит весть о победе!»
Чтобы пробраться в рабочий лагерь, Баграмову с Иваном нужно было подкараулить момент, когда
