Бесконечной Жизни и Вселенской Церкви Эде, Союза Фосторских Сепаратистов и, разумеется, Кибернетической Реформированной Церкви. Почти все они состояли в оппозиции Хануману ли Тошу и его новой религии. Действуя вместе, они могли бы стать мощной армией сопротивления, но кибернетические церкви способны объединиться не более, чем гнездовья скутари. Единственное, в чем они сходились, — это не подпускать ни одного рингиста к своим мирным жилищам, да и эта идея относилась скорее к области чувств, чем к четко выполняемым планам. Архитекторы наподобие Отцов Эде патрулировали свои участки не менее бдительно, чем снежные тигры свою территорию, в то время как более терпимые Кибернетические Пилигримы Мультиплекса, живущие близ Длинной глиссады, не видели необходимости в охране своих улиц.

Данло не повезло: свернув с Серпантина на ледянку, ведущую в середину квартала, он наткнулся на группу наиболее непримиримых. Пятеро Вселенских Архитекторов перегородили улицу санями и заняли позицию за своей баррикадой, шаркая от холода коньками по льду. На них, как и на Данло, были белые шегшеевые шубы — только поновее, лучшего качества и без винных пятен. К поношенным мехам Данло и его черной маске они отнеслись подозрительно. Один из них, упитанный, с красным от мороза лицом, подкатил к пришельцу и сказал:

— Не думаю, что видел вас раньше. Как ваше имя?

Данло оглядел улицу — ее внушительные особняки, деревья йау и заснеженные лужайки. Если эти люди живут здесь, они должны быть богаты, как, впрочем, и большинство обитателей Ашторетника.

— Я не бывал на этой улице много лет, — сказал он, стараясь обойти прямой вопрос Архитектора. — Просто прохожу мимо.

— Вы здесь не пройдете, пока не назоветесь и не снимете маску.

Архитектор держал в опущенной руке самодельный лазер.

Вооружение остальных было весьма разнообразным: игольный пистолет, нечто вроде церемониального меча, а у двоих — дубинки из осколочника.

— Невернес — свободный город, правда? — сказал Данло. — И проход по его улицам всегда был свободным.

— Это было до войны. Если хотите свободы, можете вернуться на улицу Контрабандистов или откуда вы там еще пришли.

— Я ищу одного человека — он живет на Дворцовой.

— На Дворцовой? — Архитектор смерил Данло подозрительным взглядом. — Зачем он вам?

— Этого я не могу сказать.

— Почему не можете?

Все пятеро подступили поближе к Данло, излучая недоверие и страх.

— Я не могу сказать почему. И это мое личное дело.

— Свой секрет можешь оставить при себе, — сказал человек с лазером, — но с улицы проваливай.

— Разве Дворцовая улица принадлежит вам?

— До Дворцовой нам дела нет, но мы поклялись не допускать чужаков на наши улицы.

— На какие, например?

— Например, вот на эту — и еще на три в сторону Серпантина, где он загибается к Южному Берегу. Все до одной мы охранять не можем.

— Но их, наверно, охраняют другие?

— Кто как. Не знаю.

— Понятно.

— Вот и ступай себе прочь. Мы не хотим применять силу.

Данло еще раз окинул их взглядом. К насилию они были способны не больше, чем котята, разбалованные богатой хозяйкой. Но у них имелось оружие, а для человека перейти к насильственным действиям — что спичку зажечь.

— Всего вам хорошего, — с поклоном молвил им Данло и вернулся на Серпантин. Следуя по этой магистрали на юго-запад, он еще четырежды пытался проникнуть в Ашторетник, но повсюду встречал такой же отпор. Решив не сдаваться, он проехал по Серпантину до самого конца, где тот вливается в Длинную глиссаду над самым Южным Берегом. Сделав крюк на восток по этой большой зеленой улице, он попробовал войти в квартал через его мягкое брюхо.

Там, в одном из самых убогих районов, он наконец отыскал лазейку. Богато одетые Архитекторы хотя и качали головами при виде его, но вопросов не задавали. Выяснилось, что Дворцовая улица находится совсем близко от Южного Берега. Здесь росли большие деревья йау, усыпанные красными ягодами. Каменные дома стояли далеко от улицы, отделенные от нее лужайками, каменными стенами и стальными оградами. Улица, протянувшаяся всего на пять кварталов, выглядела странно опустевшей. Ни движения, ни звуков — только поземка метет да гагары кричат на деревьях. Данло поразился красоте здешних красок: рубиново-красный лед, белый снег, белые гранитные дома, зеленые башни елей и над всем этим — синее небо. Его изумляло, что никто не выходит на улицу, чтобы насладиться этой красотой. Но в богатых кварталах всегда так. Богатые прячутся в домах от холода этого мира, как моллюски в своих раковинах.

Получить доступ в какой-нибудь из этих домов оказалось не легче, чем вскрыть самую неподатливую раковину. На самой улице охраны не было, но все особняки охранялись. Стальные ворота стояли запертые, а за ними в теплых сторожках сидели люди с дубинками, всегда готовые прогнать бедного хариджана, достаточно глупого, чтобы просить здесь еды или приюта. Данло эти сторожа — большей частью громадные белокурые торскаллийцы, нанимаемые за свирепый нрав, — тоже быстро заворачивали прочь. Он, продвигаясь по северной стороне улицы, стучался в каждые ворота и спрашивал о резчике Мехтарe Хаджиме, но никто здесь о таком не слыхал. Но тут Данло, дойдя до конца и собравшись приняться за южную сторону, кое о чем вспомнил. Лет двенадцать назад, когда они с Бардо беседовали за кружкой пива, тот упомянул полное имя резчика: Мехтар Констанцио Хаджиме. Теперь, стоя перед очередными обледенелыми воротами, Данло почему-то решил, что при расспросах имя Мехтара следует называть полностью.

Так он и сделал. Он постучался еще в четыре дома, и каждый раз его отсылали прочь несолоно хлебавши. Но страж у пятых ворот сказал:

— О таком я не слыхал, но через улицу, в трех кварталах от нас, живет некий Констанцио с Алезара — вон там, третий дом от угла. Спроси его.

Данло с улыбкой поклонился сторожу и вернулся туда, где уже побывал.

Он снова постучался в третий дом от угла — внушительный, с портиком и колоннами, не сводя глаз с внутренней лазерной изгороди на лужайке. Одинокий сторож вышел из павильона и уставился на Данло сквозь блестящие стальные прутья.

— Опять ты? — Сторож был высок, даже выше Данло, и все время жевал свои светлые усы. — Я ведь тебе сказал: не знаю я никакого Мехтара Хаджиме.

— Я узнал, что полное его имя — Мехтар Констанцио Хаджиме. И что в этом доме живет Констанцио с Алезара. Любопытное совпадение, правда?

— Ну и что?

— Может быть, этот Констанцио с Алезара раньше носил другое имя?

— Констанцио никогда не говорит о своем прошлом, — заявил сторож, угрюмый и красный от холода. — А я у него всего пару лет, так что ничего тебе сказать не могу.

— Но ведь ему-то ты можешь сказать, что один человек хочет поговорить с ним?

— Тебя как звать?

Данло помолчал немного и ответил: — Данло… с Квейткеля.

— Квейткель? Никогда не слыхал. Это далеко от Невернеса?

Родной остров Данло отделяли от Невернеса всего шестьсот миль, но если ехать на собачьей упряжке, получится дальше, чем до Джилады Инфериоре.

— Очень далеко, — сказал Данло. — О нем мало кто знает.

— Так вот, Данло с Квейткеля: я не вижу причины беспокоить Констанцио, докладывая ему о тебе.

Данло, предвидевший это, достал из кармана костяную фигурку, которую вырезал за несколько долгих ночей в снежной хижине: плечистый алалойский охотник с тюленьим копьем.

— Вот подарок для него, — сказал он.