Мерривезер хмыкнул.
— Кому ж не приходится в этом городе, полном жуликов?
— Я думал, вы можете дать рекомендации.
— Если бы вы сперва позвонили, сэкономили бы на дороге. Я не даю рекомендаций.
— Тогда просто ваше мнение, — настаивал Гроган. — Это важно и для него, и для меня.
Старьевщик молча смотрел на него несколько секунд, потом сердито ответил:
— Я не даю рекомендаций, потому что никого не нанимаю. Только в самых крайних и редких случаях.
Гроган сообразил.
— Я не из налоговой инспекции и не из социального обеспечения. Мне нужно только ваше мнение.
Мерривезер неохотно захлопнул журнал.
— Как его имя?
— Макс Эвери.
Мерривезер даже глазом не моргнул; если это имя что-то ему говорило, о том можно было догадаться лишь по мгновенно и неприметно дрогнувшей нижней губе.
— А, вот кто.
— Он говорит, что работал на вас — простите, с вами, — когда ушел из армии, в семьдесят третьем году.
Старьевщик издал нечто вроде смешка.
— Я почти и не видел этого мошенника. Он действительно тут работал, слинял лет десять назад. Потом главным образом отбывал срок, пока не съехал на юг Лондона. — Он на минутку задумался. — По- моему, в восемьдесят третьем. Божился, что начинает честную жизнь. Вроде бы шанс получил.
— А как он себя вел?
Мерривезер пожал плечами.
— Держался сам по себе. Насколько я знаю, дружков почти не имел. Я его подобрал, когда он только вышел из тюряги. Бывшему вору трудно приходится. Он меня никогда не обманывал, да и не смог бы, если бы захотел.
— Почему?
Мерривезер кивнул на небольшой цветной фотоснимок, прикрепленный к стене рядом с прейскурантом на металлолом, с которого улыбались солдаты-парашютисты.
— Я начал служить еще до суэцких событий[49] и протрубил до шестидесятого. У бывших десантников свой кодекс чести. Он просто не мог обманывать меня вроде тех маленьких негодяев, которых я здесь держал.
— Понятно.
— Но, разумеется, не гарантирую, что вас он не облапошит.
Гроган нехотя улыбнулся.
— Больше вы мне ничего не скажете?
Мерривезер покачал головой.
— Оставьте карточку, звякну, если что вдруг припомню.
Но Гроган уже шел к двери, не в силах даже стоять рядом с бывшим парашютистом. Отребье — иначе он их и не называл. Буркнув, что карточки позабыл в другом пиджаке, ирландец исчез на тропинке, ведущей к докам.
В подернутое туманом окно Мерривезер следил, как визитер садится в машину. Потом вернулся к столу, аккуратненько записал регистрационный номер автомобиля и позвонил в анонимный офис на Говер- стрит. Человек по имени Макс Эвери никогда у него не работал и он никогда его не встречал. Но, как он сказал Грогану, у десантников свой кодекс чести, и бывший сержант, принимавший участие в суэцких событиях, никогда не отказывался выполнять просьбы прежних своих командиров.
Тем временем Дэнни Гроган вернулся в Ливерпуль и подъезжал к «Виноградной лозе» — роскошно отделанному в эдвардианском стиле погребку на Лайм-стрит, где ждал Майкл, уже приступивший к выпивке.
— Я думал пойти к Фланагану и прихватить пару девчонок, — восторженно запел он протяжным дублинским говорком, напрочь позабыв, что в его муниципальной квартире в Сент-Элен пребывают жена и пятеро детей. — А если не повезет, попробуем попозже словить старушку в Графтоне.
— Ладно, ладно, — сказал Гроган.
Ему в самом деле больше нравилась идея подцепить женщину постарше, из тех, что любили попользоваться свободой, пока мужья на работе. Женщины постарше знают, чего хотят, и радуются, когда получают то, чего хотят.
— Только сначала дело. Мне надо, чтоб ты поспрашивал, знает ли кто-нибудь человека по имени Макс Эвери. Он отсиживал крупный срок между семьдесят третьим и восемьдесят третьим.
Майкл не стал задавать лишних вопросов. Он не был связан с ИРА и не имел ни малейшего представления о том, что с ней связан Гроган.
— Где?
— В Уолтоне, Ваймоте и потом в Вейкфилде. — Он показал список.
— На это уйдет несколько дней.
— Это важно, Майкл.
— Понятно. И будет стоить тебе нескольких баб.
Было уже далеко за полночь, когда Кларисса Ройстон-Джонс услышала по телефону первые уклончивые намеки на плохие вести.
— Тогда лучше приезжайте сюда.
Она положила трубку и спустила на пол босые ноги.
Господи, два часа ночи! Какого черта понадобилось Ральфу Лавендеру в два часа этой дождливой ночи? Он отказался объяснять, но его взволнованный тон говорил, что дело серьезное.
Она осталась одна во всем доме в Пимлико, так что здесь можно спокойно поговорить. Ее муж, дирижер оркестра, часто бывал в разъездах. Трудно даже припомнить, где он сейчас, в Бирмингеме, что ли? Впрочем, где бы он ни был, рядом с ним обязательно та тридцатисемилетняя виолончелистка из Макклсфилда.
Накидывая поверх шелковой пижамы неподобающий для такого случая халат из шотландки, Кларисса со злостью гадала, умудряется ли музыкантша держать коленки вместе хотя бы минуту днем или ночью.
Выудила из сумочки сигареты и закурила, уставившись в зеркало невидящим взглядом. Прежде чем лечь в постель, она от души хлебнула джину, поленилась смыть макияж и теперь похожа на пучеглазую наркоманку с растрепанными волосами.
Этот хлыщ Ральф Лавендер! Можно побиться об заклад, что он тщательно наряжается, чтобы предстать в лучшем виде. А намекни, что это неуместно, обидишь до смерти.
Ограничившись брошенной в лицо пригоршней воды и проведя щеткой по волосам, она спустилась в кухню, поставила чайник. Он не успел закипеть, как раздался звонок в дверь.
К ее удивлению, рядом с Лавендером на ступеньках вырисовывалась знакомая фигура Уилларда Фрэнкса.
— Мы их потеряли, — объявил представитель ЦРУ, когда она разливала кофе в гостиной. — Они растаяли в воздухе после перестрелки.
Кларисса расставила изящные фарфоровые чашки.
— И вы говорите, Мегги О’Мелли застрелила полицейского?
Лавендер кивнул и заметил:
— Не знаю, о чем думал Макс, позволив ей это.
Она разглядывала его сквозь клубы пара и сигаретного дыма.
— В той ситуации, которую вы описали, он вряд ли имел возможность подумать. Это явно была серьезная проверка — их хотят ввести в сеть «Семнадцатого ноября». Если бы он рыпнулся, то погубил бы всю вашу операцию. Должно быть, Мегги согласилась под сильным давлением — я так понимаю, что София
