— Ты сумел стать врагом тетушке Каролине Голд, так что попал в крупные неприятности.

Я повернулся на голос и застыл с открытым ртом: на скрипучем крыльце побеленного домика стояла старушка в брюках и домотканой жилетке. Под жилеткой не было рубашки, так что виднелись голые плечи и живот.

Я предположил, что ей лет семьдесят, потому что она была совсем седой и сгорбленной, но блестящие черные глаза смотрели молодо, а щеки были гладкими, как бархат. Я счел ее потрясающе красивой, но при этом несколько тревожащей, потому что она словно материализовалась из давно забытого сна.

— Она наложит на тебя заклятье, детка, такое сильное, что не будешь знать, куда деваться. Она как-то раз потопила корабль в гавани, и четыре человека так и не сумели нам рассказать, как это случилось, потому что ихние ротики так и не выплыли из-под воды.

— Мне кажется, я должен перед ней извиниться.

— Извиниться? Перед этой дрянью? — Она нахмурилась и хлопнула себя рукой по уху, прогоняя муху. — Иди-ка сюда, дитя, — сказала она, сжалившись надо мной. — Тебе, видать, нужна моя помощь.

Я присел, поднял блестящий камушек, который уронила младшая девчушка, и поднялся на крыльцо. Она присвистнула и восхищенно оглядела меня.

— Да ты высокий, молодой человек — чертовски высокий! Я Мэри Райт. Но почти все называют меня Лунная Мэри. Кроме моих детей.

Я сказал, что фамилия моя Стюарт, но попросил называть меня Джоном.

— Если ты не против, так я не хочу, чтобы меня сцапал дьявол, и буду называть тебя мистер Стюарт.

Я положил белый камешек на перила крыльца, попросив вернуть его младшей девочке.

Лунная Мэри взяла его и понюхала.

— Ты поднял его ради нее? Почему тебя заботит, что потеряла девчонка на улице черномазых?

— Маленькие девочки роняют свои вещи и обязательно хотят получить их назад. Я знаю это — у меня есть две дочки.

— У тебя какая-то беда, дитя. Не нужно иметь отличное зрение, чтобы понять, что ты забрался далеко от дома, а тут еще эта дрянь Каролина Голд накладывает на тебя заклятья, она-то не из тех, кто прощает, если напугать ейных принцесс. Слушай, я обычно не сую нос в чужие дела, но ты, хоть и попал в переделку, а все равно возвращаешь этот камешек… Погоди-ка меня здесь, дитя. — Она ткнула в меня кривым пальцем. — И смотри, не пугай больше никого.

Она зашла в дом, переваливаясь, как утка, и тут же вышла с бело-коричневым кувшином, в котором плескалось с пинту зеленоватой жидкости.

— Выпей это, — протянула она мне кувшин. Я спросил, что это такое, но она отрезала: — Просто выпей, и все. Не отрава. Или хочешь просто стоять, сложив ручки, и ждать? Каролина Голд будет не против, если ты дождешься, пока ее проклятье поселится в тебе.

Я поднес зелье к губам. Оно было кислым. Старуха фыркнула, видя мою нерешительность.

— Упрямство давно взяло тебя в плен, дитя. Здесь просто лимон с мятой, и еще кой-какие штучки. Никакое заклятье не попрет против моего зелья, если уж оно за тебя возьмется.

Оно было подслащенным, и в него явно добавили перец, потому что горло обожгло огнем.

— Ну что, не так уж и страшно, мистер Джон, а?

— В своем роде очень неплохо, — из вежливости прохрипел я.

Я заметил, что она назвала меня по имени, но старуха огрызнулась:

— Это не твое дело!

Потом схватила меня за руку и четыре раза повернула, бормоча что-то себе под нос, кажется, на каком-то африканском наречии. Потом заставила меня согнуться перед ней и сильно нажала пальцем на лоб. Позже я обнаружил прилипшую ко лбу золу.

— У тебя неудачи, мистер Джон? — спросила она, искоса поглядывая на меня. — Потому что выглядишь ты, как чертов неудачник.

Я поведал ей, что со мной случилось в невольничьем загоне, а это, в свою очередь, повлекло за собой историю моих поисков Полуночника. Когда я замолчал, она облизнулась с таким видом, словно пробует что-то очень вкусное, и протянула:

— Ты его найдешь. В этом я уверена.

Я спросил, почему, и она ответила:

— Да потому что есть в тебе эдакое. Ты уж не сдашься.

— А если Полуночник давно умер?

— Вот что я тебе скажу, мистер Джон. Люди находят то, что должны найти, если ты понимаешь, что я имею в виду. Так уж жизнь устроена. — Она похлопала себя по животу и добавила: — Я тебе еще скажу, если не обидишься. Ты все делаешь неверно, дитя. Пошел спрашивать на Кинг-стрит и в этот кошмарный загон. Эти белые знать не знают, куда делся твой Полуночник, да и не хотят знать. Тебе сразу надо было спрашивать нас здесь.

— Вот этот ваш район… Что, ваши хозяева позволяют вам жить здесь за то, что вы заботитесь об их домах?

— Здесь живут свободные люди. Это Дно. — На мое недоумение она ответила: — Все просто, дитя. Некоторые из нас выкупили свободу. Другим ее дали хозяева.

— Как выкупили?

— Работая по воскресеньям.

— А этот ваш дом — это ваша собственность?

— Я купила его у квакеров. Только они нам и помогают.

— Так вы полностью свободны?

— Не знаю я ничего про полностью. У меня-то, понятное дело, все бумаги выправлены, но как я могу быть полностью свободна, если мои дети — нет? Ты знаешь хоть одну негритянскую мамашу, которая может быть свободна?

Она рассказала, что из троих ее детей только старший, Вильям, сумел избежать рабства. Он убежал в Бостон и работает там бондарем.

Она не видела его уже сорок три года, и не слышала о нем — пятнадцать. Младшие дети — девочка и младенец… мальчик — были проданы местному работорговцу, который увез их в Чарльстон.

— Сейчас уж, небось, в Новом Орлеане где-нибудь, — сказала она.

— Если вы не сумели их отыскать, каковы шансы, что я найду Полуночника?

— Ну-ка, послушай, мистер Джон. Белый, который помнит… — Она громко присвистнула и потрясла головой. — Белый, который помнит, — это могущественное создание. Теперь-то я вижу, что твой Полуночник — в тебе. Он вот где. И он защищает тебя от таких, как Каролина Голд, и прочего всякого. Я его хорошо вижу.

Я подумал о Полуночнике, который отдавал мне тепло своего тела, когда Гиена наслала на меня болезнь.

И тут она сказала то, чего я никогда не забуду:

— Не тревожься, мистер Джон. Полуночник оставил в тебе часть себя. И твое путешествие, чтобы