Ее лицо по-прежнему было бледным, но в нем снова появилась какая-то решимость, и глаза засверкали. Этот блеск очень мне не понравился. Я бы назвал его фанатичным.[77]

— Хаба — ничто, — продолжала она. — Забудь о нем. Нас с тобой ждут более важные дела.

Теперь пронизывавший меня трепет превратился в холодный и плотный клубок страха: я вспомнил разговоры, которые девчонка вела в ущелье, и ее расспросы о запретных вещах.

— Послушай, — сказал я. — Прежде чем ты скажешь что-нибудь, о чем нам обоим придется пожалеть, подумай, где ты находишься. Планы вокруг нас гудят от аур могучих духов. Ты их не чувствуешь, но их чувствую я, они создают оглушительный шум. Хочешь вызвать меня — пожалуйста, но, будь любезна, где-нибудь подальше отсюда, где у нас будет больше шансов выжить. На воровство имущества волшебников здесь смотрят косо и на нелегальное вызывание духов — тоже. Это именно то, чего не стоит делать в Доме Соломона или поблизости от него.[78]

— Бартимеус, — сказала девушка, опустив руку на один из кинжалов у нее за поясом, — довольно болтать!

Я умолк. И стал ждать. Ждать худшего.

— Сегодня ночью, — продолжала девушка, — ты поможешь мне выполнить дело, ради которого я преодолела тысячу миль и более, прибыв сюда из садов прекрасной Савы.

— Савы?! Погоди-ка, ты хочешь сказать, что насчет Химьяра — это тоже все неправда? Ну и врушка же ты!

— Сегодня ты поможешь мне спасти мой народ, или же мы оба погибнем, спасая его.

Ну все. А у меня-то теплилась слабая надежда, что она всего-навсего хотела поменять цветовую гамму своей спальни. А жаль, жаль. Если бы я потрудился над этими шелками, это пошло бы им на пользу…

— Сегодня ты поможешь мне сделать две вещи.

— Две вещи… — повторил я. — Хорошо. И какие же?

Интересно, насколько она безумна? Насколько она близка к полному сумасшествию?

— Убить царя Соломона, — жизнерадостно ответила девушка, — и забрать его Кольцо.

Она улыбнулась мне. Глаза у нее сияли.

Да. Она абсолютно безумна.

Ашмира рассчитывала, что джинн все-таки что-нибудь скажет по этому поводу. До сих пор он за словом в карман не лазил. Однако он промолчал. Он застыл в неподвижности, и язычки пламени, плясавшие по всему его телу, внезапно съежились и исчезли.

Он стоял неподвижно, как каменная статуя, и так же безмолвно, но исходившее от него молчание было яростным. Оно ядовитым облаком заполнило комнату и давило на девушку с такой силой, что у нее подгибались колени. Она машинально отступила на шаг.

Ашмира закрыла глаза и глубоко вздохнула. «Спокойно!» Надо сохранять спокойствие. Бартимеус, несмотря на все угрозы и протесты, теперь в ее власти. Ему ничего не остается, кроме как повиноваться.

Только спокойные и стремительные действия, практически без размышлений, позволили Ашмире пережить предыдущие полчаса. Стоило бы ей остановиться и задуматься над тем, что она делает: обворовывает грозного волшебника, призывает демона, куда более могущественного, чем все, с какими ей доводилось иметь дело прежде, — ее одолел бы страх, она бы споткнулась и была бы обречена. Но этого не случилось. Она, как то было свойственно ее дарованию, выполняла одно за другим с отстраненной сосредоточенностью, думая исключительно о сиюминутных насущных делах, а не о последствиях.

По правде говоря, труднее всего было вначале, во время этого бесконечного пиршества, пока Хаба и еще несколько высших волшебников упивались до бесчувствия. Со стороны казалось, будто Ашмира просто сидела, улыбалась, смеялась их шуткам и прихлебывала вино. А внутри она терзалась ожиданием, каждый миг опасаясь, что ее вот-вот отошлют прочь или египтянин спрячет хрустальную бутылочку так, что она не сумеет ее достать. Она улыбалась, но ей хотелось кричать. Однако когда Хаба наконец уронил голову и закрыл глаза, она была готова действовать. Выхватив бутылочку у него из-под носа, она покинула зал, миновав ряды порхающих джиннов, и бросилась к себе в комнату. Там она достала из котомки ткань и свечи, методично разложила и расставила их, разбила бутылочку и вызвала демона. И все это — без единого колебания.

Само заклинание едва ее не прикончило. Ашмире уже доводилось вызывать джиннов помельче с помощью тех же самых приемов, однако она не учла, насколько могуч Бартимеус. Даже с закрытыми глазами, пытаясь дочитать заклинание, она ощущала, как его мощь давит на границы ее круга. Она знала, что будет, если сделать хотя бы одну-единственную ошибку, и это быстро истощало ее силы. Однако от того, выживет она или нет, зависела судьба Савы, и мысль об этом все еще перевешивала. Несмотря на усталость, несмотря на то, что ей уже много месяцев не доводилось вызывать демонов, несмотря на то, что ярость джинна хлестала ее, Ашмира отключилась от своих страхов и сумела подчинить его себе.

Теперь оставалось только суметь воспользоваться этим.

Она откашлялась и устремила взгляд на демоническую фигуру. Как сильно он отличается от того приятного юноши, каким был накануне! Но, как он ни ужасен, использовать его можно.

— Бартимеус, — хрипло произнесла она, — я повелеваю тебе немедленно, без колебаний и проволочек, покинуть это место вместе со мной и благополучно доставить меня к царю Соломону, чтобы я могла его убить и снять с него Кольцо (во избежание разночтений: речь идет об уникальном талисмане невиданной силы, а не о какой-нибудь обычной безделушке), а затем помочь мне бежать вместе с ним в безопасное место. Это все ясно?

Фигура ничего не ответила. Она сидела, окутанная дымом, темная и застывшая.

Ашмиру передернуло; как будто ледяной ветер коснулся ее затылка. Она оглянулась на дверь комнаты — все было тихо.

— Я повелеваю также, — продолжала она, — в случае если убить Соломона окажется невозможно, или если меня схватят, или мы с тобой разлучимся, чтобы ты прежде всего похитил и уничтожил Кольцо либо, в случае если уничтожить его невозможно, навеки скрыл его, так, чтобы никто из людей никогда Кольца не нашел и не узнал, где оно находится! — Она перевела дух. — Спрашиваю еще раз: это ясно?

Джинн не шелохнулся. Даже огонь в его желтых глазах, казалось, угас.

— Бартимеус! Тебе ясно или нет?

Гибкое тело слегка шелохнулось.

— Самоубийство. Ничего не выйдет.

— Ты древний дух, отважный и находчивый. Ты мне сам об этом говорил.

— Украсть Кольцо? — тихо переспросил он. — Убить Соломона? Нет. Это самоубийство. С тем же успехом можно прыгнуть в глотку Хабе или искупаться в расплавленном серебре. Я лучше съем собственные ноги или суну голову под зад садящегося слона. Ты отправляешь меня на смерть.

— Я и собственной жизнью тоже рискую, — возразила Ашмира.

— Ага, ну да. Это как раз хуже всего.

Краснокожий демон наконец ожил. Он как будто сделался ниже ростом, и его багровая кожа несколько потускнела. Он отвернулся от Ашмиры, обнимая себя за плечи, словно ему было холодно.

— Ты не боишься умереть, — сказал он. — На самом деле это входит в твои планы. А если уж ты за себя не боишься, твоему рабу и подавно надеяться не на что.

— Нам не до этого, Бартимеус. Тут идет речь о куда более важных вещах, чем твоя или моя жизнь!

— О более важных вещах? — Демон глухо хохотнул. — Хотел бы я знать, о каких именно. Понимаешь, — продолжал он, не дав заговорить Ашмире, — обычным волшебникам наплевать на все, кроме