была экономка Бесси, теперь превратившаяся в няньку. Дарвин жаловался:

– Она не носит чепца. Так не положено.

– Но она их ненавидит. Пусть делает, как ей нравится. Я не хочу, чтобы нянчить детей было ей в тягость.

– Но речь идет о более важных вещах. Посмотри на нее: она вечно ходит грязная. Я имею в виду ее платье. Разве ты не можешь уговорить ее почаще стирать свои вещи?

– Но она и так это делает. Просто они у нее быстро пачкаются. 'Маленькая мисс Неряха' из Лондона, вот кто она такая.

Выпуски 'Зоологии' между тем по-прежнему хорошо принимались читателями. В марте появился последний выпуск серии 'Птицы', а в апреле третий из серии 'Рыбы'. Оба вышли отдельными книгами в твердой обложке серовато-зеленого цвета. На счету у Чарлза, таким образом, оказалось теперь еще три тома, где он выступал в качестве редактора и составителя: 'Птицы' Джона Гулда, 'Ископаемые млекопитающие' Ричарда Оуэна и 'Млекопитающие' Джорджа Уотерхауса. Оставалось выпустить совсем немного – в серии 'Рыбы', и тогда все пять томов 'Зоологических результатов путешествия на 'Бигле' будут завершены. У него сохранилось еще немного неизрасходованных денег для иллюстрирования своих собственных книг, которые он замыслил.

Май был для Дарвинов хорошим месяцем. Чарлз выступил в Геологическом обществе с докладом 'Об эрратических валунах и неслоистых отложениях' и удостоился всяческих похвал. Эмма вновь стала играть на рояле по часу в день, так что в доме опять звучала музыка; основное время, впрочем, она посвящала сыну, стремясь вернуть его любовь и доверие к ней. Дарвин продолжал трудиться над своими небольшими статьями, вести скрупулезные записи домашних расходов и развлекать себя тем, что давал оценку каждой из прочитанных книг, которых, как и у всякого заядлого читателя, перебывало в его руках великое множество ('Путешествия' Питера Талласа – отвратительно; 'Изучение природы света' Абрахама Такера – невыносимо многословно…).

Вордсворт все еще доставлял ему неизменное удовольствие. Но с наибольшей охотой он читал все, что имело отношение к его работе: исследования о северных оленях, ядовитых насекомых, шелкопряде, лиственных деревьях, экономии природных ресурсов, шведской сосне,перуанских овцах.

Полученное Чарлзом Лайелем приглашение прочесть курс лекций в Лоуэлловском институте в Бостоне привело его и Мэри в восторг. Супруги давно мечтали о путешествии по Северной Америке: обещанный гонорар позволял им теперь осуществить задуманное.

– Прежде всего я намерен изучить Великие озера, Ниагарский водопад. У меня есть кое-какие радикальные теории относительно их геологического происхождения.

– Что касается радикальных теорий, то они есть у вас в отношении множества вещей, – заметил Дарвин. – Это-то и делает вас большим человеком.

Эмма удостоверилась, что, хотя Мэри иногда и сидит со скучающим лицом, стоит ее мужу завести разговор о любимом предмете, она проявляет себя весьма сведущей в геологии.

– Геологические путешествия приносят мне только радость, – заявила она Эмме. – Чарлз вслух излагает свои мысли, а я заношу их в записную книжку, по которой он может вести дальше свою работу. Вот когда мы оба по-настоящему нужны друг другу, А в Лондоне все тонет в суете.

Когда в 1841 году директором Королевского ботанического сада в Кью назначили сэра Уильяма Гукера, переехавшего туда поздней весной из Глазго, Чарлз выбрался к нему с Эммой и двумя детьми. До этого знакомство сэра Уильяма с Дарвином ограничивалось лишь беглой встречей на заседании Британской ассоциации, но он знал, сколь высоко ценит 'Дневник' его сын Джозеф, взявший книгу с собой на 'Эребус', где она была его неразлучным спутником. Уильяму Гукеру исполнилось пятьдесят шесть, но жизненная сила била в нем через край, да и выглядел он значительно моложе своих лет: на энергичном лице выделялись огромные карие глаза. Он продемонстрировал семье Дарвина все пятнадцать акров своих владений, куда почти не допускалась обычная публика и где даже сейчас была выставлена основательная охрана.

– Это первое, с чем я намерен покончить, – поделился с ними новый директор. – Как только мне удастся снести эти кирпичные заборы, каждый сможет являться сюда в любое время. Уверен, что никакого урона саду это не нанесет. К тому же я собираюсь еще приобрести землю по соседству и разбить там настоящий парк – с аллеями, фонтанами, клумбами.

– А что вы сделаете со всеми этими стеклянными тумбами? – спросил Чарлз, глядя на теплицы, может быть и полезные для хозяйства, но неуклюжие.

– Их мы перестроим, расширим, поставим современную систему отопления, проведем трубы с горячей водой для кактусовой оранжереи и еще для орхидей и папоротников – словом, для всех тропических растений. Потом мы соединим все оранжереи между собой, создадим пруды с водяными лилиями, зеленые лужайки. Полагаю, что, вернувшись из плавания, Джозеф привезет нам великолепную коллекцию.

– Передайте ему от меня привет. Я с нетерпением жду его возвращения.

– Я тоже, – заметил сэр Уильям, мечтательно добавив: – Надеюсь, он станет помощником директора. Здесь ему было бы лучше всего работать и жить.

В Мэр Дарвины вернулись в конце мая. Как и всегда, их приняли с распростертыми объятиями. В Энни влюбились все поголовно. Элизабет щебетала:

– Каждую весну или лето у вас новый младенец. Весьма разумно с вашей стороны. И мы ждем этого.

Эмма взяла сестру под руку и улыбнулась:

– Думаю, что ты, дорогая, не обманешься в своих ожиданиях.

– Я вижу, что ты ничего не слышала про Шарлотту. Она беременна. После десяти лет замужества! Разве это не чудо? Ее муж, мистер Лэнгтон, уходит со своей пасторской должности в Онибери, и они переезжают на жительство к нам. Здесь она будет помогать мне ухаживать за матерью и отцом.

Эмма с нежностью поцеловала сестру.

– О, Элизабет, если бы ты знала, какой предательницей я себя чувствовала, живя преспокойно в Лондоне, пока ты оставалась тут одна и ухаживала за мама и папа.

– Каждому свое, Эмма. Я счастлива, делая ту работу, которую определил мне господь. И я счастлива, что тебе выпало заботиться о дорогом Чарлзе и производить на свет наследников рода Веджвудов и Дарвинов.

К концу июня, хотя свежий воздух здешних мест явно шел ему на пользу, Чарлз пожаловался Эмме:

– Иногда часа в четыре пополудни меня начинает познабливать.

За неделю до этого они экипажем отправили Уильяма в Шрусбери в сопровождении Бесси.

– Почему бы тебе не привезти Уильяма обратно, а заодно не поговорить с отцом? Он ведь помог тебе в прошлом году.

Доктор Дарвин, по обыкновению, не был расположен обсуждать с сыном состояние своего здоровья.

– Я в полном порядке. Искра жизни пребудет во мне еще немало лет.

Однако он озабоченно выслушал описание последних приступов озноба у Чарлза.

– Видишь ли, с годами ты едва ли можешь рассчитывать, что станешь здоровее! Я недоучел степень твоей усталости в столь длительном плавании. За это время ты израсходовал пятнадцатилетний, а может быть, даже двадцатилетний запас энергии. И столько же лет, вероятно, потребуется тебе для его восстановления.

Чарлз пал духом. Выходит, отец считает его инвалидом…

– Отец, – голос его был напряжен, – мне горько и больно примириться с выводом, что 'в гонке побеждает сильный' и что мне, похоже, придется довольствоваться тем, чтобы восхищаться результатами, которые покажут в науке другие. Как я мечтаю жить на свежем воздухе, не ведая ни грязи, ни шума, ни юдоли 'Большого зоба', как назвал Лондон Уильям Коббет в своих 'Сельских странствиях'. В свое время ты предлагал купить нам дом в деревне в качестве свадебного подарка, Ты не передумал?

– Разумеется, нет.

– Тогда я начну подыскивать что-нибудь подходящее в Суррее и Кенте. (

– По-моему, вам стоило бы сперва лет пять-шесть снимать дом, прежде чем окончательно решить, подходит для вас выбранное место или нет.