иллюминацию по случаю предстоящей через неделю свадьбы королевы Виктории с ее кузеном, принцем Альбертом из династии Саксен-Кобург-Гота.

– Неужели ты не хочешь пойти с нами, Чарлз?

– Нет, спасибо. Я уже был в свое время на иллюминации по случаю коронации Вильгельма IV. А тот, кто видел хоть одну иллюминацию…

С рождением первенца Чарлз начал вести тщательные наблюдения и записывать малейшие эмоциональные проявления у младенца: когда и отчего он плачет, как долго продолжается плач; когда в его глазах появляется выражение возбуждения или восторга; как реагирует малыш, когда его кормят, играют с ним или когда родители берут на руки, чтобы приласкать. Он никогда не встречал и не читал описания эмоций у детей с первого дня их появления на свет и решил, что этим стоит заняться.

Если не считать аннотаций на чужие труды, направляемые в Геологическое общество для публикации в 'Вестнике', сам он не писал ни строчки. Совершенно непонятно, по какой причине он утратил всякий интерес к своей книге о кораллах.

– Бывает со всеми, – успокоил его Лайель. – Дайте ей отлежаться с годик.

Единственно, когда он мог теперь сосредоточиться, были часы, проводимые им на диване с книгой в руках. Круг его чтения включал 'Элементы психологии' Иоганнеса Мюллера и 'Чартизм' Карлейля, которым зачитывались в Англии все. Эмму книга явно вывела из терпения.

– В ней много страсти и добрых чувств, но полнее отсутствие логики.

Секретарская работа в Геологическом обществе была для Чарлза настоящим утешением: по существу она – это единственное дело, которое ему удавалось доводить до конца (возможно потому, что чтение и составление аннотаций чужих научных статей не требовали от него затрат творческой энергии). Он также участвовал в выпуске еще трех частей зоологической серии – двух, написанных Дже-нинсом, о рыбах, и одной заключительной, Ричарда Оуэна, – об ископаемых млекопитающих. Колберн распродал второй выпуск 'Дневника' и отдал в переплет остававшиеся пятьсот экземпляров: на титульном листе третьего выпуска стояла новая дата – 1840 год.

В самом конце марта Дарвин заставил себя снова взяться за книгу о кораллах.

– Мне недостает лишь жизненной энергии, – пожаловался он Эмме. – А без нее – и почти всего самого главного, что поможет нам жить.

– Почему бы нам не поехать отдохнуть на все лето в Мэр-Холл или Маунт? – предложила она.

– Это было бы неплохо. Вообще-то моя несбыточная мечта – жить где-нибудь около станции в Суррее милях в двадцати от города. А в Мэр, я думаю, отправимся в начале июня.

– Превосходно. В это время в Лондон как раз собирается приехать на месяц моя тетка Джесси Сисмонди с мужем. Я жила у них в Швейцарии. Они могли бы остановиться у нас в доме, пока мы будем в отъезде. Уверена, что здесь им понравится.

…Мать и отец Эммы сразу же приободрились. Час, проводимый ею за стареньким роялем, на котором ее учили музыке, был для стариков настоящим блаженством, таким же, как присутствие внука. Чарлз с наслаждением рылся в веджвудовской библиотеке, где хранились книги по естественной истории не только самого Джозайи, но и богатейшая коллекция его отца, автора четырехтомного сочинения об ископаемых. Дарвин читал с жадностью, особенно когда встречал то, что имело отношение к теории видов. Перевод 'Естественной истории' Бюффона служил ему в качестве справочного издания, когда он буквально проглотил восемь книг путешествий с описанием стран, совершенно отличных одна от другой: Сибири и Леванта, Бенгалии и Северной Америки. Он также прочитал 'Орнитологический словарь' Монтеня, две книги о розах, одну о торфе и работу Джонса о плодоносящих формах.

И хотя он не сделал ни единой записи, его мозг неудержимо генерировал неизбежные выводы. Бродил ли он вокруг 'рыбьего хвоста' или скакал по лесам на лошади, он оставался во власти своих мыслей, уточняя и оттачивая их: 'Сколь волнующе видеть в ныне живущих животных либо прямых потомков тех, которые покоятся под тысячефутовой толщей породы, либо сонаследников какого-либо и еще более древних предков…'

'Унизительно полагать, что создатель бесчисленных мировых систем должен был также создавать и каждую из мириад ползающих тварей и скользких червей, которые каждый день кишмя кишат и на земле и в воде одного лишь нашего мира. Мы уже не поражаемся' что, выходит, надо было специально создавать и целую группу животных, откладывающих свои яйца во внутренности и плоть других животных…'

'Через смерть, голод, разорение и скрытую войну в природе нам дано уяснить, что наивысшее благо – создание более высокоорганизованных животных…'

'Как проста и величественна жизнь с ее способностью роста, ассимиляции и воспроизведения, принимая во внимание, что первоначально ее вдохнули в материю в виде всего одной или нескольких форм; и пока наша планета, в соответствии с незыблемыми законами, продолжала свое вращение, а земля и вода, подчиняясь циклу перемен, продолжали меняться местами, эти столь простые по своему происхождению формы смогли развиться в бесконечно разнообразные, красивейшие и чудеснейшие за счет постепенного отбора мельчайших изменений…'

Взглянуть на нового Дарвина в Мэр приехали в своем семейном экипаже отец и две сестры Чарлза. Сюзан и Кэтти так и прыгали от радости, между тем как доктор

Дарвин, казалось, взирал на малыша с благоговейным трепетом.

– В чем дело, отец? Ты так серьезен, – осведомился Чарлз.

– До меня только что дошло. У твоей сестры Марианны пятеро детей, но все они Паркеры. А это мой первый внук, который носит нашу фамилию. Наверное, со стороны это выглядит по-азиатски, но всю жизнь я трудился не покладая рук, чтобы оставить после себя доброе имя, надеясь его увековечить. Спасибо, Чарлз.

– Это заслуга Эммы.

Они обещали захватить Уильяма в Маунт на пару недель, чтобы он имел возможность познакомиться с домом, где вырос его отец.

– Ты же всегда обожал наш дом, правда, Чарли? – спросила Сюзан.

– Да, я был там счастлив, кроме того времени, когда ходил в эту проклятую школу у нас в Шрусбери.

– Что ты говоришь! Доктор Батлер всем хвастает, что ты был его самым способным учеником.

– 'Газ'! – воскликнул Чарлз, расхохотавшись при этом воспоминании.

От Эмминой тетушки Джесси и Жана Сисмонди, известного швейцарского историка, пришло письмо. 'Жизнь под вашей крышей, милая Эмма, – говорилось в нем, – приносит одну только радость: здесь буквально все нам по душе; хотим отметить, что ваш Парсло – самый любезный, исполнительный, деятельный и услужливый из всех слуг, какие когда-либо жили на свете. Надеюсь, вы никогда с ним не расстанетесь.

Я только что обнаружила, что Сисмонди буквально впал в состояние экстаза, читая 'Дневник' твоего мужа. По его словам, это самая увлекательная книга, которая ему попадалась, и он читает ее с величайшим интересом, несмотря на то что ничего не смыслит в вопросах естественной истории'.

В середине июля Чарлз вместе с Эммой, Уильямом и Бесси выехал в Шрусбери по знакомой дороге. В честь их приезда весь Маунт благоухал цветами. Доктор Дарвин больше не совершал до завтрака своего ежеутреннего моциона по 'докторской тропе' и отказался от неторопливых прогулок по улицам славного города Шрусбери.

– Теперь я по часу гуляю в саду после полудня, – сообщил он Чарлзу. Похоже, что после семидесяти четырех лет жизни мои ноги начали чувствовать мой вес – как-никак двадцать четыре стоуна [В Англии единицей измерения веса в то время быя стоун (камень;, равнявшийся 6,35 килограмма. Вес Дарвина- старшего составлял, таким образом, 152 килограмма. – Прим. пер]. Но мы вроде бы собирались обсуждать не мое, а твое здоровье. Может быть, твои силы подрывает рвота? Эмма заверила меня, что у Bat-отличный повар. Так что дело тут не в том, что ты ешь на завтрак или на обед,

– А в чем же?

– Это-то ты и должен мне рассказать. Может, что-нибудь омрачает твою жизнь? Иногда рвоту у моих пациентов вызывали тяжелые испытания, крушение надежд или неудовлетворенность работой.

– Ничего из этого ко мне не относится.

– Тогда надо искать другую причину. Я постараюсь составить для тебя рецепт самого лучшего