каждого по-своему – что касается меня, то я ему благодарен, – сам я на это не способен. Я хочу, чтобы не я учил других, а те мысли, которые содержатся в моих книгах. Книги должны стать моей опорой в жизни. Как ты думаешь, это не звучит чересчур самонадеянно?

– Каждый из нас должен найти для себя наилучший путь, чтобы выполнить ту работу, которую определил нам господь. Мой отец стал 'читающим' натуралистом, твой – 'слушающим' доктором, тебе же выпало стать 'пишущим' ученым. Ведь именно этого ты и хочешь?

– Всей душой.

Дарвин извлек давно заброшенную рукопись о коралловых рифах, перечитал написанное и нашел материал и выводы убедительными.

'Тринадцать месяцев забвения! – подумал он. – Но не буду тратить эмоций на сожаления о былом. Постараюсь закончить книгу к концу года'.

В это утро он два часа без перерыва трудился над описанием вертикального роста рифов. В глазах его зажегся угасший было огонек. Когда Эмма высказалась на сей счет, Чарлз ответил:

– Отец до смерти перепугал меня своими прогнозами относительно моего здоровья. Я должен доказать, что он неправ. И еще что я – не ипохондрик.

– Да кто тебе это сказал?

– Я сам.

Эмма между тем добилась того, что Бесси стала носить чепец; она купила ей два новых платья и целую коробку белых фартуков, которые та научилась менять по нескольку раз в день, как только на очередном появлялось хоть малейшее пятнышко. Парсло, полная противоположность традиционному английскому дворецкому с его чопорной невозмутимостью, не думал скрывать своей радости, что наконец-то нашел себе место по душе. День-деньской он то подавал к столу, то сворачивал и разворачивал ковры, чтобы можно было натирать полы, чистил обувь, а с раннего утра мчался в ближайшую книжную лавку купить 'Лондон кроникл' и 'Тайме' – газеты, которые Чарлз имел обыкновение просматривать после завтрака. Сэлли со своей стороны старалась, и небезуспешно, готовить теперь по рецептам, которыми в Маунте снабдила ее Энни.

После обеда Чарлз и Эмма нередко усаживали детей в коляску и везли в Риджентс-парк, где семья гуляла по тенистым аллеям. Отец учил Уильяма, полуторагодовалого карапуза, пускать кораблики вдоль извилистых берегов озера. Затем они пересекали длинный газон и шли в зоопарк, где наблюдали за тем, как брыкается носорог, носится рысцой слон, закручивая и раскручивая хобот и то и дело издавая трубные звуки при виде толпящихся зевак. Но больше всего очаровал Уильяма орангутанг, который, повалившись на землю, дрыгал лапами и вопил, как избалованный ребенок, когда служитель дразнил его яблоком. Но стоило обезьяне в конце концов заполучить плод, как она усаживалась и принималась за еду.

По воскресеньям после церковной службы они отправлялись поездом в окрестности Лондона – Суррей или Кент, чтобы присмотреть себе дом, но ничего подходящего не встречалось. Дома были или слишком большие, или, наоборот, маленькие, то слишком дорогие, то слишком дешевые; иные с затейливыми украшениями, другие – в полном запустении, так как долго оставались без хозяев. Наконец они набрели на имение Весткрофт, состоявшее из усадьбы и нескольких акров земли, всего в полутора с небольшим часах езды от Воксхоллского моста через Темзу и в шести милях от Виндзорского замка. Однако владелец запросил за свое имение, по крайней мере, на тысячу фунтов больше, чем считал возможным заплатить Чарлз.

– Дом не стоит того, – сказал он Эмме на обратном пути. – И конечно, я не могу позволить отцу тратить на меня столько денег. В пятницу я возьму с собой оценщика.

Оценщик нашел, что цена на имение завышена. Тогда Чарлз предложил более умеренную сумму.

Владелец промолчал.

Поиски продолжались всю осень. Иногда на станции они брали экипаж и осматривали по нескольку домов кряду. Безрезультатно.

– И все-таки есть же где-то дом и немного земли, которые ждут меня, твердил Чарлз.

– Ты становишься прямо каким-то фаталистом, – подшучивала над ним Эмма.

К концу года произошло несколько событий. В третий раз забеременела Эмма. Исполнилось два года Вилли, и Эмма решила отметить день рождения вечеринкой. Сам Чарлз закончил свою книгу о кораллах и подготовил ее к изданию, снабдив шестью гравюрами на дереве и тремя складными картами, на которых атоллы были обозначены темно-синим, рифы – бледно-голубым и окаймляющие рифы – красным цветом.

Прежде чем отослать книгу в издательство 'Смит Элдер энд К0', Чарлз написал предисловие, пытаясь добиться предельной ясности: 'Цель настоящего тома – описать, опираясь на мои собственные наблюдения и работы других исследователей, основные типы коралловых рифов, точнее говоря, тех, которые встречаются в открытом океане, и объяснить происхождение особенностей их форм. О самих полипах, которые возводят эти огромные сооружения, говорится лишь в связи с их расселением и условиями, благоприятствующими их бурному росту'.

Эмма попросила у мужа разрешения почитать рукопись. Обвив его шею руками, она проворковала:

– А ты поэт, мой милый. Я поняла это, когда читала 'Дневник', но опасалась за твои породы и кораллы.

– Поэзия есть и в природе, дорогая.

Тем временем подоспели гранки. Хотя изготовление цветных иллюстраций и рисунков для пятитомной зоологической серии в девятнадцати частях обошлось недешево, Чарлз сэкономил все же 130 – 140 фунтов стерлингов, которые лорды – представители казначейства разрешили ему истратить на карты и рисунки к томам своих геологических наблюдений в Южной Америке. Но иллюстрации к книге съели всю его экономию.

– Правительственная субсидия, – пожаловался он Эмме, – улетучилась куда быстрее, чем я предполагал.

– Как и любые деньги вообще, – отвечала она с иронической усмешкой.

Когда дело дойдет до второго тома, посвященного вулканическим островам, то и Чарлзу, и его издателям придется вкладывать в иллюстрации собственные средства. Книги наверняка приобретут и британские библиотеки, и британские ученые, заверил его Яррел.

– К несчастью, – в отчаянии воскликнул Чарлз, – их явно недостаточно! Так что тираж не разойдется.

– Надо выпустить все три тома серии под одной обложкой, – дружески посоветовал Яррел. – Тогда все раскупят.

– Да я вовсе не жалуюсь. Если бы я хотел разбогатеть, то мне следовало пойти по стопам деда и отца и стать врачом.

С самого начала беременности Эмма чувствовала себя неважно. Все свое свободное время Чарлз проводил с нею, читая вслух популярные романтические новеллы, пересказывая ей ходившие по городу анекдоты. К обеду она неизменно считала нужным переодеваться. Часто вместе с ними за столом сидел и Уильям, отличавшийся поразительно хорошими манерами для своего двухлетнего возраста.

Малышу никак не удавался звук 'в'.

– Меня зовут Уилли Даруин… Уитри слезки у Додди… Открой дуерь…

– Это все из-за лондонского воздуха, – заметил Чарлз. – Впрочем, чего доброго, я стану еще обвинять в конце света лондонскую копоть.

По какой-то непонятной причине маленькая Энни перестала совсем тянуться к нему. Эмма принялась утешать его:

– Это скоро пройдет. Вообще детство, как я поняла, состоит из бесконечной череды скоро проходящих настроений. Оставь ее в покое. Лучше научи Додди говорить не 'Даруин', а 'Дарвин'.

Свое время он также транжирил самым бесстыдным образом на то, чтобы помочь Эразму набрать голоса и пройти в члены 'Атенеума'. Для этого Чарлзу приходилось бывать на вечерних сборищах по понедельникам, когда в клубе собирались его члены, составлявшие большинство литературного и ученого мира Лондона. Эразм мог рассчитывать пройти по двум статьям: во-первых, он был хозяином литературного салона и, во-вторых, братом Дарвина. На голосование Чарлз отправился со смешанным чувством надежды и вполне обоснованной тревоги. Эмме он признался :